Николай Бораненков - Тринадцатая рота
— С удовольствием, — поклонился Гуляйбабка.
— Тогда один момент, и начнем «харакири». Майор Штемпель засучил рукава мундира, взял лом-гвоздодер и подступил к расставленным в ряд посылкам.
— Начнем, пожалуй, с посылочки покойного полковника Кирха, — он тряхнул ящик, наклонился к нему, как доктор к больному, ухом. — Да, тут что-то внушительно булькает.
Штемпель ловко подсунул лом под край крышки и резким рывком отбросил ее в сторону. Скрипнула пергаментная бумага, и глазам почтмейстера и Гуляйбабки предстала залитая сургучом бутыль со скипидаром, обложенная кусками хозяйственного мыла. Майор Штемпель запустил посылку в угол.
— Фу, мелкий крохобор. В чине полковника и посылать такое. Тьфу!
— Простите, — обратился Гуляйбабка. — Но откуда вам известно, что эта посылка принадлежала полковнику, а не какому-либо рядовому Хлюпке?
— Из некролога, мой гость. Из газеты. Полковник Кирх, как говорится в "Фелькишер беобахтер", убит осколком шрапнели под Вязьмой. А вот эту посылочку, — майор взглянул в вытянутый из кармана листок, прочел надпись на крышке, — эту посылочку отправил генерал-майор Роге, получивший смертельное ранение на Бородинском поле. Какая завидная судьба, между прочим. Убит на том знаменитом поле, где стоял Наполеон! О, это счастье не каждому дается.
— Да, счастье чудака и счастье дурака неодинаково, — ответил Гуляйбабка. Для грача и свалка радость. Я шучу, разумеется, не примите мои слова всерьез.
— О, что вы, что вы, — отмахнулся майор Штемпель. Он с большим трудом отрывал жестяную ленту, которой была обита посылка генерала Роге. — Я люблю пошутить, и особенно в обществе милых девочек. Но хотите ли девочку, мой гость? Любую из только что приходивших пяти. Я лично порекомендовал бы тоненькую блондинку Берту Ляшке. Толстые ленивы. А эта — лань! Понесет — не остановишь.
— Благодарю вас. Вы так любезны. Не знаю, чем смогу отплатить вам, ответил уклончиво Гуляйбабка.
— О-о! Об этом мы еще договоримся. Так какую же? Блондинку? Брюнетку? Шатенку?
— Скоропалительные решения часто терпят крушения, господин майор, улыбнулся Гуляйбабка. — Я подумаю.
— Мудро! — похвалил майор. — Нет ничего лучше, как выбрать товар по душе, и особенно, когда он в избытке. Впрочем, какой там избыток. На каждую претендуют по три генерала и по два штурмбанфюрера. Общая потеря рабочих часов из-за этих хахалей составила на полевой почте внушительную цифру — тридцать часов в неделю на каждую работницу! Вот и попробуй майор Штемпель управиться с корреспонденцией. Надорвешься.
— Сочувствую вам, господин майор, но, к сожалению, в снижении потерь рабочих часов ничем помочь не могу. Так уж повелось в некоторых странах. Одни сражаются, другие наслаждаются. Одних целуют голые солдатки, других — смерть в голые пятки.
На лбу и большой, раздвоенной пролысине Штемпеля выступил пот. Хозяин посылки будто сам был мошенник или предвидел мошенничество и так оковал жестью ящик, что расковать его не помогала ни ловкость майора, ни его буйная сила. Но вот, наконец, разорван последний обруч. Штемпель вытер лоб рукавом.
— Ну-с, посмотрим, что послал своей вдове господин генерал. Я, признаться, люблю вскрывать посылки генералов. В них всегда что-либо найдется из фюрерского пайка — ром, коньячок, на худой конец — кусок настоящей колбасы, а не эрзаца. Скажите: вам нравится эрзац?
— В хорошем животе и долото сопреет, — ответил Гуляйбабка. — Но мой желудок опилок и соломы не переносит.
— Эрзац-дерьма я тоже терпеть не могу, — плюнул Штемпель. — Да что там я. Бессловесный скот и тот не терпит. Суньте вы той же свинье буханку хлеба из опилок или кусок масла из нефти. Отвернется. Хрюкнет. А у нас в Германии едят, черт возьми, и не хрюкают. Напротив того, едят и восклицают: "Да здравствуют эрзацы!", "Хайль правительству, которое нас этим кормит!".
Гуляйбабка опешил. Такие смелые слова! Такая откровенность! Что это? Искренность? Желание поделиться своими убеждениями? Или зондаж — стремление своей откровенностью заставить противника открыть свои карты, а потом схватить его за горло? Ну, если последнее, то вы, господин Штемпель, ошиблись, на эту липку тертый калач не сядет, не ждите. Но липа ли это? Мог ли человек раскрыть незнакомому лицу все свои махинации, манипуляции с письмами и тем более с посылками? Не зная о нем ровно ничего, он наверняка бы опасался попасть в лапы гестаповцев, ибо незнакомец мог тут же обо всем донести. А может, это просто смелость в чем-то разочарованного, отчаявшегося? Нет, не спеши сделать вывод, Гуляйбабка. Обо-жди, присмотрись, подумай. Уж очень симпатичен этот майор Штемпель. Очень многим отличается он от других офицеров. И бывает же так. Вот и бабник, и пьяница, и мошенник, а все-таки симпатичен, земной. Горит в нем какая-то человечная искра.
