Хайнц Конзалик - Штрафбат 999
— Так точно, герр обер-лейтенант!
Беферн выпучил глаза:
— Что это значит?
— Так точно, герр обер-лейтенант!
Что оставалось делать Беферну? Так точно, так точно. Беферн понял: какой бы вопрос он сейчас ни задал этому тугодуму, тот будет отвечать: «Так точно!» Бесполезно пытаться чего-то добиться от него, по крайней мере, не сейчас и не здесь.
— Ладно, Видек, мы еще с вами побеседуем, — только и сказал Беферн, — обязательно побеседуем!
И, кипя от ярости, зашагал дальше по траншее, мимо солдат, которые, завидев его, вытягивались в струнку и горланили так, что их рапорты, наверное, и в Орше были слышны. Видимо, специально, чтобы услышали их товарищи. В другой траншее измотанные за смену солдаты 2-й роты спали вповалку. Они работали в ночную смену и вот уже два дня отдыхали прямо на позиции — поступило распоряжение ускорить работы. Надо сказать, все были только рады, что не приходится добираться до места расквартирования на отдых. Дело в том, что в ближний немецкий тыл каким-то образом сумели пробраться русские снайперы и вовсю стреляли, едва завидев подобие цели. Замаскированы они были безукоризненно — на их обнаружение и ликвидацию отправили целый взвод, но солдаты вернулись ни с чем. Бороться с ними было невозможно. Лес был огромен, в нем при желании могла бы укрыться дивизии, не то что кучка снайперов. Причем вражеские снайперы представляли опасность не только для и без того истончившейся немецкой передовой, но и для солдат штрафбата. Просьбу обер-лейтенанта Обермайера и гауптмана Барта, заключавшуюся в том, чтобы вооружить взвод — или даже роту — солдат штрафбата и направить их на ликвидацию русских снайперов, до сих пор удовлетворить не торопились. В результате за три дня Обермайер недосчитался шести человек, а Вернер — пятерых. Все одиннадцать человек получили пулю в лоб.
Чтобы хоть как-то обеспечить непрерывность работ, Обермайер и Вернер решили выставить посты в лесу, им было приказано, заметив что-то подозрительное, открывать огонь из пулемета на поражение. Но вышло так, что именно посты и стали легкой добычей снайперов. Уже в самый первый день пришедшие постовым на смену обнаружили двоих солдат за пулеметом — у каждого на каске как раз по центру темнело маленькое аккуратное входное отверстие пули.
— Банда недоумков, — ворчал Беферн, обойдя несколько землянок — Спят, как сурки! И это на войне!
Скрючившись в три погибели — обер-лейтенант Беферн был осведомлен о русских снайперах, хоть и не особенно верил в их опасность, — он прошел по траншее дальше в тыл проверить пост в лесу. Последние метры пришлось одолевать на четвереньках, так он и добрался до окопчика, где, подобрав под себя ноги, дремал солдат. Сначала Беферн подумал, что это ему померещилось, — как так, сон на посту?! Широкий воротник тулупа был поднят так, что и лица его не было видно, только верхняя часть каски. Солдат мерно дышал, в такт дыханию подрагивали покрывшиеся инеем шерстинки воротника тулупа. Руки в рукавах, ноги в валенках. Ничего страшнее и постыднее Беферн и вообразить себе не мог — сон на посту! И когда он, стоя на коленях, присмотрелся к уснувшему часовому, ощутил нечто похожее на удовлетворение: все же не зря сюда добирался, застал на месте преступления. Вот только жаль, что нет никого из свидетелей. Впрочем, не столь важно, и без них обойдемся. Слово офицера пока что имело вес. Возымеет и тогда, когда этого субчика будут допрашивать перед тем, как примерно наказать. А как именно? Расстрел, вот как. Поставят его к стенке, а остальные задумаются.
Беферн обвел взором наваленные друг на друга мешки с песком, между которыми был пристроен пулемет. Оставлена была лишь узенькая бойница. Надо сейчас его растолкать. Только вот неудобно как-то получится, если он разбудит его, сидя на корточках. Не подобает офицеру такая поза, уж больно унизительна. Нет, надо подняться во весь рост и крикнуть. Неторопливо, стараясь не шуметь, обер-лейтенант Беферн, не отрывая взора от спящего, поднялся и выпрямился. В случае чего мешки защитят от пули, вон такие толстые, так просто не прострелишь. Да и кто здесь заметит, если он на пару секунд высунет голову? Но обер-лейтенант Беферн не заметил главного — тело спящего едва заметно шевельнулось. И когда он, опустив взгляд, уже раскрыл было рот, чтобы заорать во все горло, то увидел, как его прищуренным взглядом изучает внезапно проснувшийся часовой. Это был Шванеке. Последствия его дуэли с Тартюхиным оказались достаточно серьезны, но не смертельны. После того как его обнаружил Кроненберг и перевязал ножевые раны, Шванеке на пару дней остался в медпункте. Вот тогда-то и произошла их первая с Беферном встреча.
