Артем Драбкин - А мы с тобой, брат, из пехоты. «Из адов ад»
— Во что одели?
— Мне досталась шинель с оторванными петлицами, но гимнастерка была нормальная, со стоящим воротником, брюки, пилотка. Дали новые ботинки с обмотками.
— Какой был распорядок дня в училище? Какие изучали дисциплины?
— Подъем. В одних нательных рубашках в морозную зимнюю пору мы с криком «Ура!» бежали по улицам, будя местных жителей, на физзарядку. Подходили к колонке, там целая гора льда, попробуй добраться до крана, кто добирался, посчастливилось, плескал себе на лицо. По пояс обтирались снегом. «Рота строиться!» Бежали от городской колонки в казарму. Одевались — и рота с песнями в столовую шагом марш!
Дисциплины были такие: огневая, строевая, тактическая подготовки. Вслепую нужно было разобрать пулемет, винтовку. Изучали ручной пулемет Дегтярева — отличное оружие. Станковый пулемет «максим».
Эх, кожух, короб, рама, шатун с мотылемВозвратная пружина, приемник с ползуномРаз, два, три, «максим» на пятки.
Станковый пулемет «максим» — замечательное оружие. Он меня не меньше двух раз спас от смерти. Я потом про это расскажу.
Обучение продолжалось шесть месяцев. В день Красной Армии, 23 февраля 1944 года, мне и еще нескольким курсантам было присвоено высокое воинское звание «ефрейтор». Остальные получили звание в июне 1944 года. Так что мы все поехали ефрейторами в 8-ю Гвардейскую армию, которая стояла в городе Сарны.
Нам не говорили, что шаг влево, шаг вправо — считается за побег, и так было понятно, что либо на мину натолкнешься, либо на националистов нарвешься. Я попал в 4-ю роту 100-го Гвардейского полка 35-й Гвардейской стрелковой дивизии. Полком командовал майор Военков, 23 лет от роду. Его могилка на Зееловских высотах… Очень храбрый, мужественный человек. Но в 23 года… какой военный талант? Но храбрости у него хватало. Я стал вторым номером ручного пулемета Дегтярева. Шли на берег Вислы по 50–60 км за ночь. Ругали американцев и англичан, почему не открыли до сих пор второй фронт? Почему немцы не окапываются, а бегут от нас? Сколько можно идти? Хоть противогазы мы и сдали, но тащить много приходилось: шинель в скатке, вещмешок, запас патронов, плоский немецкий котелок, металлическая фляжка, малая саперная лопата, винтовка (потом стал автомат и диски), два диска для пулемета и две гранаты РГ.
31 июля мы оказались на берегу Вислы. Был приказ: в густом сплошном ельнике выкопать незаметно ячейки сидя, сверху замаскировать лапником и ждать команды. Я спросил старшего сержанта Миронова, который потом остался за командира роты, когда был убит Котляр Иван Федорович, получивший посмертно звание Героя Советского Союза: «На чем плыть?» — «Москалев, у тебя винтовка есть? Садись на нее. Левой рукой держись за цевье, правой отгребай».
В четыре утра 1 августа услышали шум моторов. На просеке появилось американское дерьмо — «амфибии», полученные по ленд-лизу. В каждую машину вскочило по 6 человек, и наша «амфибия» понеслась. Берег был высокий, но за ночь саперы его немного срыли, чтобы можно было съехать, но трамплинчик остался. Мы с него прыгали в речку. Включился винт, и машина понеслась. Неслась она недолго. Вдруг прошла очередь крупнокалиберного пулемета по нашей машине. Меня обрызгало мозгами водителя. Ему лет 18 было, не больше. Еще кого-то там убило. Машина потеряла управление и пошла на дно. Я только успел схватить свою сумку с двумя магазинами от ручного пулемета и мешок. Перевалился через борт и пошел ко дну. Спасло меня то, что я хорошо плавал. Оттолкнулся от дна, всплыл, глотнул воздуха — и опять на дно. Так потихоньку гребу к своему берегу. Течением меня вынесло на песчаную косу. Я по этой косе выбрался — и в кусты. А там уже ребята лежат, ждут дальше команды. Вокруг мины рвутся. Подбегает командир полка майор Военков: «Шесть человек — в машины!» Я опять рванул туда. Свой первый номер я потерял. На машину запрыгнули, и опять вперед. Опять очередь прошла по машине. Двоих убило, но водитель подвел ее к берегу, резко развернул, и мы выпрыгнули по грудь в воду. Помню, водитель мне сказал: «Действуй, паренек». Он был старше меня, наверное с 1925 года, солидный. Вылезаю на берег, пролезаю через кусты, смотрю — боже мой, это же остров, а не берег! Надо еще метров двадцать вплавь добираться до берега! Переплыл, но меня течением снесло. Берег высотой метра два-три. Немцем нас не видать. Выбрался я как раз под тем пулеметом, что и бил, и стрелял в нас, погубил наших ребят. У меня было две гранаты РГД. Одну я швырнул в сторону пулемета. Стрельба прекратилась. Или он испугался, убежал по траншее, или я его убил. Я не знаю. Я же не подходил, не спрашивал: «Ты живой?» Я от этого пулеметного гнезда начал сдвигаться влево на дистанцию, на которую меня снесло. Смотрю, наши ребята. Уже в немецкой траншее кто-то лежит, кого-то перевязывают, собираемся. Уже наши машины пошли более плотно. Хорошо, что пулемет замолк. Вперед! Вперед! Прошли через какие-то селения, я один огурец сорвал, съел. Шли. Стреляли. Немцы отступали. Тут команда: «Остановиться. Окопаться. Ожидать танковой контратаки». Ждем. Но они в атаку не пошли. Жалко, хоть и не было у меня противотанковой гранаты, но я мечтал получить орден за подбитый танк, но, видать, танкист побоялся на меня выйти. Наступила ночь. Окопались недалеко от польского фольварка. Слышна была немецкая речь, к утру она прекратилась. Немцы отступили.
