Сергей Герман - Фугас
Сергей отстегнул от его автомата магазин и пополз в темноту. Всю ночь он шел по лесу, чтобы не заблудиться и не ходить по кругу, шел по звездам. Шипы терновника рвали одежду, царапали лицо и руки. Он брел, как в полусне, бред мешался с явью, но он знал, что, если за ночь не выйдет к своим, днем его подстрелят или захватят в плен. В плен решил не сдаваться, перед глазами стояла отрубленная Сашкина голова. Он шел через лес, зажав в кулаке гранату с разогнутыми усиками. Так с гранатой в руке он и вышел на блокпост. Уже рассветало, через пост двигались первые машины. Когда он в окровавленном рваном бушлате, с автоматом и гранатой в руках вывалился из леса и пошел по полю, дежурившие милиционеры потеряли дар речи. Макаров рассудка не потерял, загнул усики на гранате, положил оружие на землю и только после этого потерял сознание.
После двухнедельного лечения в госпитале он был уже в полку. Ехать в отпуск отказался. В первом же бою он отрезал головы двум чеченцам…
ЗАЧИСТКА
Боевики вошли в село под вечер. Было уже холодно, морозом прихватило стылые лужи, покрывая их тонким узором стекла. Боевики спешили и выбились из сил, три часа назад они сожгли колонну внутренних войск и сейчас спешили укрыться от погони. Машины пришлось бросить, оружие и боеприпасы были навьючены на лошадей.
В группе было несколько легкораненых, с собой вели троих пленных омоновцев. Один из них был контужен, двое других обожжены, замотаны в грязные окровавленные бинты. Пленных кинули в подвал.
Боевики чистили оружие, кормили лошадей, выставив часовых. Кто был свободен, завалился спать. Село было мирным, федералы появлялись здесь изредка. Старый Ахмед, в доме которого расположились боевики, сказал женщинам, чтобы приготовили еду. Поглаживая седую бороду, он говорил командиру отряда:
— Аслан, у нас мирное село, мужчин почти нет. Наши старики поклялись на Коране коменданту, что боевиков не будет в нашем селе. Вам надо уходить!
Аслан ответил:
— На рассвете мы уйдем. — Отдал приказание о смене часовых и тут же, как был, в одежде и с оружием, завалился спать.
Ранним утром, когда еще забрезжил рассвет и не начали горланить петухи, боевики ушли в горы. Пленные еле стояли на ногах. На обожженных лицах лопнула кожа, кровь и сукровица застыли на лицах ржаво-красной коркой.
Аслан бросил на омоновцев короткий взгляд и толкнул своего родственника Ису:
— Они не дойдут, отправь их к Аллаху.
Иса был молод.
— Если мы убьем их здесь, тогда утром сожгут село.
Аслан усмехнулся:
— А ты предпочитаешь, чтобы убили нас? Выполняй то, что я тебе сказал.
Утром в село вошли три бэтээра и два «Урала» с солдатами-контрактниками. Четыре бэтээра встали по краям села. Вошедшие в село солдаты блокировали улицы и некоторые дома. Остальные под прикрытием брони пошли по дворам. Село вымерло, женщины и дети спрятались в подвалы. Ахмед с тростью в руках встречал военных у ворот своего дома:
— Ребята, мы — мирные люди, у нас внуки, не надо стрелять.
Сержант-контрактник ударил его в грудь прикладом автомата:
— Пошел вон, старый пес!
Трое солдат вошли во двор. Тот, который ударил старика, дал очередь в подвал, потом, держа фонарик на расстоянии вытянутой руки, спустился вниз. Через минуту он выскочил, держа в руках окровавленную тряпку:
— Это Сашки Шелеста бушлат, его держали в этом подвале. Где эта старая сука?
Сержант ударил старика в лицо, седую бороду залила кровь. Падая навзничь, Ахмед ударился затылком о каменный бордюр и захрипел, закатив под лоб глаза. Солдаты, не замечая агонии, несколько раз ударили его сапогами по ребрам. Мохнатая папаха упала с головы, обнажив седую голову. Сержант по рации связался со своим командиром:
— Первый, я Пятый, они были здесь. В подвале дома Эльмурзаевых нашли бушлат сержанта Шелеста, он в списке пропавших.
Контрактник напряженно слушал ответ:
— Да. Разведчики говорили именно об этом доме. Нет, хозяин уже ничего не скажет. Оказал сопротивление, убит. Есть зачистить по полной программе.
В небо взлетели две красные ракеты. Один из солдат открыл люк погреба:
— А ну, вылезай, кто здесь есть!
Раздался голос старой Хади:
— Здесь бабушка с внуками. Боевиков нет, они ушли утром. Мы их даже не видели.
Солдат выдернул из гранаты кольцо, крикнул:
— Держи, бабушка, пирожки детям.