— Этот субъект ничем не болен, — заявил он Кроненбергу. — А чтобы сачковать, времена не те. Обеспечьте, чтобы этот Шванеке завтра был в подразделении и приступил к работам…
Шванеке вскипел от охватившей его ярости.
— Проснитесь! — выкрикнул Беферн, не подумав о том, насколько несерьезна ситуация, пропустив единственно уместный ответ Шванеке мимо ушей. В ту минуту Беферн думал только об одном: и все же я сцапал тебя! И теперь тебе никакие отговорки и отмазки не помогут. Можно считать, что ты уже на том свете. И к лучшему. Как к лучшему и то, что это оказался именно Шванеке, а не кто-нибудь еще.
— А я и не сплю! — возразил Шванеке.
— Встать!
Шванеке, потягиваясь, не спеша, поднялся и сладко зевнул.
— Некстати вы пришли, — позевывая, объявил он. — Я как раз…
— Вы спали!
— Вот об этом я и хотел рассказать. Да, я немного размечтался, и представилось мне, что я в Гамбурге с одной блондинкой. Доложу вам: баба — первый сорт. Не поверите, что у нее за ляжки. А тут вы…
— Вы спали! Признайтесь, ведь вы спали!
— Ясное дело! Но услышал вас, еще когда вы были вон там.
Шванеке показал рукой вдаль.
— Не учли военной хитрости, герр обер-лейтенант! Так на войне не подкрадываются!
Шванеке улыбался, но как-то странно: рот растянулся чуть ли не до ушей, голос звучал смешливо, а глаза… Глаза его оставались холодными, безжизненными, словно пара стеклянных шариков.
— Понимаете, что это значит? — с нетерпением спросил Беферн.
— Нет. А что это значит?
— Вы спали на посту в непосредственной близости от противника… — раздельно произнес обер-лейтенант.
— Ах, так вот вы о чем! Ну и что же дальше?
— Дальше трибунал, — спокойно пояснил Беферн. — И состоится он здесь, у нас. Так что собирайте вещички, и пойдемте.
Беферн чувствовал железное спокойствие — пусть себе плетет что хочет, это ему не поможет. С какой стати тратить нервы, если с этим типом все ясно.
— Не могу, герр обер-лейтенант! Не имею права покинуть пост, пока меня не сменят, — наотрез отказался Шванеке. — Согласны составить мне компанию? Мы с вами можем поговорить. Начистоту, герр обер-лейтенант. Как насчет разговора начистоту? Мы тут с вами одни, и какое-то время никого здесь не будет, кроме нас… Ну и, так сказать, как мужчина с мужчиной…
Прежняя самоуверенность Беферна дала трещину. Суть сказанного Шванеке постепенно начинала доходить до него, и в конце концов обер-лейтенант Беферн понял, что тот имеет в виду. По спине поползли мурашки, он невольно попятился, будто пытаясь убежать от этого странного солдата, хотя бежать было некуда. А Шванеке неторопливо протянул руку, ухватил его за отвороты шинели, притянул к себе и уселся так, чтобы не дать своему собеседнику сбежать.
Обер-лейтенант Беферн не сопротивлялся. Происходившее казалось ему галлюцинацией, бредом наяву. Быть такого не могло! Но всмотревшись в физиономию Шванеке, он понял, нет, это не сон, и не бред, а явь. И тут Шванеке заговорил, слова его, словно живые существа, проникали в Беферна, добираясь до каждой клетки организма.
— Трибунал, говоришь? Расстрел? Трах-бах, и нет Шванеке? Ты был бы доволен, да? Шванеке покойник, а Беферн — или как там тебя? — жив, здоров и на коне?
— Ну-ка, пропустите меня сейчас же! — прошипел Беферн.
— Тихо, тихо! Не сразу! Мы же договорились поговорить по-мужски, ты, свинья поганая! Что, уже забыл? А нам о многом с тобой поговорить надо. Нет, уж ты пистолетик пока убери! А то, не дай бог, пообломаю тебе ручонки! Раз — и нет их!
Рука Беферна, скользнувшая было к кобуре, вновь бессильно опустилась.
— Что вы задумали? Знаете, что это такое? Оказание сопротивления командиру…
— Заткни пасть!
Шванеке отер с бровей и ресниц иней, теперь он уже не улыбался, и Беферну показалось, что он уже бог знает где, как тот, кто напряженно что-то обдумывает. Но тут Шванеке, опомнившись, вновь заговорил. Вполне серьезно:
— Ты — мразь, свинья несчастная, я тебя сейчас прикончу. Можешь себе представить, как все будут этому рады? Избавятся от тебя наконец! Весь батальон упьется на радостях! Трибунал? Ты, кажется, что-то там бормотал о трибунале? Нет, это тебя зароют в мерзлую землю, не меня.