Борис Крамаренко - Плавни
«А ведь она рада моему приезду!» — мелькнула у него мысль. Он с нежностью наблюдал за расшалившейся Наталкой и только когда увидел, что его заметили, переступил порог.
— Здравствуйте, Зинаида Дмитриевна! Наталка, пусти ее, пожалуйста.
Он подал учительнице руку и, задержав ее тонкие пальцы в своей широкой ладони, посмотрел ей в глаза.
— Продолжаете худеть? Я вам запрещаю жить одной в школе. — И обращаясь к Наталке: — Ты ее не отпускай. Пусть здесь поживет…
— Не пущу, дядя Андрей, пусть и не думает.
— Но ведь это насилие над личностью! — шутливо возмущалась Зинаида Дмитриевна.
— Иногда необходимо насилие, — ответил Андрей и прошел в зал, где на койке лежал Семен Хмель.
— Ты зачем встаешь? Хочешь, чтобы раны открылись? — Андрей присел в ногах. Хмель, показывая глазами на дверь, тихо проговорил:
— Затвори.
Андрей притворил дверь и опять сел на койку. Хмель сказал:
— Вчера за малым Сухенко не поймали.
— Как, где?!
— Тише… Ночью он пробрался в станицу — ив школу, думал, видно, что учительница там, а Бабич у школы пост выставил. Ну, часовой увидел его: «Стой! Ложись!» А он по часовому — из нагана, да ходу. Прибег к попу Кириллу — коней он там с вестовым оставил, — а Бабич с хлопцами уже там обыск делает. Он назад… через церковную ограду перемахнул и бежать…
— Убег?..
— Убег, стерва.
— Ну, черт с ним. Чтоб ты мне не смел из дому выходить! Попа и ординарца сам допрошу.
Вошла Наталка.
— Что же вы? Борщ простынет. Дядя Андрей, после обеда в моей комнате отдыхать ляжете. Мы вам и ставни позачиняем, чтоб мухи не кусали. Тетя Зина! Помоги их обедать тащить. — Наталка схватила Андрея за руку. — Мы с тетей Зиной во дворе стол накрыли, под вишней. Идемте! Тетя Зина-а!..
Сухенко нашел Алгина в землянке полковника Дрофы. Генерал сидел за грубо сколоченным столом и что–то писал. На его коричневой черкеске тускло блестели золотые генеральские погоны, а на шее, поверх кремового чекменя, висел орден Владимира с мечами.
Сухенко остановился у входа. Алгин поднял голову и ворчливо проговорил:
— Заходите, молодой человек. Рассказывайте, где столько времени пропадали.
Сухенко прошел к столу и сел на табурет напротив генерала. Лишь тогда он увидел, что Алгин в комнате не один: в углу на бурке спал полковник Дрофа.
— Ну-с?.. — Алгин отложил в сторону ручку и приготовился слушать. Но окинув взглядом расстроенное лицо начальника штаба и его замаранную кровью черкеску, вскочил и засуетился. — Ах, боже мой, вы ранены? Да говорите же, полковник! Нате, выпейте воды.
— Благодарю, ваше превосходительство. Я чертовски устал и… слегка ранен.
В углу зашевелился Дрофа. Он поднялся со своего ложа, зевнул и, увидев Сухенко, иронически бросил:
— А, заявились? Расскажите нам о своей инспекторской поездке.
Сухенко, сделав вид, что не понял насмешки, сел на табурет.
— Конница полковника Гриня, как я и ожидал, замечательная. Люди — на подбор. Конский состав тоже хорош…
— Был хорош, — сухо оборвал его Дрофа. — Отстали от жизни, господин полковник. Пока вы искали приключений в Староминской, конницу полковника Гриня так потрепали, что от нее почти ничего не осталось.
— В этом я не виноват… — подавленно ответил Сухенко.
Генерал хотел что–то сказать, но Дрофа, не заметив этого, продолжал:
— Потеря двух полков вашей бригады из трех тоже, стало быть, произошла не по вашей вине? Но по существу эти чрезвычайно тяжелые для нас неудачи связаны с вашими любовными похождениями.
Сухенко, побледнев, поднялся.
— Что вы этим хотите сказать, полковник?
— Только то, что всякий начальник штаба, а начальник штаба повстанческой армии в особенности, должен являться мозгом армии, а следовательно, иметь всегда ясную голову и твердую волю…
— Полковник Дрофа! Я — начальник штаба…
— А я помощник командующего армией. Той армией, которую мы должны создать. Нам дорог каждый боец и каждый час, а из–за вашей распущенности мы теряем целые полки и сотни.
Вмешался генерал.
— Марк Сергеевич, оставьте. Пусть отдохнет, поговорим об этом после.
— Но, ваше превосходительство… — начал было Сухенко.
Генерал неожиданно перешел на резкий, повелительный тон.
