Владимир Рудный - Гангутцы
— Не дадут Белоусу сесть! — Гранин помнил, как еще до войны Белоуса тревожило, что финские наблюдатели от края до края просматривают весь аэродром. — Разреши, Сергей Спиридонович, перейти на контрбатарейную стрельбу?
— Давай. Выручай летчиков… Да передай батарейцам поздравление от генерала: инициатива теперь в наших руках!..
Глава третья
На Петровской просеке
Два наблюдателя — Сокур и Андриенко — несли вахту в секретном окопе за проволокой на ничейной земле.
Окоп трудно было обнаружить. Сверху посмотришь — груда камней. На песчаном перешейке много подобных нагромождений. Над камнями в беспорядке набросаны сучья. Торчит колючий песчаный овес. Над хилым кустиком кружатся, жужжат ярко-желтые шершни. А под кустиком, под камнями скрыт бревенчатый накат. Сквозь бревна в глубокую яму падает свет. Ночью в яму смотрят звезды. Яма тесна — два метра на два. Сырая земля посыпана песком с берега. На песке две доски и солома. Поверх соломы две солдатские шинели: одна — Сокура, другая — Андриенко. Ветками скрыта узкая амбразура. В амбразуру всегда смотрели два глаза: то черные — Сокура, то серые — его товарища.
На той стороне тоже проволока. За проволокой — окопы, блиндажи. А перед проволокой — камни, камни и камни. Редкая елочка пробьется возле камней и клонится к песку. Сокур думал: «Может, и у финнов под камнями окоп? Может, рядом живут их наблюдатели?»
Иногда казалось — проволока звенит. Но шум прибоя заглушал все звуки, кроме выстрелов.
Ночью за проволоку выполз финн. Сокур отчетливо видел движущуюся тень. Финн полз прямо, до острого валуна. Тень валуна поглотила его. Потом снова возникла движущаяся тень — на этот раз она недолго перемещалась влево от валуна в сторону Ботнического залива — и опять пропала. Много теней на перешейке белой июньской ночью, и чем дольше всматривался в них Сокур, тем сильнее начинало мельтешить в глазах. Но вот опять мелькнула тень, теперь правее, она двигалась в сторону Финского залива. Сокур уже слышал тяжелый шорох, словно что-то волокли по песку.
— Ставят мины, — шепнул Андриенко.
Сокур ладонью зажал ему рот.
Блеснула и лязгнула лопатка, врезаясь в песок.
Такой же лязг доносился до Сокуры и с нашей стороны: там саперы заново укрепляли противотанковый ров. «Под шумок старается», — подумал про финна Сокур.
Финн переходил от валуна к валуну. «Минирует возможные укрытия, — определил Сокур. — С нашей стороны ставит…»
Сокур запомнил, где финн закапывает фугасы. Он приметил маршрут, которого придерживался финн. Днем Сокур набросал этот маршрут на бумажке.
В следующие ночи снова выползал финский минер. Он двигался с грузом тяжело и медленно, а уходил бесшумно, быстро — налегке.
Сокур уточнил его маршрут и вычертил схему прохода в минном поле.
А потом, когда финны кончили минирование, по этому маршруту прополз Думичев. Он понаставил в проходе ловушек и фугасов.
За финской проволокой высокая скала. У скалы одинокая лиственница. За ночь как будто гуще стала ее крона.
— «Кукушку» подсадили, — шепнул Сокур товарищу. — Будет куковать по нашему переднему краю.
— Тут не то что патрон — тут полпатрона бы хватило, — тоскливо произнес Андриенко.
— Нельзя! — строго сказал Сокур.
Сокур и Андриенко помнили каждый вершок перед амбразурой. Они знали, где какой камень лежит. Много раз они видели чужих солдат, офицеров. Иным дали клички, имена. Над окопом посвистывали пули. Хотелось ответить, стрелять.
— Петро, на войне мы или нет?
— Охотник лежит на болоте ночь. В костях ломит, сил нет, а молчит. Птицу не спугнет, терпит. А тут не охота, друг. Тут война…
Два комсомольца жили в окопе. Днем и ночью они следили за врагом. Бывало, захочется песню запеть, крикнуть. Желание неисполнимое и, быть может, потому особенно сильное.
Ночью в окоп вползали гости. Или Думичев шепотом споет озорную частушку, рассмешит и полезет дальше, к финским минам; или политрук принесет листок с новостями из газеты. «Днем прочитаете».
Пришел командир взвода, угостил табачком и шепотом сказал:
— Вчера Исайчев снял шюцкоровца. С тысячи метров, между прочим.
Сокур понимал, к чему это сказано. Исайчев — снайпер, и Сокур — снайпер. Он спросил, какой у Исайчева счет.
— Двадцать, — шепнул командир взвода. — Вам не хватает двух.
