Малышок - Ликстанов Иосиф Исаакович

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

События начались в то утро, когда Костя опять чуть не поссорился с Катюшей. Они шли на работу. Было совсем светло. Солнце теперь вставало рано, чтобы скорее растопить тонкий серебряный ледок в лужах, из которых за ночь убегала вода. Леночка и Сева о чем-то разговорились и незаметно для себя ушли вперед, а Костя с Катей отстали.

- Не нужно бежать, как на пожар, - сказала она. - Погода такая хорошая. Подышим воздухом.

Они дышали воздухом, но дело было не в воздухе. На холме солнце вдруг осветило ее лицо, и Костя увидел, что у Кати серые щеки, глаза тусклые, а под глазами мешочки. Она зажмурилась, остановилась, нетерпеливо размотала шарфик, пожаловалась: «Опять бабушка меня так глупо закутала!» - а потом покачнулась, схватилась за Костину руку и стала часто, коротко дышать.

- Постой немного, - шепнула она. - Почему-то мне сразу стало… нехорошо.

- Занедужила? - встревожился Костя.

- Нет, ничего… Пожалуйста, не поднимай шуму!

Она медленно двинулась дальше, а Костя пошел рядом, чтобы в случае чего не дать ей скатиться с холма.

- Сама виновата, Катерина! - сказал Костя.

- Опять ты пристаешь со своими глупостями! - сердито ответила она, так как поняла, что скрывалось за его словами. - Кто тебя просит? Думаешь, как только пойду к доктору и… помирюсь с Ниной Павловной, так сразу и вылечусь? Все это напрасно, потому что папа, конечно, погиб… Сколько времени прошло, а писем все нет… И я уверена, что она… тоже перестала ждать. Забыла папу… Совсем забыла, бессовестная такая!…

Это возмутило Костю. Он видел, он хорошо видел, как измучилась, похудела Нина Павловна, дожидаясь весточки с фронта, как непосильно она работает, чтобы отогнать тяжелые думы. Да и Катя, конечно, видела это. Он чуть не выругал ее, но сдержался, бросился вперед и нагнал Леночку.

- Подожди Катерину, недужит она, - сказал он. - Пойдем, Севолод, вместе.

Дальше произошел разговор, опять-таки очень болезненный для Кости.

- Лену послезавтра в комсомол принимают, - сообщил Сева. - А ты почему не подаешь заявление?

- Не примут меня в комсомол, годы не вышли, - ответил несчастный командир самой счастливой бригады.

- Как это - не вышли? Для завода вышли, а для комсомола нет? Вот чудак!

- И для завода не вышли… Миша в анкете про меня правильно написал, да, видать, в отделе кадров не заметили.

- Ну и считай, что, если тебя на завод приняли, значит, и для комсомола ты подходишь. Так и напиши в заявлении.

- Нельзя комсомолу врать, - совершенно расстроившись, возразил Костя. - Я бы написал, да нельзя.

Не заладился этот солнечный день и для самого Севы. Он до гудка забежал в заводоуправление справиться, нет ли письма, долго пропадал, а когда явился за колонны, Костя не решился сделать ему замечание. Сева застыл столбом у станка, потом полез в шкафчик, стал перед ним на колени и закрылся от всех дверцей, как делал это всегда, когда хотел скрыть свои чувства.

Что случилось? Раздумывать над этим было некогда - новая неприятность подстерегала бригаду. Второй цех не смог дать электрокар. Ребят так пришпорило, что они решили возить заготовки со двора в тележке.

- Не приставай! - едва слышно сказал Сева, когда Костя начал торопить это дело, но все же три раза подряд привез заготовки, сделав рейсы удивительно быстро.

Костя хотел его похвалить, но у Севы все еще было такое сумрачное, бледное лицо, что язык не повернулся. Вдруг за колонны влетел маленький, толстый начальник материального склада в сопровождении Герасима Ивановича.

- Кто позволил заготовки из-под косого креста брать?! - кричал начальник склада. - Что за безобразие! Куда ваши старшие смотрят?

Оказалось, что Сева брал заготовки из ближнего штабеля, отмеченного косым черным крестом, куда складывали металл, забракованный центральной заводской лабораторией.

- За такую штуку мы тебе, Булкин, выговор по цеху дадим, - сказал Герасим Иванович. - Вот твоя знаменитая лень опять наружу в полной красоте вылезла.

