Михаил Демиденко - Приключения Альберта Козлова

Дни тянулись. И так было суждено, что с гауптвахты первым ушел я, хотя и пришел самым последним.

Утром третьего дня ареста за мной приехал «виллис». Матрос уныло попрощался. Пожал руку, похлопал по плечу — настроение у него было отчаянным: его задержали при бегстве в сторону фронта. Начальство решало, как расценить подобный поступок — как дезертирство или как самовольную отлучку, так что моряка Черноморского флота, случайно попавшего в летную часть, могли ожидать большие неприятности, хотя… могла выпасть и большая радость — перевод в другую часть, на флот.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,

в которой Альберт Козлов встречает знакомого человека.

Откровенно говоря, то, что меня неожиданно вызволили с гауптвахты, вернули ремень, поясной ремешок, пригласили в машину, повезли в неизвестном направлении, вначале обрадовало, потом удивило, затем насторожило. К чему бы? Может, перепутали с кем-нибудь?

«Если Прохладный дал четверо суток, — размышлял я, подпрыгивая на сиденье рядом с шофером, когда машину подбрасывало на ухабе, — ты обязан отсидеть их тютелька в тютельку, и никто не имеет права отменять решение ротного. Потом спохватятся. Опять ЧП. Опять я буду виноват».

Я попытался выпрыгнуть на повороте из машины. Меня схватили за шиворот, усадили и предупредили:

— Не трепыхайся!

— Младший лейтенант узнает, — пригрозил я, — и вам попадет. Отпустите! Я арестованный.

— Помолчи!

— Младший лейтенант шуток не любит. Он строгий.

— Мы еще строже.

Что ж… Я замолчал. Я предупредил, теперь моя хата с краю.

Машина остановилась около командирской столовой. Пригласили в столовую. Накормили. До отвала. Чудеса! Угостили кулешом, тушеным картофелем с мясом и компотом. Хлеба сколько хочешь. Я два куска незаметно сунул в карман на черный день.

Меня явно с кем-то путали. Но что бы ни случилось, обед навечно утонул в моем желудке.

После обеда повели через леспромхоз, за бугор, за узел связи, к лесу. Здесь находилось несколько блиндажей. Когда я был рассыльным, дежурный по штабу предупредил:

— У леса без толку не болтайся. Там разведотдел и еще особый отдел. Там не любят посторонних.

Оказывается, любят, раз сюда привели.

Спустились в блиндаж.

Два сержанта чертили на столах схемы. Я уселся на табурете. Горели электрические лампочки. Видно, с аэродрома сюда провели электричество. Богато! На стенах висели занавешенные тряпочками карты. У двери, прислонившись плечом к косяку, замер часовой с новеньким ППШ.

«Кто охраняет разведотдел? — размышлял я. — У штаба своя рота охраны. Бойцов из нее я знаю. Не всех, конечно, по имени, а в лицо всех. Этот парень незнакомый. Выходит, специальная охрана. — И тут я еще подумал: — Наверное, меня привели к особнякам. А за что? Неужели дознались, что не вставил мундштука Полундре в зубы, когда старшина поехал на ней и потопил по дороге?»

Стремительно вошел капитан. Я его сразу узнал. Он летом вез меня и Рогдая с Придачи. Давным-давно, сто лет назад… Вез на заштопанном броневичке, который тогда казался чудом современной военной техники. Потом ловили немецкого летчика. Встретили тетю Клару. Капитан сосватал ее переводчицей.

— Здравия желаю! — вскочил я с табуретки: все-таки приятно встретить знакомого человека в незнакомой обстановке.

— Добрый день! — ответил задушевно капитан. — Как жизнь? Изменился… Вырос, шире в плечах стал. Молодец!

— Рад стараться!

Я решил стать образцовым бойцом. «Козлов, ты не того… Козлов, ты не сего…» Надоело! Стану образцовым бойцом, таким, каких рисуют на плакатах, — бравым, румяным и подтянутым.

Вошли еще несколько человек. В маскхалатах. Пехотинцы. Чувствовалось, что с передовой. Что делала пехота в штабе авиационной дивизии?

— Знакомьтесь! — сказал капитан. — Альберт Козлов. Старый знакомый. Про него шел разговор.

Разведчики оглядели меня, как барышники конягу.

— Как по батюшке? — спросили.

— Терентьевич.

— Значит, Альберт Терентьевич?

— Так точно!

— Присаживайтесь, — предложил капитан. — Алик… виноват, Альберт Терентьевич, бери табурет, пододвигайся к столу, будет разговор.

«Чего это они? — подумал я. — Зачем по имени и отчеству называют? Вроде на полном серьезе говорят. Чудеса!»

— Дайте карту!

Появилась карта. Ее развернули на столе. Капитан спросил у пехотинцев о каких-то хозяйствах. Старший очертил толстым ногтем на карте границы участка.

