Павел Яковенко - На южном фронте без перемен
Мне казалось, что черное жало гранаты смотрит прямо на меня. Но за те доли секунды, за которые все это происходило, я не успел даже испугаться. Я только подумал: «Боже! Как глупо! Но почему именно я!?».
В следующие доли секунды я заметил, как наш, чумазый с ног до головы, боец с РПК, лежавший на броне БПМ, двигавшегося перед нами, дал очередь.
И те двое с дороги исчезли. Мы все остановились. Я выскочил из кабины, и сломя голову, чуть не потеряв с головы шапку, гигантскими прыжками кинулся за ними. Мой палец лежал на спусковом крючке, и я собирался пустить его в ход, как только увижу, в кого можно стрелять. Однако меня, конечно же, опередили. Бойцы из пехоты уже спускались с дороги к лесу; кто-то дал длинную очередь по опушке; туда же дали очередь сразу два БМП, и пока я добрался до цели, у тел дудаевцев собралась приличная толпа.
Растолкав всех, к чехам пробрались Степан и наш батальонный медик Гаджи.
Он приложил пальцы к шее, посмотрел им в глаза, и поднялся:
— Готовы!
Все как-то отступили на шаг. А Степан, наоборот, подошел, и начал ощупывать карманы.
— Вот блин! — услышал я за спиной. — Васильев — это же чухан полный. А смотри ты! Двух чехов с ходу завалил! Ты прикинь! Нормальные пацаны еще не одного, а этот — двух сразу… Нет справедливости на свете.
Бандера что-то нашел и позвал меня. Я приблизился, и взял из его рук фотографию. Это была обычная, черно-белая, даже не цветная, фотография. Какой-то бородатый мужик, женщина в черном платке, дети. Я перевел взгляд с фотографии на мертвецов.
А-а… Вот он, тот самый боевик. В резиновых сапогах. Носил у груди фотографию с женой и детьми. Охренеть, как сентиментально! Я сейчас заплачу!… Сидел бы дома, был бы живым и невредимым.
— Больше ничего? — спросил у Бандеры наш медик.
— Ничего, пусто, — ответил тот, и пнул одно из тел ногой. — Что делать-то теперь с ними?
— Да тут бросить, — сказал я. — Кому надо, придут и заберут. Что мы их, с собой будем что ли возить? Ты «Уикэнд у Берни» смотрел?
— Смотрел, — засмеялся Степан. — Все, по машинам! Только оружие надо забрать.
Он отдал своим бойцам гранатомет и пулемет, и театрально откланялся.
Я вернулся к себе в кабину. Мы тут же тронулись.
— Уже раздевают, — сказал мне вскоре Сомик.
— Кого? — не понял я сразу.
— Этих. Раздевают. — пояснил водитель. — Мне в боковое зеркало видно. Пехота за нами раздевает жмуриков. Вон бушлат поволокли, и сапоги с ботинками снимают….
— А что мы не сняли?! — неожиданно плачущим голосом воскликнул Сомик.
Я удивленно и неодобрительно на него посмотрел.
— Я бы тебе не советовал, — значительно сказал я. — Примета плохая. Оденешь с убитого вещь — сам умрешь вскоре… Ты же себе запчасти с попавшей в аварию машины не ставишь?
Сомик промолчал. Или не захотел спорить, или просто признал мою правоту.
«Интересно», — подумал я. — «Кто были эти люди? По возрасту вроде бы не молодые. Чем они при советской власти занимались? Неужели разбоем и грабежами? А если нет, то какого черта они с нами воюют? Что мы их — завоевывали? Деньги у них отбирали? Геноцидили по полной программе? Если они за переселение в Казахстан рубятся, то это вопрос не к нам. Это к грузинам вопрос. Мы-то причем? Я их не переселял. Даже Ельцин их не переселял. Неужели так независимости хотят? Советская власть столько денег вбухала в эту Чечню, а им все мало».
Наша колонна все так же поднималась вверх, и конца этому подъему не было видно.
«Нет», — продолжил я размышления. — «Не хотят они настоящей независимости. Они хотят к нам ездить, свои делишки проворачивать, а потом домой возвращаться — в независимую страну. Украл — и на хазу. Украл — и на хазу. Вот чего они хотят… Нет уж. Хренушки. Если отдельно — то отдельно. Колючую проволоку вдоль границы и минные поля. И стрелять без предупреждения. И визовый режим. И все лица чеченской национальности отправляются на историческую родину в 24 часа. И вот тогда мир, дружба, балалайка! Не раньше».
Все, подъем кончился. Машины выползали на обширное плато. Под нами, внизу, раскинулся Аллерой. В глаза мне сразу бросилась мечеть, у которой в крыше зияли два обширных отверстия. Явно работа артиллерии. Только вот чей? Наши постарались, или это еще до нас проломили?