3 или 4 августа 1944 года. Мы шли по польскому лесу. Стреляли. Немец от нас бежал. Заняли немецкую траншею. А нам кричат по-русски: «Чего вы там?! Давай сюда!» Ну, мы выскочили из траншеи и, не стреляя, побежали туда, куда нас приглашали — вперед, на запад. И вдруг по нам открыли очень плотный огонь из всех видов стрелкового оружия. Оказалось, это власовцы, которые были вместе с эсэсовцами из дивизии «Мертвая голова». Мы растерялись. Кто убит, кто ранен. Мы с пулеметом прыгнули в какой-то окоп. Открыли огонь. Я все патроны из двух подсумков расстрелял. Остались только в вещмешке. В это время в окоп влетела граната. Я молодой — выскочил, первый номер, старик лет 35, не успел. Я побежал назад, на восток. Слева бежал парнишка года с 1924-го, вдруг упал, значит, был убит. С другой стороны бежал пулеметчик с двумя коробками с пулеметными лентами. Стрельба была ужасная. Я спрятался за здоровую сосну. Кора отлетала от нее — такой был огонь. Потом стрельба прекратилась. Только я побежал дальше, как услышал: «Хальт!» Я развернулся, а сзади здоровенный рыжий детина, на две головы выше меня, с автоматом. Я попытался ударить его прикладом винтовки. Он увернулся. Но мне только это и надо — стрел ять-то я не могу, патроны только в вещмешке. Я побежал дальше. В это время прошла очередь мимо правого уха. Я посмотрел назад — немец лежит. Я рванул туда, откуда стреляли. Там два или три человека с пулеметом «максим»: «Солдат, мы смотрим, он тебе в спину целится, мы решили вас обоих, но малость в его сторону навели. Вот так ты живой остался». Мама мне потом сказала: «Добрый ангел у тебя на правом плече был, он тебя, Леша, спас». Стрельбы нет. Пулеметчики говорят: «Вроде бы стрельбы нет. Ты самый молодой. Нам жрать хочется. На тебе две каски, чтобы туда кашу положили. И два котелка, чтобы, если щи будут, налили». — «А где взять?» — «Это твоя забота, понял? Давай иди, накорми нас. Мы тебе жизнь спасли».
Искал, искал. Смотрю, стоит лошадь, запряженная в солдатскую кухню. Повар закрывает крышки, собирается уезжать. Я к нему: «Браток, дай со дна пожиже!» Он по-русски изъяснился. Я эту речь понимал как родную, близкую мне по духу. Но все же открыл крышки, плеснул мне в котелки щей, положил каши в каски. Я ему крикнул: «Спасибо, браток!» — и побежал. В это время танк прямой наводкой прямо по этой кухне… Повар и лошадь были убиты, кухня разбита. Судьба! Пришел, их накормил, сам поел.
Мы разобрали пулемет и побежали дальше на восток, потому что кругом никого. Мне достался щит, а бежать пришлось по густому молодому ельничку.
Убежали мы далеко. Смотрим, вроде наши: «Кто такие?» — «Санрота». Е-мое! Сколько лишнего прошли! Я вернулся в свою роту. Где Колька? Где Васька? Где Петька? Убиты… ранены…
Двинулись дальше. Мы вышли в поле. Впереди, метрах в восьмистах, Магнушев. Залегли.
Пошел дождь. Я лежал в метрах 600–700 от крайнего дома в мелкой ячейке. Было мокро. Я беспокоился о самом важном — о документах: комсомольском билете и красноармейской книжке. Ждал сигнала к атаке, когда нам прикажут встать и поведут роту вперед с криком «ура!» на захват Магнушева. Тут мне в голову и пришла мысль стать юристом: «Мы скоро победим, какая будет отличная жизнь у народа-победителя! Я буду, как папа, юрист». Так я решил, а пока надо бы окопаться. После первых же бросков земли на бруствер пуля выбила из рук лопатку и по каске что-то треснуло. Мне хоть и было 17 лет, но намек немецкого снайпера я понял: «Лежи смирно, иначе будет худо». Другие ребята не поняли этого, и, когда мы вышли уже из боя, захватив Магнушев, мне говорят: «Леша, тебе повезло, ведь 13 солдат, лежащих слева и справа от тебя, были убиты этим снайпером в голову». И убит был наш командир роты, старший лейтенант Котляр Иван Федорович. Он из кустов вылез посмотреть, где же залегла рота, только поднял голову, точно в переносицу угодил снайпер. Мне этого снайпера показали, я его видел. Он лежал поперек стропил. Его засекли ребята, команда станкового пулемета «максим». И, «закрепив его в точку», убили. Вот это первый случай, когда «максим» меня спас.