- Я брал заготовки без «бэ», - оправдывался Сева. - Они не в штабеле лежали, а возле штабеля. На них не написано мелом «бэ», - значит, они не брак…

- Кто лучше знает - ты или я? - разозлился начальник материального склада. - Хозяин нашелся!

- Чего там кричать! - успокоил его Герасим Иванович и приказал: - Тащите теперь, ребята, все, какие есть, заготовки в бракованный штабель.

Поднялась кутерьма. Мальчики бросились выправлять положение. Из двух черновых станков один стал. Начались простои и на Катином станке. Когда все заготовки были заменены годными, Катя подсчитала отделанные «трубы».

- Спасибо, Сева, мы из-за тебя уже на восемь «труб» опоздали, - сказала она.

Виновник происшествия промолчал - может быть, потому, что за колоннами был Герасим Иванович, а может быть, потому, что сознавал свою вину.

- Ты его, Катерина, не трожь: у него что-сь стряслось, - мимоходом шепнул Костя.

- Ну и денек! - вздохнула Катя. - Все вверх дном! Совсем сели!…

Но самое тяжелое было впереди. Во второй половине смены Зиночка привела за колонны пожилого рыжебородого человека. Под мышкой у него был деревянный фотографический штатив, а пальто оттопыривалось на боку. В последнее время за колоннами перебывало много гостей; их приводила то Зиночка, то работники завкома, то сам парторг - показать, как используется старая техника. Гости бывали разные, но этот был самый серьезный.

- Здесь работает наша лучшая молодежная фронтовая бригада, - сказала Зиночка. - С нее и можно начать.

Гость огляделся и пробормотал:

- Культурно, культурно. Сниму актив бригады, - решил он. - Самых боевых… Редакция просит групповой снимок новаторов, лучших молодых стахановцев.

- В бригаде только четыре человека, - замялась Зиночка. - В активе, конечно, сам Малышев - он известный новатор, потом Катя Галкина - она лучшая стахановка, и потом политрук бригады Лена Туфик… - И она замолчала.

- И еще Всеволод Булкин! - строптиво добавила Катя. - Вообще в бригаде все работают хорошо.

- Но, Катя, ты понимаешь, что нужно снять актив, - зашептала Зиночка. - А Сева сегодня устроил такую возмутительную вещь… Разве это сознательность?

- Ничего! Он больше не будет.

- Ой, конечно! - поддержала подругу Леночка.

- Пожалуйста, мне вовсе не интересно сниматься! - равнодушно проговорил Сева и крепче затянул кашне на шее.

- У нас вся бригада заодно! - вступился за него Костя. - Мы всегда вместе. Сниматься - так всем.

- Всех сниму! - решил фотограф. - Аппарат выдержит. Хорошо то, что народ дружный, - значит, актив… Молодые люди, подойдите к доске показателей. Мальчики, снимите шапки и пригладьте волосы. Смотрите только друг на друга, будто меня не существует…

Ребята смотрели друг на друга во все глаза, но прекрасно видели, что делал будто несуществующий рыжебородый человек: он достал из-под пальто фотоаппарат в кожаном чехле, привинтил к штативу и нацелил на бригаду, потом в его руках очутилась непонятная штука - металлическая трубка с площадкой. Рыжебородый насыпал на площадку серебряного порошка из баночки и поднял трубку высоко над головой.

- Вы, молодые люди, всегда такие серьезные? - спросил он. - Ку-ку!

Невольно все рассмеялись. Тут что-то щелкнуло, и блеснул ослепительно яркий свет.

- Культурно, культурно! - похвалил ребят фотограф. - А теперь назовите себя и скажите, кто у кого на фронте. Я запишу.

Когда очередь дошла до Кати, она сказала:

- Я Галкина Екатерина… У меня папа фронтовик.

- Пишет?

- Нет, давно не пишет. - И отвернулась. Человек нерешительно проговорил:

- Значит… значит… - Он, может быть, хотел спросить: «Значит, неизвестно, жив ли?» - но решил так: -Я только запишу, что отец на фронте. У меня тоже… сын не пишет с декабря прошлого года. Он был в энской особой дивизии. Я надеюсь, что все обойдется. И вы, Катя, не расстраивайтесь…