Напрасно Рогдай утверждал, что у меня нет наблюдательности и поэтому из меня никогда не получится разведчик. Я умел замечать разное… Соображал кой-чего. Я украдкой успел прочитать название реки — Воронеж.

Река Воронеж… Сколько раз я переплывал ее! Когда по реке шел катер, мы бросались в воду, плыли наперерез катеру, чтоб успеть удариться о волну. Ходили купаться всем двором. Купались дотемна. Играли в «рули», гоняли мяч по заливному лугу… Конечно, на карте река Воронеж. Справа значок — Чернавский мост, слева — дамба. Ее взорвали, да и Чернавский вряд ли уцелел — подняли его в воздух саперы.

— Разговор ответственный, — предупредил капитан и поскреб затылок. — Альберт Терентьевич, товарищи хотели бы знать: часто ты ходил сюда? Подойди, посмотри, посмотри. Здесь плавал небось? Соображаешь, какое место показываю?

— Так точно!

— Слушай, — поморщился капитан. — Говори человеческим языком.

— Слушаюсь!

— Прошу без этих… Как попка-дурак. Эк тебя, родимого, обработали! Ты не на строевой, у нас душевная беседа.

— Это какое место изображено? — спросил старший в маскхалате. Спросил деловито, точно надоела ему эта самая душевная беседа уже до чертиков.

— Яхт-клуб, — четко ответил я.

— Как догадался?

Я обошел стол, пригляделся.

— На левом берегу между двумя мостами стоит лишь одно здание бывший яхт-клуб Петра Первого.

— Правильно, — обрадовались разведчики, закивали головами, улыбнулись впервые. Они точно обмякли — расстегнули маскхалаты, достали трофейные сигареты, закурили.

— Вот Гусиновка, Монастырщина, Чижовка… Чижовка за дамбой начинается, — продолжал я. — Мы на Чижовку купаться не ходили — там шпана живет, «сухарики» делают, могут и штаны унести.

— Шпана нас не интересует, — сказал капитан. — Ходил ли ты купаться правее Чернавского моста? Расскажи, какой здесь берег, течение, есть ли омуты.

Я сказал:

— Здесь не нарисовано старое русло реки. Оно высохло, в нем редкий камыш растет. Сюда девчонки бегают купальники отжимать. Неточная карта.

— Верно, верно! — подтвердили пехотинцы и с уважением поглядели на меня. — Старое русло не сняли топографы, торопились.

— Папа рассказывал, — продолжал я, — что раньше здесь стоял русский флот, при Петре Первом, вот до чего глубокая река была. Река Воронеж сильно обмелела. Так старики говорят.

— Интересно, интересно…

— Правее от моста берет крутой, можно прямо с него прыгать в воду, сюда, влево, тут гладко. Тихенький берег.

— Мелко?

— Нет, обрыв под водой. Шагов через десять.

— Ага…

— Напротив водокачка. Новая.

— Фарватер знаешь?

— Чего?

— Дно… Глубину. Где с ручками, где с ножками?

— Конечно.

— Так, так, — заерзал на табуретке капитан и поглядел, как учитель на экзамене. — Расскажи… Брод есть?

— Есть.

— Где?

— Напротив водокачки.

— Ты же говорил, что здесь обрыв под водой.

Капитан облизнулся. Странно он себя вел.

— Яма… — сказал я. — Если прямо. Надо с умом… На вашей карте не покажешь. Как вошел в воду, сворачивай влево, немножко… На середине опять правее. Тогда в яму и не угодишь. Река-то не широкая, но ее знать нужно. Знаете, летом каждый день тонут. Честное слово! Идешь, идешь, если не знаешь, где свернуть, тебя течением снесет — и сразу ух!.. И пошло крутить. Я сам тонул…

— Ну, ну, расскажи, расскажи!

— Пошли с ребятами. Решили перейти, чтоб не обходить по мосту. Одежду на голову привязали, чтоб не намочить. Меня сбило течением, и ухнул с головкой, белье-то и перевесило. Надо было сбросить белье, пусть тонет, а я ногами забил. И нахлебался. Тетенька вытащила. Откачивали даже. Дома я не рассказал, а то бы влетело. И ребята не разболтали, потому что перепугались.

— Так, та-ак… — протянул капитан. — Смог бы ты…

Он замолчал и поглядел на разведчиков в маскхалатах. Те кивнули: мол, валяй, говори.

— Смог бы ты показать бродик? Не торопись, взвесь…

— Показать на местности, в натуральном виде, — добавил старший в маскхалате.

— Пожалуйста!

— Берег простреливается, немцы за ним следят. Опасно. Очень опасно. Дело серьезное. От тебя будет зависеть… Как бы сказать?.. Операция, что ль. Жизни будут зависеть.