К такому выводу пришел Гуляйбабка, пока майор Штемпель преодолевал последнее препятствие к содержимому посылки — отдирал фанерную крышку. Но вот с треском отлетела и она. В глазах почтового мошенника вспыхнул синий огонь.
— О-о! Какая роскошь!!! Три бутылки рома, бутыль коньяка, кусище сухой колбасы, банка креветок… Слава покойному генералу и его нежнейшей супруге! Штемпель сгреб посылку. — К столу, мой гость! К столу!
…За столом начальник полевой почты совсем разоткровенничался, стал еще веселее, разговорчивей. Коснувшись тех закусок и вин, которые ему пришлось за свои сорок пять лет попробовать в компаниях милых женщин и друзей-шакалов, он так же, как и в прихожей, опять заговорил о генералах и штурмбанфюрерах:
— Все умны. Все блещут мудростью — фюреры, бригаденфюреры, штандартенфюреры, маршалы, генералы, рейхсминистры… Один майор Штемпель дурак и тупица. Они видят смысл в войне, видят скорую победу. А майор Штемпель идиот. Он не видит ни смысла в ней, ни скорой победы. Он вообще не верит, что маленькая Германия может победить весь мир. В его склеротическом мозгу понятие о Великой Германии никак не вмещается. Он, скотина, никак не может уразуметь, что в "крестовых походах" были одни лавры, одни цветы, что никто из его бывших соотечественников не утонул в Чудском озере, не драпал с Украины, не платил контрибуцию за разбой.
— Вы слишком жестоко бичуете себя, господин майор, — заметил осторожно Гуляйбабка. — Зачем же так?
— А как прикажете иначе, если этот майор Штемпель не понимает великой мудрости своих фюреров? Что прикажете с ним делать? Пустить ему пулю в затылок? Неприлично. Майор Штемпель все же видный человек. Он племянник знаменитого профессора — медика Брехта, того профессора, у которого консультируется вся берлинская верхушка. А не лучше ли потихоньку спускать этого Штемпеля со служебной лестницы и считать его просто пьяницей, разгульным чудаком. И смею вам доложить, они это делают успешно. Майор Штемпель уже слетел с трех ступеней лестницы и, как изволите видеть, стоит с бутылкой рома на маленькой ступеньке начальника военной почты. И поделом ему — идиоту. Выпьем, мой друг, за самых мудрых на свете германских фюреров, и дай нам бог лет через пять, десять, двадцать посмотреть на эту мудрость издалека.
Майор Штемпель встал, чокнулся с поднявшимся гостем, но выпить свою синюю на тонкой ножке рюмку помедлил, подумал, глядя куда-то вдаль, вздохнул:
— О как бы я хотел тогда встретиться с кем-либо из этих умных фюреров и генералов! Один бы вопрос задать им. Один лишь вопрос!
— Какой же, если не секрет? — спросил Гуляйбабка, тоже задержав наполненную ромом рюмку.
— Да все о том же: кто из нас был идиотом, кого надо было спустить со служебной лестницы вниз головой? На эти слова Гуляйбабка ответил:
— Кровный спор не разрешит топор, а лишь застольная теория да матушка история. Так что считайте: личный представитель президента на вашей стороне. Не во всем, конечно, но по ряду затронутых проблем наши взгляды близки к совпадению либо вовсе совпадают, — все еще заслоняясь, Гуляйбабка вильнул от опасно-щекотливого разговора в сторону. — Ну, например, по женскому вопросу. Я тоже считаю, что тонкие женщины гораздо приятнее толстых. Выпьем же за прелестных женщин, сохраняющих изящную конфигурацию!
Майор Штемпель, огорченно скривив губы, с какой-то огромной внутренней болью стиснул рюмку, вздохнул:
— Да-а… Нам, носящим мундир офицера фюрерской армии, опасно доверять свои сердца. Кто поверит в искренность убийцам? Никто! Если ты даже и свят. Никто. Выпьем же пока за милых женщин!
Хозяин и гость дружно чокнулись, стоя выпили, опустились на стулья. Гуляйбабка принялся за креветки. Майор Штемпель — за сухую колбасу.
— Напрасно вы уклоняетесь от возможности провести ночку с прекрасной тонкой баварочкой, — сказал после небольшой паузы Штемпель. — Смею вас заверить, она мила и непорочна. Я ее берегу от этих хамлов штандартенфюреров под семью замками. Исключение только для вас. Не отказывайтесь, мой гость. Она вам так еще пригодится. Но да, что я пристал к вам с этими девочками. С ними мы еще успеем. Как человека, в которого влюблен и который, надеюсь, мне поможет, я должен вас прежде всего познакомить со своим дядюшкой профессором Брехтом. После моего доклада он очень заинтересовался вами.
