Ганс Кирст - Покушение
Полковник и обер-лейтенант молча сидели рядом. Они были твердо убеждены: акция на этот раз прошла удачно, Гитлер мертв, а военный государственный переворот идет полным ходом.
«Пламя поднялось так высоко, — заявлял позже Штауффенберг, — будто разорвался стопятидесятимиллиметровый снаряд. Никто в том помещении жив остаться не мог». В этом полковник был убежден твердо и не мог даже предположить, какие это будет иметь последствия. Более того, некоторые утверждали, что Штауффенберг видел, как мертвый Гитлер был выброшен взрывом из искореженного барака, а генерал Фельгибель вроде бы рассказывал: «Фюрер летел по воздуху наподобие летучей мыши».
Нашлись и такие, которые якобы слышали восклицание генерала Фельгибеля: «Случилось что-то ужасное — фюрер жив! Все приостановить!» Под словами «все приостановить» генерал имел в виду работу главного коммутатора ставки, который был ему подчинен. Но этот коммутатор был не единственным в районе Растенбурга. Поблизости находилась ставка Гиммлера, а она имела собственные линии связи. Ими пользовался и Геринг. А рейхслейтеру Борману пришла в голову самая простая мысль — использовать обычную почтовую связь.
Таким образом, сторонники Гитлера начали звонить уже вскоре после происшествия — когда Штауффенберг и Хефтен еще ехали в сторону аэродрома. Однако на Бендлерштрассе тщетно ожидали телефонного звонка из Растенбурга — сигнала действовать.
Только в Цоссен генерал-квартирмейстеру Вагнеру около 13.15 пришло сообщение, показавшееся крайне загадочным: «Покушение осуществлено, но, предположительно, неудачно».
По пути к аэродрому обер-лейтенант фон Хефтен демонтировал запасную бомбу и выбросил ее из автомашины. С глухим стуком она упала в придорожный кювет. Теперь, когда все свершилось, она стала ненужным балластом.
От водителя этот факт не укрылся, и позднее он упомянет о нем в своих показаниях. Хроникеры, подробно описывая этот день много лет спустя, отметят это событие как нечто удивительное. Но было ли оно на самом деле столь удивительным? Ведь спешащие путешественники всегда избавляются от лишнего груза…
— Все идет по плану, — увидев на аэродроме в Растенбурге готовый к отлету «хейнкель», сказал обер-лейтенант фон Хефтен с удовлетворением.
Через несколько минут самолет был уже в воздухе. Пройдет почти три часа, пока он совершит посадку в Берлине. И все эти три часа Штауффенберг будет твердо уверен: Гитлер мертв, государственный переворот начался.
ЛЮДИ, ПОЖЕЛАВШИЕ РАСПОРЯДИТЬСЯ СОБСТВЕННОЙ СУДЬБОЙ
Дом по Бендлерштрассе был похож на широкую колоду. Проезд для автомашин, который вел во внутренний двор, казалось, заканчивался в каменной пещере.
— А может быть, нам слегка вздремнуть для бодрости? — шутливо предложил капитан фон Бракведе. — Почти вся корпорация в этом здании так или иначе начала дремать.
Он опять поднялся к генералу Ольбрихту и вновь застал у него генерал-полковника Гёпнера и полковника Мерца фон Квирнгейма. На столе перед ними стояли фужеры с вином цвета крови.
— Разве вы смогли бы теперь уснуть? — спросил Ольбрихт слегка удивленно.
— Если бы захотел — смог, — заверил капитан фон Бракведе и присел, не ожидая приглашения, — но я не хочу.
— На душе неспокойно? — спросил генерал-полковник Гёпнер, входя в роль заботливого начальника и великодушно закрывая глаза на то, что этот необычный капитан держался как сугубо гражданский человек: китель его был расстегнут, как какой-нибудь летний пиджак спортивного покроя.
— Я тоже неспокоен, — признался полковник Мерц фон Квирнгейм, — особенно после того невразумительного разговора по телефону.
— В подобных случаях нервы нужно держать в кулаке, — заметил Гёпнер, — и терпеливо ждать, пока поступят сведения, не вызывающие никаких сомнений.
Фон Бракведе вздернул подбородок — эта непоколебимая самоуверенность генерал-полковника в штатском начинала его раздражать. Но затем он сказал себе: «В часы, подобные этим, никто не смог бы остаться совершенно спокойным. Вот разве что генерал-полковник фон Хаммерштейн». Однако его, к сожалению, уже не было, а Гёпнер не являлся достойной ему заменой. И, по-прежнему нервничая, Бракведе спросил:
— Прошу прощения, о каком телефонном разговоре идет речь?
