Отто Рюле - Жертвы Сталинграда. Исцеление в Елабуге
Я плелся по заснеженной дороге в колонне пленных. Силы оставляли меня. Переживу ли я плен? Найду ли ответ на те волнующие вопросы, которые роились в моей голове? Пока я еще не был в состоянии ответить на них…
Часть третья
Встреча с правдой
Люди на другой стороне
В балках и низинах протянулись голубые тени. Оранжевый солнечный диск готов был вот-вот скрыться за горизонтом. Однако, прежде чем это сделать, он немало удивил пленных, медленно двигающихся по дороге в колонне. Дрожащие солнечные лучи, казалось, играли в каких-то золотых куполах-луковицах. Все это скорее походило на мираж. Когда же колонна подошла ближе, оказалось, что это высокая колокольня, окруженная четырьмя или даже пятью куполами.
— Вот она, Елабуга! — пояснил сопровождавший нас часовой-татарин и снял с головы меховую шапку.
По-видимому, он не меньше пленных обрадовался концу пути.
«Мы у цели!» — эти слова подобно электрической искре пронеслись в головах уставших людей, приободрив их.
— Елабуга, — сказал красноармеец, делая ударение на первом «а». Слово это прозвучало почти экзотично, ведь я никогда не слышал его раньше. Вглядываясь в силуэты города, я подумал, что раньше это, вероятно, был церковный центр. Город, расположенный неподалеку от впадения речки Тоймы в Каму, тысячу лет назад играл видную роль. Еще в X веке местные феодалы построили на этом месте крепость с четырьмя огромными башнями по углам. Одна из этих башен сохранилась до наших дней. Начиная с XVII столетия, видные духовные лица православной церкви строили здесь город. В руках церкви были тысячи гектаров пашни, лугов и лесов. Опорным пунктом духовенства стал монастырь.
Но обо всем этом я узнал гораздо позже. Тогда же наша колонна остановилась перед каким-то невзрачным зданием. И хотя сгущались сумерки, я разглядел, что все окна этого здания заложены кирпичами почти до самого верха. Незаложенной оставалась только узенькая полоска.
Такие странные окна я уже где-то видел. Но где? Да у нас, в Людвигсбурге! Несколько лет назад, путешествуя по старым вюртембергским крепостям, я видел нечто подобное. В подземелье замка находилась камера, в которую герцог Карл Евгений на долгие годы бросил поэта Шубарта. Одно из крыльев замка и в наше время служило тюрьмой. Именно там я и видел точно такие окошечки.
* * *— Поздравляю, мои господа, — услышал я голос Мельцера. — Каторжная тюрьма готова.
— Каторжная тюрьма? Значит, самые черные прорицатели оказались правы?
Эти слова с быстротой молнии облетели всю колонну. Многих охватил страх. Некоторые стали проталкиваться к краю, надеясь, видимо, бежать под покровом наступающей ночи. И в тот же миг послышались крики:
— Стой! Назад!
Красноармейцы крепко прижали к себе приклады своих автоматов, угрожающе направив на нас стволы.
Откуда ни возьмись, появился и переводчик.
— Не расходиться! Кто попытается отстать, будет расстрелян на месте!
Конвойные окружили пленных, согнав их в кучу перед зданием тюрьмы. В этот момент дверь тюрьмы распахнулась. Два красноармейца ввели группу человек в пятьдесят. Тяжелая дверь тотчас же захлопнулась.
Нам пришлось долго ждать. Стало совсем темно. Пленные падали от усталости. Большинство из нас сели на покрытую грязным снегом землю.
Я тоже присел. Но тут дверь снова растворилась, и я увидел часовых с фонарями. Покрикивая на нас «Давай-давай!», они загнали во двор очередную группу пленных. В их число попали я и Мельцер.
Сопровождаемые советскими солдатами, мы медленно шли по темному коридору.
— Вы знаете, что все это значит? — спросил меня старший лейтенант Мельцер.
— Не имею ни малейшего представления! Скоро узнаем, — ответил я.
Через несколько секунд мы уже стояли в большом помещении, освещенном множеством электрических лампочек. Я увидел сдвинутые столы. За ними сидели два советских старшины. Позади них виднелись карты, компасы, перочинные ножи, а еще дальше стопки нижнего белья, носков, вязаные жилетки, свитера.
— Посмотрите, что здесь творится, — обратился я к Мельцеру.
— Генеральное обирание будущих узников, — саркастически ответил он.
Термин «обирание» родился у нас в пересыльном лагере в Красноармейске, где всех нас по очереди тщательно обыскивали и отбирали все лишнее или то, что запрещалось иметь пленному по русским инструкциям.