— Полковник Дрофа совершенно прав. Если вы не прекратите ваших похождений, я вас сниму и отдам под суд… А теперь слушайте: сегодня мы получили сообщение из Крыма о том, что отправка десанта несколько задерживается получением из Англии двух пароходов с обмундированием и оружием. Нам приказано воздержаться от выступления до прибытия десанта.
Сухенко вскочил:
— Что ж они хотят, чтобы пришла Уральская бригада и вырезала нас?!
— Успокойтесь. В сообщении указано, что бригада прибудет не раньше чем через три недели и… что командир ее поступает в наше распоряжение.
— Что?!
— Да, в наше распоряжение. Марк Сергеевич лично знаком с комбригом, и это облегчит нам связь. Кроме того, я решил ехать сам в ставку и по возможности ускорить выступление десантной группы из Крыма. На это время, Марк Сергеевич, вы замените меня здесь.
— Три недели!.. — с отчаянием проговорил Сухенко. — Три недели — это так долго!.. Я считаю необходимым выступить немедленно, захватить ряд станиц, и в особенности Староминскую, Бриньковскую, Каневскую, Приморско — Ахтарскую и Гривенскую. Этим мы сможем обеспечить высадку десанта и к тому времени, пока он подойдет, провести мобилизацию.
Алгин покачал головой.
— Нет, Анатолий Николаевич, так нельзя. Если даже нам удастся в несколько дней подавить сопротивление гарнизонов и развернуть мобилизацию, то вооружить казаков нам нечем.
— Оружие у них найдется.
— Ни черта у них его не осталось, — зло проговорил Дрофа. — Вот если б ваши полки были дома, тогда другое дело, а сейчас хочешь не хочешь надо ждать. Иначе части Девятой армии, брошенные из Ростова, смогут расправиться с нами еще быстрее, чем мы с гарнизонами.
— Их там уже нет.
— Представьте себе, что еще есть. И если они будут брошены не на основной фронт, а на нас, то нам придется очень плохо. Недаром же Семенной побывал в Ростове. Несомненно, он там добился этого.
— Эту собаку, Семенного, надо немедленно убить! — воскликнул, вскочив, Сухенко и тотчас же, поморщившись от боли, сел опять.
Дрофа переглянулся с Алгиным. Генерал вновь заговорил, постукивая пальцами по столу и обдумывая каждую фразу.
— Я час назад совещался без вас с Марк Сергеевичем, и мы пришли к такому выводу: несомненно, сегодня ночью, не позже завтрашнего дня, конные сотни гарнизона выступят для нападения на конницу Гая. Надо сегодня же собрать всю нашу конницу в кулак, под командой Гая, бросить им навстречу. Что бы вы ни говорили о Семенном, он, несомненно, умный человек. Поэтому надо попытаться привлечь его на нашу сторону. Я буду просить барона Врангеля поручить формирование Второго казачьего корпуса… полковнику Семенному.
— Не пойдет он на это! — угрюмо сказал Сухенко.
— Увидим. Командовать корпусом — это большой соблазн…
Первая сотня гарнизона в конном строю стояла па улице против ревкома. Андрей в своем кабинете давал командирам последние указания.
— Задача ясна, товарищи? Надо добиться полного разгрома отряда. Ни одного пулемета, ни одной тачанки не оставить в плавнях. К тому времени, когда Алгин думает вылезти из камыша, у него не должно быть кавалерии. Ну, до свидания, товарищи! Желаю успеха. — Он встал. Поднялись и командиры.
— Разгоним, товарищ Семенной! — сказал один из них.
— Разогнать мало — надо разгромить, обезоружить, отобрать лошадей. — Он подошел к комиссару и обнял его.
— Желаю победы, Абрам!.. Да смотрите, хлопцы, не осрамитесь…
Андрей стоит на крыльце ревкома. Походной колонной проходит мимо него первая сотня. Вот и последний, четвертый, взвод. Серые черкески, вороные кони, лихо сдвинутые на затылок белые папахи с голубыми верхами. Голубые башлыки. А вот и пулеметные тачанки. Усатые партизаны еле сдерживают сытые четверки. Андрей всматривается в лица пулеметчиков. Эх, кабы степной простор! Свистнули бы в воздухе нагайки. Помчались бы застоявшиеся кони, натянулись бы постромки…
Андрей улыбнулся.
— Счастливой дороги, хлопцы! — прошептал он и ушел в ревком.
Около его кабинета стояли два конвойца, а между ними — пожилой казак с огненно–рыжей бородой… Андрей сделал вид, что не заметил колючего взгляда его маленьких желто–карих глаз. Он вошел в кабинет, за ним конвойцы ввели рыжего казака. Андрей подошел к столу, сказал конвойцам:
— Выйдите, хлопцы. — И когда за ними закрылась дверь, подошел к арестованному.
— Вот мы и встретились, Волобуй.
