Анатолий Злобин - Бонжур, Антуан!
— Он звезда экрана? — Николь покрутилась передо мной, красуясь.
— Пьер Дамере — предатель. Он предал нашего отца.
Николь сразу перестала крутиться.
— Ты уже нашёл его? — спросила она, и озабоченные складки набежали на её лоб. — Почему же этого нет в газете?
— Разве ты не знаешь, что газеты всегда опаздывают. Следуй за мной. Перед тобой главный арденнский следопыт, — мы уже вошли в дом. — Тс-с, кажется, он немножко спит.
Николь с интересом смотрела на громогласно храпящего Гастона, которого мы с Сюзанной уложили на диван, и ничего не понимала. Мы прошли на кухню, и я, как умел, рассказал ей все, что узнал от старика.
— Надо ехать в «Остеллу»! — пылко воскликнула она. — Едем на моём мотороллере.
— Не торопись, Николетт, не торопись, «Остелла» никуда от нас не денется. Прежде чем туда ехать, надо решить небольшую задачу: с чем мы туда поедем и зачем? Ты понимаешь, Николетт? — Она умела слушать, с ней хорошо думалось вслух. — Понимаешь: имя мы имеем, а что дальше? От имени до живого человека ещё далеко, а я должен его своими руками пощупать. А может, он и это имя переменил — что тогда? Нет, за «Остеллу» надо крепко зацепиться. И Тереза там сидит…
— Какая Тереза? — с невольной подозрительностью спросила Николь.
— Этуаль д'экран, — засмеялась Сюзанна, указывая на меня. — Виктор влюбился в эту звезду.
— Тише, девочки, не отвлекайтесь. Продолжаю мысль. При чём тут влюбился? Просто мы не имеем права рисковать. Там же матёрый волк сидит. Если на этот раз ниточка оборвётся, то уж надолго, надо по-умному её тянуть. Вот видишь, наш отец ошибочно написал про Жермен. А почему, спрашивается? Почему отец не указал на Мишеля? Теперь ответ более устойчив. Да потому, что предатель был не в отряде. И синяя тетрадь это подтверждает. Но тут можно и другое предположить: этот Мишель так ловко замаскировался, что на него не могли подумать самые близкие люди. Значит, и мы должны быть сверхосторожными. А он замаскировался и сидит в своей «Остелле»…
— Хочешь, я туда поеду? — спросила Николь, морща лоб и стараясь вникнуть в смысл того, что я говорил. — Это далеко? И что я должна там делать? Ты хочешь передать записочку своей Терезе? — И губы надула. — Когда ты должен уезжать?
— Какова сестрёнка! Ты задала решающий вопрос. У меня совсем из головы выскочило. Сегодня у нас вторник, седьмой день в Бельгии. Значит, через два дня я должен тю-тю. Вот это номер. Вылет в десять двадцать, но надо приехать раньше. Что же в итоге? Четверг отпадает, у меня меньше двух дней. Негусто.
— Разве ты не можешь продлить визу? — удивилась Николь. — Я не хочу, чтобы ты так быстро уезжал от меня, — и снова губы надула, она вся была переполнена своими новыми ощущениями.
— Визу продлить — нехитрое дело. Но я же на десять дней оформился на работе за свой счёт. Кто думал, что тут такая каша заварится? Приехал на могилу отца, чтобы дальше было жить спокойнее, а оно вон как обернулось. В экипаж я должен вовремя явиться, меня ребята ждут.
— Что такое экипаж? — переспросила Николь.
— То же, что у вас. Экипаж — это моя семья. Это уже по-нашему.
— Ты знаешь, — продолжала Николь, у неё были свои проблемы, — сегодня утром я назвала его, как всегда, папа. И я почувствовала, что мне стало трудно. Отчего это? Ведь Ив с самого начала знал, что я не его дочь. Но я ни разу не почувствовала этого. Как он расцвёл утром, когда я сказала: «Папа». А я сказала и покраснела потому, что почувствовала в своих словах ложь. Как трудно мне вдруг стало! Ты должен всё-таки рассказать мне об отце. Как бы я хотела увидеть его живого!
— И все это сделал один человек, Николь, — ответил я, теперь мы были с ней едины. — Пьер Дамере, или как его там? Нет преступления худшего, чем предательство.
— Что ты с ним сделаешь? — Николь всплеснула руками. — Неужели ты убьёшь его? У нас очень строгие законы.
— А разрешать предателям разгуливать на свободе — какие на это у вас законы? Я поступлю с ним по закону своего сердца.
— Я слышала по телевизору, — сказала Сюзанна, подсаживаясь к нам, — что наш парламент скоро будет обсуждать какой-то закон о военных преступниках, я не помню точно, как это называется.
— Я не слышала, — отозвалась Николь, — а я люблю телевизор.
— Срок давности об ответственности за военные преступления. Сейчас переведу со словарём.
— О, можешь не переводить, все равно я этого не пойму. Я же не интересуюсь политикой.
