Девочка с глазами старухи - Гектор Шульц
– Там с десяток машин. И повсюду немцы, – хрипло сказал он, сворачивая к лесу.
– Здесь везде немцы, Владек, – попыталась пошутить я, но капо шутку пропустил мимо ушей.
– Другие немцы, – поправился он и, потеребив привычно прыщавый нос, добавил. – Важные немцы. Они едят, они пьют, они смеются. И их много.
Вальцман замолчал, когда до дома оставалось всего ничего, и я поняла причины молчания. До меня донеслась громкая музыка и чей-то смех. Редкость в доме коменданта. Но, дойдя до калитки, я поняла, о чем говорил капо. Рудольфа Гота посетили гости. Высокопоставленные гости.
Елена, встретив нас, тут же отослала Вальцмана обратно, а меня потащила в подвал для прислуги, чтобы никто не увидел. Затем привычная ванна и подготовленное платье с белым фартуком. Однако Елена заставила меня удивиться, когда вытащила из шкафчика помаду и подкрасила себе губы.
– Не дай себя обмануть, Элла, – тихо обронила она, убирая помаду в шкафчик. – Делай, что велено. Разноси закуски и не забывай пополнять бокал господина коменданта коньяком. В глаза никому не смотри, если не прикажут. Ни с кем не говори, если не спросят.
– И делай то, что велено, – повторила я, кисло улыбнувшись Елене. Девушка еще раз придирчиво осмотрела меня, смахнула невидимые пылинки с платья и, кивнув, позвала за собой.
В гостиной было шумно, а от обилия немецких офицеров рябило в глазах. Я растерянно остановилась на пороге, вызвав ехидные смешки гостей, затем вздохнула и взяла поднос с закусками. «Делай, что велено, и молчи», – сказала Елена. Это я и собиралась сделать, но пьяные офицеры решили иначе.
– Это она и есть? – лукаво спросил Гота высокий, черноволосый мужчина в черной, мрачной форме. На плече красная повязка со свастикой, а в глазах – больших, влажных и змеиных – ленивый интерес. – Твоя игрушка, Рудольф?
– Да, Август, – кивнул комендант, стоя рядом с ним. Мужчина подозвал меня ближе и взял с тарелки кусочек колбасы. Затем оценивающе меня осмотрел и поджал губы.
– Хотя бы не еврейка, – процедил он, с укоризной посмотрев на коменданта. И, неожиданно улыбнувшись, похлопал Гота по плечу. – Она и правда знает немецкий?
– Да, господин офицер, – тихо ответила я, увидев знак от коменданта.
– Твой акцент почти незаметен. Как долго ты в лагере?
– Примерно год, господин офицер.
– Редкость, Рудольф. Приятная редкость, – вновь улыбнулся мужчина. – Обычно пленные так коверкают слова, что невозможно их слушать на трезвую голову. Что ж, это объясняет твою любовь к ней. О, не скрывай от меня, прошу. Я вижу твои глаза, когда ты на нее смотришь. Скажи, девочка, а знаешь ли ты, что за музыка играет сейчас?
Я прислушалась к музыке, которая доносилась из гостиной, и осторожно кивнула. Но, судя по довольной улыбке Гота, пока все делала правильно.
– Это Бетховен, господин офицер.
– А! – крякнул тот, махнув рукой. – Это легко. Что за произведение? Ну, же. Ты знаешь, девочка?
– Да, господин офицер. Соната для фортепиано…
– До-диез минор, – перебил меня он. – Верно. Тебе нравится?
– Это очень грустная мелодия, господин офицер.
– Что есть, то есть, – вздохнул мужчина, беря с тарелки еще один кусочек колбасы. Он задумчиво на меня посмотрел и добавил. – Иди. Уверен, остальные тоже захотят перекинуться с тобой парой слов. А нам с комендантом надо обсудить кое-что важное.
– Да, господин офицер.
Я вздрогнула, когда он неожиданно схватил меня за руку.
– Но возвращайся. Наш разговор еще не закончен.
Остальных офицеров интересовало ровно то же самое. Откуда я так хорошо знаю язык и сколько времени я провела в лагере. Поначалу Гот косо на меня посматривал, но увидев, что отвечаю я всегда односложно, переключился на своих гостей. Мне же их встреча изначально показалась встречей старых друзей, вот только в голосах и глазах немцев я слышала и видела тревожные нотки. Какие-то обрывки разговоров до меня долетали, но и так становилось понятно, что их волнует.
Перемены на фронте. Перемены не в пользу Германии. Закрывающиеся лагеря на территории оккупированных стран. Вереницы заключенных в маршах смерти. И нервозность от неопределенного будущего. На миг мое сердце радостно скакнуло, когда я услышала разговор тучного офицера в серо-зеленой форме и миловидной женщины в красивом платье. Они не сильно-то и скрывали свой разговор, на прислугу обращая ровно столько же внимания, сколько обращают на безмолвный рыцарский доспех в углу.
– Русские прорываются в Европу. Союзники давят на Францию. В Италии идут бои, – мрачно обронил офицер, делая глоток коньяка. – Клянусь, если бы не запасы Гота в погребе, я бы лучше остался дома.
– Я слышала, что лагерь под Люблином был взят, – тихо ответила ему женщина. Она потягивала вино из высокого бокала и на проходящих мужчин смотрела с некоторой брезгливостью.
– Так и есть. Информация засекречена, но слухи уже расползлись, – кивнул мужчина. – Сейчас там хозяйничают русские. Там, где еще недавно сжигали евреев, держат в плену немецких солдат. Уму непостижимо, Марта.
– Поэтому всех гонят сюда?
– Да. И поэтому в городе квартирует гарнизон солдат. На случай прихода русских. Чтобы Гот успел все скрыть… – мужчина осекся, заметив меня, и помрачнел. Затем поднял бокал и презрительно добавил. – Коньяк. Быстро!
– Да, господин офицер, – тихо ответила я, беря в руки бутылку.
– Иди, – буркнул он, взмахом руки отослав меня.
И таких разговоров было предостаточно. Пусть немцы улыбались и порой заходились в веселом смехе, я слышала все больше и больше тревожных шепотков, стоило им остаться с кем-нибудь наедине. Мрачное лицо коменданта Гота это лишь подтверждало. Чаще всего он молча слушал говоривших и изредка кивал головой, витая в одному ему понятных мыслях.
Гости разошлись за полночь. Разошлись молча, сели в свои машины и покинули лагерь. Я видела облегчение на их лицах, словно этот прием был всем в тягость. И лишь вежливость не позволила отказаться от приглашения коменданта. Но меня Гот отпускать не спешил. Он отослал Елену выпроваживать гостей, а сам уселся на стул в гостиной и поднял пустой бокал. Когда я налила коньяк, комендант криво улыбнулся и, облизнув губы, пристально посмотрел на меня.
– Ты все слышала, – констатировал он, задумчиво разглядывая бокал. Язык слегка заплетался, но комендант был далеко до привычного состояния опьянения, когда принимался разгуливать по лагерю с пистолетом в руке. – Ведь так?
– Да, господин комендант, – ответила я. Конечно, слышала я многое, но понять, что имел ввиду Гот, было несложно.
– Я видел, как вспыхнули твои глаза. Почти угасшие, – усмехнулся он. – Ты надеешься, что к воротам лагеря подойдут эти… русские свиньи и освободят тебя.
Я промолчала, но Гот знал, что прав. Это