Гёпнер хотел было не отвечать на вопрос этого странного капитана, но Ольбрихт едва заметно кивнул Мерцу фон Квирнгейму, и тот доложил, что несколько минут назад, а точнее, в 13.15 окольными путями, через генерала Тиле, поступило короткое сообщение: «Покушение осуществлено, но, предположительно, неудачно».
— Ничего не ясно! Сообщение допускает ложное толкование, поэтому использовать его практически невозможно, — прокомментировал Гёпнер.
Капитан прищурился:
— А не было ли совещание назначено на тринадцать часов?
— Так-то оно так, но затем все изменилось и совещание было перенесено на двенадцать тридцать.
Граф фон Бракведе наклонился вперед, его светло-голубые глаза сразу оживились, и он воскликнул:
— Так чего же мы еще ждем?
— Несомненного подтверждения, — ответил генерал-полковник внушительно.
— А есть ли связь со ставкой фюрера?
— Нет! — Полковник Мерц фон Квирнгейм, казалось, пытался направить фантазию Бракведе в нужное русло. — Тамошний коммутатор не отвечает — по-видимому, он не работает.
Капитан решительно вскочил:
— Тогда тем более все ясно! Отключение коммутатора ставки фюрера доказывает, что Штауффенберг начал действовать…
— И тем не менее мы не имеем права без подтверждения приступить к осуществлению плана «Валькирия», как это имело место вечером в прошлую субботу, — заметил генерал Ольбрихт. — На этот раз нам нужна полная ясность.
— Начать действия преждевременно — это легкомыслие, но начать их с опозданием — это самоубийство! — с горячностью воскликнул фон Бракведе.
— Только без сомнительных мероприятий! — остановил его Гёпнер. — Кто обладает чувством ответственности, должен действовать наверняка.
Полковник Мерц фон Квирнгейм молчал и лишь поглядывал на капитана фон Бракведе. Он снял очки — холодный серый цвет в его глазах начал уступать место голубым тонам.
Капитан настаивал:
— Теперь нам так или иначе необходимо действовать! При этом возможны два варианта: или мы немедленно выступаем, или попытаемся спустить все на тормозах. И в том и в другом случае у нас в распоряжении немного времени: по моим расчетам — три часа. Решение надо принимать немедленно!
— Таково и мое мнение, — поддержал его полковник Мерц фон Квирнгейм.
— Генерал-полковник Бек неоднократно предупреждал против преждевременных действий, — заметил Ольбрихт и посмотрел на Гёпнера.
Тот, казалось, размышлял, сохраняя полное спокойствие. Наконец он заявил:
— И все-таки необходимо подождать, нервов на это у нас хватит. А главное — не паниковать!
Берлин напоминал раскаленный котел, а дом номер 13 по Шиффердамм находился посередине этого котла. Ртутные столбики термометров поднялись выше тридцати градусов по Цельсию, но сотрудник гестапо Фогльброннер, казалось, не чувствовал этой жары. Его бледное лицо оставалось сухим. Зато человек, писавший протокол, готов был растопиться сию минуту — на его лбу крупными каплями блестел пот.
— «Смерть блоклейтера, — диктовал Фогльброннер, — как показывают результаты первоначального расследования, наступила между тремя и шестью часами утра. Обнаружена револьверная пуля, которая направлена в лабораторию для исследования…» Как видите, мы идем вперед шаг за шагом, поэтому один из моих первых вопросов, который я должен задать каждому жителю этого дома, прозвучит следующим образом: «Где вы находились в указанное время?» Итак, начнем с вас, господин Йодлер.
Шарфюрер ответил ухмыляясь:
— В постели!
— Один? — спросил Фогльброннер вкрадчиво.
— Моей жены сейчас нет дома, если это вас интересует. Она вносит свой вклад в дело окончательной победы, и против этого ничего не скажешь, но, в конце концов, я мужчина и прибыл домой после трудного задания. Вы понимаете?
— Я понимаю, — заверил его гестаповец с благожелательной снисходительностью. — Так с кем же?
Йодлер-младший попросил его соблюдать такт и сказал:
— С Марией. Она как раз оказалась под рукой, знаете ли. Или вы относитесь к этому неодобрительно?
Фогльброннер воздержался от ответа и приказал вахмистру Копишу привести Марию. Она пришла сразу же и стояла, дрожа всем телом и закрывая красное от стыда лицо. Йодлер попытался ее подбодрить.
— Она довольно-таки глупая скотинка, по-немецки говорит плохо, поэтому к ней нужно отнестись снисходительно, но делает все с охотой, — пояснил он коллеге из гестапо.