— Чем же ты интересуешься, позволь спросить? — я посмотрел на неё, будто впервые увидел. — Как ты вообще живёшь?
— Через год я кончу институт, выйду замуж, и мы с мужем поедем по контракту в Африку или на Восток. Там мы будем хорошо зарабатывать.
— Всё-таки есть программа? Но это, так сказать, для себя. А для человечества ты что собираешься сделать?
— Я буду лечить больных. Что я могу ещё делать?
— И при этом хорошо зарабатывать. Да ты, я вижу, насквозь пропитана духом наживы.
— Что такое дух наживы? Разве это плохо, когда человек хорошо зарабатывает, имеет дом, машину или даже две — я тебя не понимаю.
— Естественно. Так всегда и бывает. Когда приходит пора признавать своё поражение, люди перестают понимать друг друга. Впрочем, я от тебя слишком многого требую, ты же выросла в среде буржуа. Мамочкин магазин…
— Я не люблю наш магазин, — живо перебила Николь. — Никогда не буду в нём работать.
— Отцовская кровь в тебе бушует, — я засмеялся, погладил её руку, — всё-таки ты ещё не совсем «загнила», сестрёнка.
Николь беспечально улыбалась в ответ, зная, что я говорю о ней что-то хорошее. Иван эксплуатированный возник в дверях.
— Они неправильно написали в ихних газетах, — безмятежно сообщил он с порога.
— Что же они написали неправильно? — невинно полюбопытствовал я.
— Они не имели права давать тебе такой картбланш в заголовке, — отозвался суровый Иван.
— Теперь уж ничего не поделаешь, — продолжал я в том же тоне. — Прошу тебя, загляни в гостиную, там, кажется, есть небольшой сюрприз для тебя.
Иван не поверил, но всё-таки заглянул. Сидя за столом, я видел его удивлённое лицо перед раскрытой дверью.
— Там кто-то есть, — доложил он.
— Разве ты не узнаешь этого человека?
Николь и Сюзанна прыскали со смеху, глядя на Ивана.
— Это же старый Гастон, — наконец-то он поразился окончательно. — Что он тут делает?
— В самом деле, Иван, — откликнулся я, — что делает там старый Гастон?
— Он спит, — обрадованно догадался Иван. — И он говорил?
— Ты ещё сомневаешься? Иди сюда, не мешай ему отдыхать. Сейчас ты услышишь такое, что у тебя вмиг отвалится челюсть.
Сюзанна уже накрывала на стол второй завтрак: через пять минут, показала она на часах, приедет Антуан. Я рассказывал Ивану про Гастона. Николь задумчиво листала синюю тетрадь. Иван слушал и охал. Прошло семь минут — Антуана не было. Десять минут — Сюзанна начала нервничать, вышла во двор, чтобы загодя услышать гудок машины.
Антуан опоздал на десять минут.
— Чем ты оправдаешься перед членом месткома за своё безыдейное опоздание? — встретил я его. — У нас неплохие новости, Антуан.
— У меня тоже есть новости, — невозмутимо отвечал он. — Я заезжал к монаху. Но чья это машина? — Антуан оглянулся, изучающе посмотрел на гастоновский «фольксваген».
— Этого ты никогда не узнаешь, — с торжеством продолжал я. — Ставлю сто против одного. Пари, Антуан?
— Пожалуй, я могу рискнуть одним франком, как ты думаешь, Сюзи? — Антуан подошёл к машине, и походка его вмиг стала кошачьей. Мы с интересом наблюдали за ним. Антуан обошёл вокруг «фольксвагена», постучал носком по скатам, присел, осматривая их, привстал, провёл пальцем по чистому верху, посмотрел на палец, заглянул в кабину. При этом он как бы рассуждал сам с собой, зная о том, что мы его слушаем. — Машина старого выпуска, — говорил он, — и владелец очень редко ездит на ней. Резина совсем свежая, а дата изготовления говорит о том, что ей уже пять лет. К тому же я уверен, что никогда не видел этой машины на дорогах, а номер у неё местный. Это подтверждает, что она больше стоит в сарае, чем ездит. Очевидно, владелец её — старый человек, он не очень любовно ухаживает за ней. Кто же он? Кто мог принести в наш дом столько радости? Утром мы были убиты горем, а сейчас в доме радость. Мне думается, при этом «фольксвагене» есть ещё и трактор? — Антуан с усмешкой глянул на меня. Я полез в бумажник за расплатой. — Итак, это старый Гастон?
— Получай свои сто франков, — ответил я, протягивая деньги, — и отвечай, зачем ты заезжал к чёрному монаху?
— Я хотел показать ему синюю тетрадь: там есть кое-какие неясности, я хотел их уточнить у чёрного монаха.
— Как же ты опростоволосился, Антуан, — мстительно высказался я. — Нашёл кому показывать тетрадь.
— Да, я понял свою ошибку, — ответил он. — Но я её не совершил. Монаха не было. Он уехал.
— Куда же?
— Может, теперь ты попробуешь угадать? — улыбнулся Антуан. — Пари? Сто против одного.
