Николай Шпанов - Заговорщики (книга 2)
Роу уронил рюмку. Звук разбитого стекла нарушил течение мыслей Монти, и он поймал последнюю фразу пьяницы:
— Хотел бы я знать, чего стоили бы все вы без нас — простаков, работающих на вас, как прилежные муравьи!
Монти поспешно расправил брови, и лицо его снова не выражало ничего, кроме недоуменного простодушия. Он расхохотался.
— Умоляю, Уинни, не прикидывайтесь травоядным и… таким героем! — И Монтегю засмеялся.
Несколько мгновений Роу озадаченно смотрел на него, потом обиженно произнёс:
— Ладно, смейтесь, это не спасёт ни вас, Монти, ни Англию. Лавочка безусловно обанкротится, и притом довольно скоро…
Роу нетвёрдыми шагами подошёл к столу, чтобы налить себе новую рюмку.
— Вам нужно бросить пить, Уинни.
— И тут же повеситься? Нет, слуга покорный. Я должен дожить свой срок. Настаёт довольно ответственный период в существовании нашего острова. Это понимает даже ваш брат Бен, несмотря на всю его глупость.
— Но, но, полегче, Уинн! — со смехом воскликнул Грили. — Вы забыли: Бен снова в правительственном большинстве.
— В прежние времена была бы неплохая пожива для оппозиционной прессы: лорд Крейфильд — лейборист… И небеса не рухнули, и Англия стоит на месте!
— Консерваторы не проронили ни слова, — серьёзно заявил Грили.
— А вы не думаете, что они платят Бену суточные за все время, что он продержится в лейбористах? — Роу потряс над головой номером «Таймса» и громко прочёл: — «У нас, как вы, американцы, это слыхали, социалистическое правительство. А я, как вы, возможно, тоже слыхали, лидер консервативной оппозиции. Но я вам могу сказать, что нет другой страны в Европе, которая представляла бы собою более твёрдый и прочный фронт против советского и коммунистического вторжения, чем Англия». — Он отмахнулся от попытки Грили вставить слово. — Идите к чорту, Монти, дайте мне дочитать. Вы обязаны это дослушать: толстяк пока больше не премьер, но Черчилль остаётся Черчиллем, и всякому из нас есть чему поучиться у старого сторожевого бульдога Британии. Итак: «Мои многочисленные разногласия с правительством не затрагивают области внешней политики, которая под руководством министра иностранных дел Бевина сохранила стабильность и преемственность».
— Какую стабильность?
— Конечно, антисоветскую! А преемственность? Черчиллевскую, консервативную…
— Но я не верю в «русскую опасность»! — воскликнул, наконец, Грили.
— Я тоже не верю, — рассмеялся Роу. — Но я вам должен сказать: наступило время для всех нас пустить в ход такой ворох вранья, какой нам никогда ещё не был нужен!.. Нам нужен небоскрёб лжи, чтобы противопоставить что-нибудь тем чертовски простым и понятным вещам, о которых говорят русские.
— Англичане не станут их слушать.
— К сожалению, никогда ещё миллионам людей не было так понятно то, о чём русские говорят теперь с трибун всех конференций. А недостатка в конференциях, как видите, нет!
— К большому нашему сожалению. А этот… как его… «железный занавес»? Разве плохо придумано?! — с восхищением воскликнул Монти.
— Сработано, знаете ли, по рецепту нашего покойного друга Геббельса.
— Ну уж… — обиженно пробормотал Монти.
— Да, да: «чем крупнее ложь, тем легче ей верят».
— Вы думаете, что на самом деле…
— Никакого занавеса не было и не может быть! Это же не в интересах Советов. Но зато это в наших интересах. Именно поэтому такой занавес должен быть повешен.
— Но тогда он должен висеть совсем не на польской границе.
— Мы воздвигли бы его там, если бы не существовало советской зоны оккупации Германии.
— А в нынешних обстоятельствах?
— Между восточной и западной зонами Германии, Монти, — вот его место!
— Потерять половину Европы?
— Лучше половину, чем всю… Я, кажется, немного пьян! Да, да, я знаю: я пьян. Поэтому я говорю с вами так откровенно. В трезвом виде я не способен говорить правду. В особенности таким олухам, как вы. Впрочем, вероятно, и сейчас я говорю все это напрасно. Вы ничего не способны понять.
— Я кое-что понял, — пробурчал Монтегю.
— Именно кое-что. Ах вы, старая обезьяна! Кое-что! Это мне нравится!.. В этом наша беда, Монти: там, где должны бы сидеть умные люди вроде меня, торчат типы, подобные вам, которые понимают «кое-что».
— Послушайте, Уинн! У меня тоже есть терпение.
