Владимир Шатов - Возвращение

 - Семья без борща - это сожительство. – Подумал он, глядя на её ладную задницу.

 Григорий специально на встречах с представителями богемы употреблял хуторские словечки и выражения. Юлю это очень злило, она со временем всё реже ходила в гости с казавшимся необразованным спутником. На самом деле он увлёкся новой стороной жизни, пристрастился к чтению и почти всё время проводил за книгой.

 - Сколько всего умные люди написали! – восхищался Шелехов, читая очередной роман.

 … Их семью живо коснулся самый громкий, поистине эпохальный скандал, который произошёл в связи с публикацией за рубежом отвергнутого советскими издателями романа Бориса Пастернака "Доктор Живаго". Присуждение вслед за тем его автору Нобелевской премии 1958 года вызвала настоящую истерику в советской прессе.

 - Чего они на него взъелись? – удивлялся Григорий, читая хлёсткие передовицы газет. – Человек прославил Советский Союз на весь мир, а его сжирают.

 - У нас в стране лучше не высовываться! – съязвила супруга.

 Травля великого поэта усиливалась вместе с ростом его славы и привела сначала к его вынужденному отказу от премии - под угрозой высылки из страны, - а затем к болезни и смерти.

 - Десятилетиями нагнетавшийся ажиотаж о необходимости "каждого честного художника" служить партии и народу привёл всё-таки к последствиям во многих случаях необратимым. – Объяснила Юлия.

 - У нас в стране все процессы необратимые…

 Общественная атмосфера нагнеталась известным по опыту 1946 года способом, когда первый секретарь Ленинградского обкома партии Жданов раскритиковал Зощенко и Ахматову. О событиях двенадцатилетней давности в ту пору вспоминали не без оснований: и тон обвинений и "оргвыводы" в 1958 году были практически одинаковыми. Пастернака не называли, как Зощенко, "пошляком", а предпочли "образ" - "свинья в огороде"...

 - Сегодня у нас провели обсуждение и осуждения опального поэта. – Однажды сообщила супруга.

 - А вы то здесь, каким боком?

 - Представляешь, - возбуждённо щебетала Коновалова, - встают заведующая отделение и говорит: "Я, конечно, Пастернака не читала, но...".

 Дело Пастернака велось публично. Лишь в литературных кругах знали о другой драме тех лет - аресте выдающегося романа писателя-фронтовика Василия Гроссмана "Жизнь и судьба". В феврале 1961 года главный редактор "Знамени" Вадим Кожевников лично отправил в ЦК Суслову рукопись романа, принесённого автором в его журнал, - с соответствующим своим "редакционным заключением". Тут же дома у Гроссмана были изъяты все существовавшие экземпляры этого произведения. Гроссман заслужил "предсказание" главного тогдашнего партийного идеолога Суслова:  "Это будет напечатано лет через 250 - 300". 

 От широкой проработки Гроссмана спас, видимо, недавний, получивший мировой резонанс скандал с "Доктором Живаго". Самому автору это помогло мало: арест его детища для него был слишком тяжёл. Последовали болезни и смерть.

 … В последние месяцы 1962 года доктор Коновалова часто бывала в доме у Анны Андреевны Ахматовой, которая в силу возраста часто болела. 

 - Я восхищаюсь её ташкентскими стихами, посвященными Ленинграду, Родине. – Счастливая от долгожданной встречи Юля делилась впечатлениями с мужем. - Встретиться с нею было моей заветной мечтой.

 - Дай мне почитай её стихи! – попросил Григорий.

 - Я принесу с работы сборник… 

 Юлия перевела дух и снова затараторила:

 - И вот я иду к Ахматовой. Какие чувства я испытывала, передать невозможно: ведь я шла к великой поэтессе!.. В узкой тёмной комнате меня встретила высокая седая женщина, стройная и величественная, вся светящаяся добротой и радушием. Анна Андреевна пригласила меня сесть, и мы сразу же разговорились, как добрые старые знакомые. Я почувствовала себя легко и свободно, словно дома.

 - Ты же лечить пришла?

 Радостная супруга засмеялась:

 - Я даже забыла, зачем пришла, а потом конечно осмотрела её и выписала лекарства.

 - И какое у неё здоровье?

 - Ходить придётся часто…

 С этого дня она регулярно виделась с Ахматовой и однажды предложила той выступить у них в больнице перед персоналом и пациентами. Оказалось, Анна Андреевна до сих пор волновалась перед выступлением:

 - А поймут ли меня, Юленька?.. Поймут ли мои стихи?

 - Всё будет хорошо. 