— Внимание! Слушать всем! — услышали мы вдруг женский голос. Женщина говорила почти без акцента. — По двое проходите в баню. Сначала пройдете мимо контролера. Он проверит ваши вещи. Потом всем раздеться. Строго запрещено брать с собой в мыльную какие бы то ни было вещи и предметы. Все ваше белье и личные вещи подлежат дезинфекции.
Меня эта проверка нисколько не беспокоила. Все мои вещички были на мне. Ничего другого не осталось. Все вещи нужно было повесить на крючок, после чего их на полчаса помещали в специальную камеру, где гибли все насекомые.
В интересах гигиены нас остригли наголо, а затем направили в мыльное отделение.
Там каждый получил по маленькому кусочку коричневого мыла и полотенце, а потом деревянную шайку с горячей водой. И началось мытье. Я тер спину Мельцеру, он — мне. После бани все получили по паре нижнего белья из грубого белого полотна с завязками вместо пуговиц.
Вымытые, в чистом белье, мы чувствовали себя превосходно. На какое-то время все забыли о каторжной тюрьме.
«Как мне хорошо вечером…» — вдруг запел кто-то. Несколько голосов подхватили мелодию.
Между тем две женщины достали наши вещи из дезинфекционной камеры. Все вещи складывались на полу, и каждый разыскивал свои.
Нас торопил красноармеец. «Теперь уж наверняка загонят в камеры, — думали мы. — А поскольку нас тысячи, будет тесно. Наверное, даже теснее, чем в вагоне…»
Наша группа во главе с сержантом и в сопровождении двух солдат вышла из бани и направилась по холодному коридору.
— Стой! — воскликнул вдруг сержант, остановившись перед обитой железом дверью. Он со скрежетом отодвинул засов, и дверь открылась. — Давай проходи! — скомандовал сержант.
Мы перешагнули через порог и оказались под открытым небом, сверкающим мириадами звезд.
— Давай! — сказал еще раз сержант и быстро пошел вперед.
Он повел нас не в камеру, а куда-то прочь от этого неприветливого здания. Вскоре мы остановились перед длинным низким домом. А когда вошли в него, увидели, что там на полу лежат много пленных.
— Спать, — приказал нам сержант.
Помещение, в котором мы оказались, нисколько не походило на тюремную камеру.
— Что вы на это скажете? — обратился я к Мельцеру.
— Наверное, в тюрьму нас возили, чтобы мы помылись в бане и прошли дезинфекцию. Все же остальное, ни больше ни меньше, как бред нашего разгоряченного мозга.
— Неужели это так? Но сколько нас продержат в этом сарае?
— Поживем — увидим.
На следующее утро стало ясно, что в сарае нас разместили всего лишь на ночь. Оказалось, что военнопленные в Елабуге будут жить в бывшем монастыре, что находился поблизости. И здесь на первом месте стояла гигиена. Нас снова разделили на группы и повели в баню. Она была недалеко. Все шли очень организованно, но, чтобы выкупать тысячу пленных, потребовался целый день. Я попал в последнюю сотню.
* * *На другой день перед нами наконец открылись ворота лагеря для военнопленных. Нашу группу в несколько десятков человек сопровождали три солдата. На погонах одного из них была широкая желтая лычка — старший сержант. Вскоре мы подошли к низкому зданию. Сквозь матовые окна пробивался свет. Это была баня, но здесь нас ожидало нечто новое. В раздевалке нас осматривали женщина-врач и сестра. Мы по очереди называли фамилию и имя. Сестра записывала данные на лист бумаги. Моя фамилия стояла напротив порядкового номера 955. Затем следовало: «Рюле, Отто Вильгельмович».
Врачебный осмотр проводился очень тщательно: нужно было выявить тяжелобольных или больных заразными болезнями. Одного пленного из нашей группы отвели в сторону. Врач коротко сказала:
— В лазарет!
Больной ушел в сопровождении часового.
Сержант повел нас в двухэтажное длинное здание в какой-нибудь сотне шагов от бани. Нас расположили на первом этаже. Длинная узкая комната скупо освещалась лампой. Три четверти комнаты занимали двухэтажные нары, на которых могли спать сорок человек. На нарах лежали соломенные матрацы, шерстяные одеяла и, чему я никак не мог поверить, белоснежные простыни.
Геральд Мельцер и я решили занять верхние места справа от окошка. Забираясь на нары, сапоги оставили внизу. Все остальные свои вещички взяли с собой наверх. Быстро постлали простыни на матрацы, собственные вещички положили под голову. Одеялом и шинелью накрылись. Желая поскорее улечься в постель, мы даже забыли о еде, да и вряд ли нас будут кормить в десять вечера.