Наконец-то наша батарея собралась вместе, и я встретился с Найдановым. Однако место мне совсем не понравилось. Как только я вылез из кабины, меня насквозь пронзил ледяной ветер. Там, внизу, было намного, намного теплее. От ветра у меня на глазах сразу выступили слезы. Жутко захотелось вернуться в кабину и залечь там до самого тепла.
— Хорошо, копать ничего не придется, — сказал Найданов. — Тут уже до нас все выкопали.
— А кто? — спросил я, кутаясь в воротник.
— Да вэвэшники тут стояли в 95-м, — ответил мне командир батареи. — Солидно окапывались.
Мы с Найдановым прошлись по позициям. Да, копали добротно, надолго. Нашлось место и для наших минометов. Бойцы быстро их установили и помчались заниматься обустройством: мои — прятаться от холода в машину, а найдановские — копать ямы под палатки. Одну яму рыли мои старые знакомые Папен и Рамир, других я не знал. Участие командиров расчетов заключалось в том, чтобы пинками подгонять копающих. До боли знакомая картина.
Собственно говоря, наскоро переговорив с комбатом о делах насущных, я помчался в «шишигу», чтобы не дать дуба от холода. Обзор из кабины был отличный, я вытащил бинокль, и принялся осматривать местность.
Аллерой находился в низине, а сразу за ним располагалось точно такое же плато, как и наше. Только там никого не было. Стояли какие-то вышки, но что это такое и для чего они нужны, я определить не сумел.
Через какое-то время в наше расположение прибыли еще несколько «шишиг» с минометами. Только это были уже не наши батальонные «подносы», а самые настоящие ПМ — полковые минометы калибром в 120 миллиметров.
«Кто же это может быть?» — начал я гадать. — «Если это из нашей бригады, то это может быть…». Да, так оно и оказалось! Из первой же машины вылез Вася Рац, размялся, и бодрым шагом оправился прямо в нашу сторону. Я не стал дожидаться, пока он подойдет ближе, выскочил из кабины, и, придерживая шаг, чтобы не пуститься в галоп, поспешил к нему.
— Привет! — громко сказал я. Да так громко, что Вася даже вздрогнул.
Но увидев меня, он чуть улыбнулся, пожал мне руку, и спросил:
— Где Санжапов?
Я показал ему направление, и задал самый главный вопрос:
— Ты как здесь очутился?
— Да очень просто! — ответил мне Вася. — Так я и формировал все-таки батарею. Только не с «подносами», как вначале намеревались, а с ПМ. Чуть поднатаскал личный состав, и сразу сюда… Прикинь, Турок у меня.
Я громко заржал.
— Как он у тебя оказался?
— Э, не спеши! — Вася махнул рукой. — Турок еще получается ценный кадр. Ты остальных не видел. Собирали с бору по сосенке. Кого в пехоту не взяли, писарей там разных, инвалидов… Да, из вашей батареи люди пришли.
— Какие люди из нашей батареи? — Я немного опешил.
— Ну те… Ну, которые из части сбежали и по городу прятались. Им передали, что батарею формируют. Вот они ко мне и пришли… Дабы, как говорится, «кровью смыть свою вину перед Отечеством».
— Тогда понятно.
Вася немного помолчал.
— Вообще-то хорошо, что ты тут. — наконец, сказал он. — Я сейчас схожу к начальству, выясню свои задачи, а потом ты ко мне в машину приходи.
— Конечно, приду! — искренне ответил я. — Знаешь, как надоело одному. Я тут с Бандерой почти месяц катался… Ну, ты же его знаешь!
Вася ничего не ответил, только дружески похлопал меня по плечу, и отправился к Санжапову. Я же решил походить по позиции, посмотреть, кто где остановился, и, может быть, с кем-нибудь поболтать. Мне показалось, что сюда прибыли все-таки не все. Во всяком случае, Молчанова я опять не видел.
Но стоило мне немного отойти от машины, как внезапно воздух разорвал даже не крик, а вопль:
— Тревога!!
Меня словно подбросило. Глаза зафиксировали удивительную вещь: все бежали не в сторону Аллероя, как можно было бы ожидать, (хотя почему, собственно, я так решил?), а наоборот, к лесу, который располагался у нас в тылу. Подхваченный всеобщим порывом, я рванул с плеча автомат, передернул затвор, и низко пригнувшись, короткими перебежками, устремился за остальными.
Одновременно раздалось сразу несколько очередей. Я бы тоже начал палить, если бы имел хоть малейшее представление, в кого и куда. Стрельба также внезапно стихла, как и началась. Я все же добежал до края обрыва. Здесь уже стояли Бандера и Бессовестных. Перед ними стоял сержант — срочник, и, размахивая руками, захлебываясь словами, бурно повествовал о пережитом:
— Там, они, эти. Из леса выходят. Ну, ясно — не наши. Постояли и в нашу сторону пошли. Точно. К нам. В руках у них было что-то. Я и закричал. Они услышали, обратно в лес ломанулись. Я стрелял, не попал. Ушли они, точно. Это чехи. Наверняка чехи.