 Примерно через неделю Анна Ахматова - в тёмном жакете, в длинной тёмной юбке – вышла на импровизированную сцену в ленинской комнате. Зал встретил её аплодисментами.

 - Здравствуйте, дорогие мои! – начала великая поэтесса.

 Она много и охотно читала в тот вечер: лирику, стихи о Пушкине, о Ленинграде. Голос у неё был несколько глуховат. Она читала так, словно говорила с близкими друзьями. Медработники слушали, затаив дыхание, просили почитать ещё и ещё. Анна Андреевна устала, но была счастлива. Она сказала, что не помнит, когда выступала перед такой благодарной аудиторией.

 - Юленька, приходите ко мне с мужем в гости! – пригласила она на прощание.

 - Обязательно зайдём.

 Когда они пришли к дому на улицу Красной конницы, дверь им открыла незнакомая женщина.

 - Анна Андреевна сейчас выйдет! – церемониально сказала она и указала направление движения.

 Гости прошли в другую комнату. Она была очень скромно обставлена, у стены стоял большой «бабушкин» сундук. Вслед за ними в комнату вошла Ахматова. Она появилась в тёмном платье, на плечи была накинута бледно-сиреневая шаль, царственная и величественная, с седыми волосами и глубоким взглядом. Они учтиво поздоровались.

 - Сегодня у нас будет многолюдно. – Предупредила она и вздохнула.

 - Как интересно!

 - Садитесь к столу…

 В течение получаса подтянулись остальные гости. Они расселись кто где и начались разговоры. Поэтесса уселась поглубже на свою тахту, Григорий присел на стуле ближе к двери. Если Ахматовой было нужно что-то из её вещей, ей передавал их, чтобы она не нагружала ноги.

 - Сегодня ко мне вернулось раньше написанное стихотворение, которое я забыла. – Негромко сказала Анна Андреевна. - Оно было посвящено Пастернаку

 - А как называется?

 - «И снова осень валит Тамерланом...»

 Ахматова была обрадована случайной находке: из-за того, что она плохо помнила свои стихи и далеко не всегда их записывала, а архив её много раз погибал.  

 - Часть стихов пропала навсегда. – С сожалением призналась она.

 - Какая потеря для поэзии! – заохали гости.

 После такого признания она захотела почитать стихи. Чтение стихов началось с того, что она разыскала в чемоданчике, стоявшем на окне необходимую запись, так как поэтесса не была уверена, помнит ли она свой текст.

 - Браво! – кричали слушатели после каждого стихотворения.  

 Поздно вечером из театра возвратилась Нина Антоновна - очень оживлённая хозяйка дома. Её сопровождал импозантный артист по фамилии Рохлин. Подали чай, к которому обычно не полагалось ни стихов, ни серьёзных разговоров. Доминировал непринуждённый трёп артиста театра комедии Рохлина, зубоскала и остряка, не оскорблявшего цензурой острые анекдоты.

 - Как мы разговариваем? – не обращаясь к кому-то конкретно, сказала Ахматова. - Обрывками неприличных анекдотов...

 - А теперь только ими можно сказать правду…

 Анна Андреевна всё же попросила не договаривать ходившей по Москве эпиграммы, кончавшейся неблагозвучным словом.

 - Как скажете! – хохотнул комедиант.

 - В русском языке столько красивых слов! – сказала Ахматова.

 Она умела находить смешные черты во многом, что иначе казалось бы, непереносимо страшным или неизгладимо скучным. Григорий сразу понял, что поэтесса могла быть язвительной или изысканно остроумной, но понимала и вкус грубой шутки. 

 - А вот это красиво! – высказалась она в ответ на остроумный анекдот.

 - Для Вас стараюсь… - расшаркался Рохлин.

 Разговор перекинулся на пушкиноведческие или иные филологические и общенаучные темы. Разговаривать в небольшой комнате для Ахматовой было легче и проще, причина заключалась в том, что Анна Андреевна плохо слышала. Поэтому общий гул застолья не нравился ей.

 - А вы как считаете? – с преувеличенным почтением спросил Григория какой-то солидный и важный гость.

 Он смутился и ответил что-то невразумительное. Гость снисходительно засмеялся: 

 - Вы какого происхождения будете? – ехидно спросил артист.

 - Рабоче-крестьянского… - разозлившись, ответил Григорий.

 - Понятно!

 - Артист Рохлин! – вслушавшись, велела Анна Андреевна. – Прекратите немедленно! 

 Тот послушался и начал нахваливать огромную индейку, которую он притащил и проставил в центре стола.

 - Индейка, - разглагольствовал он, - для еврейской семьи олицетворяет счастье!

 - А курочка?

 - Просто еда…