Рванул взрыв, из погреба повалил дым. Солдаты из автоматов крошили мебель, посуду. Очереди перечеркивали стены, из рамок с фотографиями сыпались осколки стекол. По всему селу раздавались выстрелы и взрывы, кое-где к небу поднимались столбы дыма и пламени.
Опять захрипела рация:
— Пятый, Пятый, всех мужчин задержать, заберешь с собой. Мародерничать запрещаю. Если увижу у кого-нибудь хоть тряпку, расстреляю на месте, тебя первого. Доложи, как понял?
Рация с треском и хрипом отключилась.
Боевики были уже далеко от села, где провели ночь. Горы надежно защищали их от врага и холодного ветра. Пленных с ними уже не было, их оставили лежать у подножия горы. Грязно-зеленые тела были почти неотличимы на фоне пожухлой травы. Пятна крови цвели причудливыми жуткими цветами. Аслан замыкал колонну. Поднявшись на вершину, он оглянулся: над селом к небу поднимались густые клубы дыма и огня.
ДОБЫЧА
Российские солдаты, возвращающиеся из Чечни, становились легкой добычей бандитов. Охоту на них открыли не чеченские боевики, а свои же преступники. Опасность представляли все, начиная от вокзальных проституток со своими сутенерами и кончая продажными российскими ментами. Военнослужащие, принимавшие участие в контртеррористической операции, за день боевых действий получали более 800 рублей плюс выплаты за должность, звание, выслугу лет. В месяц выходило около тысячи американских долларов, по российским меркам — деньги немалые.
Люди, по несколько месяцев проведшие в зоне боевых действий, не выпускающие из рук оружия и не снимавшие одежды, попав на территорию, где не стреляют снайперы, не взрываются мины и растяжки, мгновенно теряли чувство бдительности. Этому немало способствовала яркая реклама ночных городов, изобилие коммерческих киосков, доступность и близость ярко накрашенных женщин.
Олег Воронцов, начальник санчасти 3-й комендантской роты, возвращался в родной Саратов. Позади остались шесть месяцев походной военной жизни, полные грязи, крови и страха. Впереди ждали долгожданная академия и любимая жена. Все складывалось удачно, Олег был жив, в кармане лежали деньги за последние два месяца, и если бы не запах немытого тела, преследующий его всю дорогу, жизнь можно было бы считать вполне сносной. До поезда оставалось более пяти часов, по вокзалу бродили пьяные контрактники, в углу кто-то всхлипывал, скрежетал зубами и ругался матом.
Олег решительно встал, бросил на скамью газету, рекламирующую женские прокладки и памперсы. Удивительно, но телефон-автомат работал. В этом городе жил бывший старшина роты, прапорщик Сологуб, уволившийся по ранению, и Олег от нечего делать решил ему позвонить.
Сологуб, как всегда, был немногословен:
— Ну? — спросил он в телефонную трубку.
— Игорь, это Воронцов.
— Ты где?
— Я на вокзале, жду поезд.
Сологуб немного подумал:
— Значит, так: сейчас выходишь из вокзала, с правой стороны будут стоять ларьки. Подойдешь к крайнему справа, там вывеска «У Максима». Берешь водку, садишься в тачку и едешь ко мне. Поднимаешься на третий этаж, записывай адрес. Звонить не надо, дверь открыта. Через двадцать минут жду. — Сологуб подумал и добавил: — Когда будешь брать водку, скажи, что для меня, а то увидят в форме, всучат какую-нибудь отраву. Вашего брата здесь уже немало похоронили.
Последняя фраза неприятно резанула слух, но отступать было поздно, и Олег, взвалив на плечо спортивную сумку с игривой надписью «Playboy», пошел к выходу. Пожилой милиционер со спаренными магазинами на автомате безучастно посмотрел ему вслед.
Через двадцать пять минут частник затормозил свой воняющий бензином «жигуленок» у серого пятиэтажного дома с темным подъездом. Прыгая через две ступеньки, Олег стал подниматься на третий этаж. Свет в подъезде не горел, воняло кошачьей мочой, и Воронцов даже засмеялся про себя, так это напоминало офицерскую общагу, где он жил с женой. Видно, все российские города похожи друг на друга, как две капли воды.
Дверь в квартиру и в самом деле была не заперта. Олег переступил порог и остановился в нерешительности. Квартира была запущена и напоминала скорее ночлежку, а не жилье. В прихожей валялась разномастная обувь, какая-то одежда, по комнате плавал табачный дым. Раздался голос Сологуба: «Олежка, проходи». Воронцов, не разуваясь, прошел в комнату и увидел прыгающего ему навстречу старшину. Левая штанина ампутированной ноги была застегнута булавкой. Обнялись. Сологуб откинулся в кресло:
