Алексей Ивакин - Десантура-1942. В ледяном аду
Тарасов, завороженный безнадежным воздушным боем, вдруг резко очнулся.
– Разведка! Трех бойцов к месту падения! Выяснить и доложить, что с летчиком! И бегом обратно!
Разведчики малеевской роты рванули через заснеженный еще лес в сторону столба дыма…
* * *Десантники, вроде бы уже привыкшие ко всему, растерянно топтались на краю леса. Осенью прошлого года здесь был страшный бой – видны были занесенные снегом траншеи, блиндажи, огневые точки. Посреди поля, склонив хоботы пушек, чернели несколько танков. А в снег вмерзли тела наших бойцов и немецких солдат – везде. На брустверах, у танков, на опушке.
Вот недалеко, у опушки, возле обезглавленной снарядом толстой сосны, валяются немцы с размозженными черепами, с раздробленными лицами. В центре, поперек одного из врагов, лежит навзничь тело огромного круглолицего большелобого парня без шинели, в одной гимнастерке без пояса, с разорванным воротом, и рядом винтовка со сломанным штыком и окровавленным, избитым прикладом. Под закиданной песком молодой елочкой, наполовину в воронке, также назвничь лежит на ее краю молодой узбек с тонким лицом. За ним под ветвями елки виднеется аккуратная стопка еще не израсходованных гранат, и сам он держит гранату в закинутой назад мертвой руке, как будто, перед тем как ее бросить, решил он глянуть на небо, да так и застыл.
И дальше трупы, трупы, трупы… В грязно-зеленых шинелях и стеганых ватниках. Исклеванные воронами и обглоданные волками. Вот и несколько ворон хрипло каркают над полем боя.
Разведчики подошли к летчику, упавшему прямо здесь, на изорванную войной землю. Он лежал в нескольких метрах от дымящего, так и не взорвавшегося своего истребителя.
– Видать, выбросило из кабины, – шепнул один из разведчиков.
Летчик явно был мертв. Не шевелился, не дышал, не стонал… Десантники проверили его карманы – документов, как полагается, не было. Только «ТТ» – личное оружие пилота. Брать не стали. Лишнюю тяжесть только нести.
Десантники отправились обратно.
И где-то через километр они наткнулись еще на одну страшную картину. В то время как там, на поляне, шел бой, в лощине, в зарослях можжевельника, располагалась, должно быть, санитарная рота. Сюда относили раненых и тут укладывали их на подушках из хвои. Так и лежали они теперь рядами под сенью кустов, полузанесенные и вовсе засыпанные снегом. С первого взгляда стало ясно, что умерли они не от ран. Кто-то ловкими взмахами ножа перерезал им всем горло, и они лежали в одинаковых позах, откинув далеко голову, точно стараясь заглянуть, что делается у них позади. Тут же разъяснилась тайна страшной картины. Под сосной, возле занесенного снегом тела красноармейца, держа его голову у себя на коленях, сидела по пояс в снегу сестра, маленькая, хрупкая девушка в ушанке, завязанной под подбородком тесемками. Меж лопаток торчала у нее рукоять ножа, поблескивающая полировкой. А возле, вцепившись друг другу в горло в последней мертвой схватке, застыли немец с молниями СС на рукаве и красноармеец с головой, забинтованной кровавой марлей.
Так их и похоронила метель – хрупкую девушку в ушанке, прикрывшую своим телом раненого, и этих двоих, палача и мстителя, что вцепились друг в друга у ее ног, обутых в старенькие кирзовые сапожки с широкими голенищами.
Один из разведчиков потянулся к кинжалу, но второй остановил его руку, молча покачав головой.
И так же молча и практически бесшумно разведка скрылась в густых зарослях, унеся память об этих местах в своих обожженных сердцах.
А на дороге шел бой.
Впрочем, боем это назвать было сложно.
Дозор засек два вездехода, неторопливо двигавшихся по проселку. Десантники неторопливо рассыпались по обоим краям дороги и залегли. Когда вездеходы с эсэсовским патрулем втянулись, с обеих сторон ударили пулеметами, и все было кончено за несколько минут.
Каким-то чудом уцелел один офицер, которого сейчас и допрашивали Гриншпун и Тарасов. Как и следовало предполагать, немцы патрулировали все дороги, надеясь перехватить в очередной раз ускользнувших тарасовцев. В общем, ничего нового.
Когда Тарасов отошел в сторону, а Гриншпун кивнул своим автоматчикам, один из прибывших разведчиков вдруг выступил вперед и сказал:
– Товарищ капитан, разрешите нам! Мы…
– А вернулись! – перебил его Тарасов. – Ну что там с летчиком?
– Погиб… А еще… – И разведчики, волнуясь и перебивая друг друга, рассказали о том, что видели.
Тарасов и Гриншпун играли желваками, слушая рассказ. После рассказа о санроте Тарасов махнул рукой, а Гриншпун разрешил:
– Действуйте, только быстро!
С немца стащили шинель, потом штаны. Мундир оставили. Потом в одних подштанниках привязали к дереву. Тот в ужасе вертел головой и что-то лопотал.
– Мутер, мутер… Будет сейчас тебе мутер, да не вертись ты! – Один из бойцов ударил коленом эсэсовца в пах. Тот заскулил от боли, но дергаться перестал. Второй боец в это время вытащил из немецкого френча записную книжку. Вырвав из нее листок бумаги, написал на ней немецким же химическим карандашом:
«За чем придешь – то и найдешь!»
И приколол иголкой над нагрудным карманом.
Затем подумал, вырвал еще один лист и написал крупнее: «СОБАКА!» Приколол рядом.
Когда офицера привязали, третий разведчик подобрал со снега чей-то еще блестящий клинок и прочитал на нем надпись:
– Майне ере хайст тройе… Это что значит, Вань?
– Его честь – его вера. Или верность. Да кто ж этих гансов, Коль, разберет, – ответил Ваня.
– Верность, говоришь? – Разведчик задумчиво повертел кинжалом и внезапно резанул немца этим клинком по горлу. – Эх, фюрера бы ихнего так…
Немец задергался, захрипел…
– Крови-то как со свиньи, – сказал третий, отойдя подальше, чтобы не запачкаться. – Мужики, у меня еще сухари есть. Держите!
Он протянул по сухарю двум своим боевым друзьям. Не заметил, как один из сухарей выпал на землю. И будет этот сухарь там лежать еще пару дней, пока его не найдет тот самый летчик, оказавшийся живым. Он будет ползти эти несколько километров семь дней, потому как у него были раздроблены ступни. Но он доползет, и этот сухарь поможет ему протянуть еще чуть-чуть, пока он не доберется до своих.
Впрочем, это будет через семь дней, а пока трое разведчиков грызли свои сухари и смотрели на дохлого немца, а рядом горела фашистская техника, валялись трупы вражеских солдат. Десантники шагали мимо по дороге, разглядывая их и этих трех своих товарищей.
Шли молча – кто-то навстречу смерти, кто-то навстречу победе, кто-то к безвестию. Но все к вечной славе…
26
– Кстати, господин подполковник, сталкивались ли вы с партизанами? – продолжал допрос фон Вальдерзее.
– Да, связь с ними держали. Но уже в самом конце операции. Они здорово помогли бригаде, сопровождая обессилевших десантников на болото Гладкий Мох, – ответил Тарасов.
– А там?
– А там их эвакуировали авиацией. Надеюсь, всех.
– Как зовут командира партизанского отряда? – Тарасов очень хотел узнать, все ли в порядке с его бойцами, но обер-лейтенант продолжил уточнять данные по партизанам.
– Полкман. Мартын Мартынович.
– Юде? – удивился немец. – Я думал, что евреи у вас сплошь комиссары.
Тарасов засмеялся:
– Комиссар Мачихин точно не еврей. Впрочем, как и другие комиссары – Никитин, Куклин… А вот одна из переводчиц бригады – еврейка. Да и бойцов рядовых немало. Было. У нас, прежде всего, советские люди. А нации, это вторично. Подлецов везде хватает.
Немец только хмыкнул в ответ и продолжил спрашивать:
– Каков состав отряда? Как вооружены?
– Состав? Человек двадцать. В том числе, кстати, два сына Полкмана.
– А каков его возраст, позвольте полюбопытствовать?
– Шестьдесят пять.
Обер-лейтенант аж покачал головой:
– Крепкий старец…
Тарасов засмеялся в ответ:
– Я, когда узнал, тоже не поверил. Выглядит как… Гора, а не человек. И бородища лопатой.
– Вооружение отряда?
– Легкое стрелковое. Винтовки, в основном. Есть автоматы. Пара пулеметов. Ручных. Все.
– А в каком районе вы встретились?
– Примерно здесь. Перед самой попыткой прорыва к старой базе.
– Значит, партизаны базируются в лесах южнее дороги на Старую Руссу западнее Демянска… Так?
– Так, – кивнул Тарасов.
– Это точные сведения?
Тарасов молча развел руками, давая понять, что партизаны на месте не сидят.
Немец быстро написал что-то на белом листе бумаги и, запечатав конверт, вызвал ординарца:
– Передать в штаб дивизии. Бегом!
– Яволь! – щелкнул каблуками ординарец и исчез за дверями.
– Вы нам очень помогли, герр подполковник, – фон Вальдерзее навалился на спинку стула. – Этих бандитов хотя и немного, но они как заноза в пятке. Не смертельно, но ходить больно. А если долго не вытаскивать, то и загноиться может.
Тарасов улыбнулся:
– А мы кем были для вас? Тоже занозой?