— Андриенко жалуется, что стрелять не разрешаете…
— Отсюда не разрешаю. Пожалуйста, вылезайте на шоссе. К железнодорожной насыпи. Оттуда можете действовать.
Утром в окоп приходил Мандебура. Роста он маленького, по ходу сообщений идет, почти не сгибаясь. Мандебура приносил котелок с борщом и манерку с кашей.
Сегодня Мандебура запоздал. Капли пота выступили на его красном лице. Сокур удивился:
— Что ты как бурак?
Мандебура молча передал бойцам обед.
Обедали по очереди. Кончил Андриенко, взял котелок Сокур. Мандебура все кряхтел и наконец не выдержал.
— Петро Трофимович, я не хотел вам аппетит портить. Шел я и думал: останетесь без борща и без Мандебуры. Та погана собака на дереве под скалой стреляет и стреляет…
Сокур передал котелок Мандебуре:
— Подержи маленько, я мигом вернусь.
Он взял снайперскую винтовку и пополз из окопа назад, в лес. Осторожно вылез на шоссе. По-пластунски пересек его. Тихонько подтянулся к железной дороге, лег под насыпью и прицелился.
До скалы отсюда дальше, чем из окопа. Но лиственница хорошо видна. Крона на ней по-прежнему густа. Сокур выстрелил, и часть кроны опала.
Ночью Сокур снова вылез к железной дороге. Оттуда он свернул к границе и неслышно пересек «ничейную» землю.
Андриенко через амбразуру всматривался, но и он не заметил ничего подозрительного.
Сокур снял с финна автомат, пистолет и набрал полную каску разрывных патронов. С этими трофеями он повернул назад и залег на камнях у шоссе. Когда к скале пришла смена «кукушек», Сокур расстрелял и смену.
Андриенко хотелось помочь товарищу. Он набил старую гимнастерку сучьями, вложил внутрь две колодочки, привязал к этому чучелу каску и пристроил его подальше от окопа, за валуном. К колодочкам Андриенко привязал две длинные веревки, он их держал в окопе, как вожжи. Сокур выбирался к железной дороге, а его товарищ дергал за веревку и поднимал чучело. Финские «кукушки» открывали огонь. Андриенко тянул за другую веревку — чучело падало. Сокур стрелял по «кукушке».
Изредка Сокур уходил в тыл. К лесу вела узкая канава; по ней протянули телефонный провод. Сверху Репнин прикрыл канаву ветками. Сокур был вынужден передвигаться по канаве ползком. За нашей проволокой встанет и смотрит с высотки на финнов, на свой окоп. Кажется странным: отчего финны окоп не замечают? Ведь вот он, под теми камешками.
Однажды в блиндаже взвода его встретил Мандебура.
— Кипяток у нас есть. Можно баню устроить, Петро Трофимович.
Сокур стал мыться. Мандебура опять не вытерпел:
— Против нашей точки повадились финны ходить. Подстрелят Мандебуру — кто же вам борщ принесет?
— Что же ты за боец! Возьми да убей их!
Сокур наскоро помылся и вышел на высотку. Только Сокур там появился, у самого уха просвистела пуля. Сокур упал плашмя и укрылся за камнем. Он снял каску и чуть высунул ее; о каску тотчас шлепнулась пуля. Сокур оставил каску на камне, а сам отполз в сторону. По каске стреляли. Сокур выследил стрелка и снял его.
Мандебура сказал:
— Вот и с легким паром, Петро Трофимович!
Сокур ответил сердито:
— Ночью ползи за оружием. Это мой личный подарок тебе, Мандебура. Не заберешь — борща больше не носи…
* * *Второй день у финнов суета. У самой границы гул моторов. К перешейку подошли танки. Выползли офицеры в незнакомой форме. Они разглядывали в бинокли наш передний край.
— Ругаются, — шепнул Сокур. — Танкам тут не пройти.
— Кто такие? — спросил Андриенко.
— Немцы, — коротко ответил Сокур.
Стекла бинокля уставились на окоп. На какое-то мгновение они против амбразуры.
Но немец повел биноклем в сторону: он ничего не разглядел под грудой сучьев и камней.
* * *Июньская ночь стояла над фронтом. В пазы меж бревен смотрело бледное небо. У амбразуры дежурил Сокур.
Андриенко лежал на спине и считал звезды. В пазах между бревнами и камнями двенадцать звезд. В щели над головой одна, крупная.
— Петро, на Украине звезды такие же? — тихо спросил он.
— Нет, крупнее, — рассмеялся Сокур. — Неужели над Ханко другие звезды подвешены?..
Сокур смотрел в амбразуру и думал о родной Украине.
Странная тут местность, в этой Финляндии. Будто все переломано гремучим штормом, навалено одно на другое. Далека, далека Украина. Цела ли родная Демковка?..