— Все держится на субъектах, умеющих делать вид, будто они понимают «кое-что»…
— Шли бы вы спать, Уинн! — сердито проговорил Грили. — Мне надоело ваше малодушие.
Роу поднялся и, стоя на не очень твёрдых ногах, насмешливо поклонился.
— Слушаюсь, милорд. Сейчас я стану оптимистом. — С этими словами Роу упал обратно в кресло и всплеснул руками: — Боже правый! Вот кого нехватает для полной коллекции нашим социалистам, — вас.
— Но, но, полегче, старина!
Роу выбил пепел из трубки в стакан Грили.
— Прошли времена, когда Англия могла похлопывать по плечу любую державу мира.
Роу налил себе виски и, не смешивая её ни с чем, медленно отпил глоток. Поставив стакан и тупо глядя на жёлтую колеблющуюся поверхность спирта, он стал чиркать спички о коробок, но от его неловких движений они ломались одна за другой.
Он озлобленно отбросил коробок, поднял стакан и, словно читая в нём, раздельно произнёс:
— «Правь, Британия» пора выкинуть в мусорный ящик. К чорту адмиралов! Они годятся только для кинематографа. Судьба Англии зависит теперь не от дредноутов, а от шпионов, Монти. На морях нам остались одни воспоминания. Удержать бы кое-что на суше. Но боюсь, и тут нас ждут сюрпризы от проклятых янки.
— Вы совсем уже нас хороните…
— А то, что происходит в Бирме, в Индии, во всех наших доминионах? А то, что завтра начнётся в Турции, Персии, Афганистане — везде, где мы чувствовали себя как дома, — не их работа?
— Их интересы там, — Грили неопределённо махнул куда-то в угол комнаты, — в западном полушарии.
— Снимите шоры, Монти!
— Глупости, Уинн! Теперь уж я скажу вам: вы больны манией преследования.
— Оставим эту тему. Так же, как будем считать решённым между нами вопрос: если я вожусь с вашими делами, то вовсе не потому, что вижу какую-то перспективу, а лишь для того, чтобы урвать своё на чёрный день. На тот неизбежный день, когда вся наша лавочка начнёт разваливаться, как гнилой сарай.
— Хорошо, вернёмся к делу, — сказал Грилли. — Может быть, плюнуть на эти реактивки и заняться чем-то более рентабельным на ближайшее будущее? Американцы украли у немцев достаточное количество патентов, — почему бы и нам не попробовать взять своё?
— Все, что стоило труда, они уже вывезли. К тому же могу вас уверить, в будущем не будет ничего более рентабельного, чем военное производство. В этом нам порукой нюх янки.
— Они только кричат о войне.
— Даже если им не удастся затеять большую драку номер три, о которой они мечтают, военные акции всё равно будут выше всех остальных.
— Если бы знать: надолго ли?
— Пока нынешние лидеры сидят в своих креслах… Нам нужно попробовать надуть кое-кого так же, как янки надули нас.
— Для этого вам нужны вопросы Винера?
— Да, хотя нельзя строить на этот счёт больших иллюзий. Инженер Шверер может оказаться неприступным.
— Если нельзя будет взять хитростью или силой, мы ему просто заплатим.
— Так-то так, но есть такой сорт людей, самый неприятный, — на попытку купить их они отвечают ударом по физиономии.
— Не встречал таких дураков!
— А они, говорят, стали попадаться среди жителей советской зоны. Влияние русских… Но всё равно мы должны тут опередить янки.
Грили картинно поднял глаза к потолку.
— Дай-то бог!
4
Анни медленно, одним пальцем выстукивала на машинке под диктовку фрау Шверер. Хотя к экономии не было решительно никаких поводов, Шверер день ото дня становился все скупее. Из денег, полученных от американского командования в Германии на продолжение работы над «Маршем на восток», он не дал Эмме ни пфеннига. Он даже не считал нужным пригласить секретаря или стенографа и обходился услугами Анни. Не так-то просто было ей, сначала превратившись из горничной в секретаря, теперь ещё исполнять обязанность машинистки.
Непривычные пальцы Анни долго выбирали клавиши и часто ударяли не по тем буквам. Страница получалась грязная, генерал ворчал и швырял её обратно сквозь щель в двери. От страха Анни писала ещё хуже и ещё медленнее. Но вот она и вовсе остановилась, пока фрау Шверер молчала, силясь прочесть неразборчивые строки на листке, который держала, повернув к свету.
— Ах, какой почерк! — сказала она, наконец, тоном полного отчаяния. — Что же делать?
— Спросите у него, — сказала Анни.
— О-о! — лицо фрау Шверер отразило страх, и она несколько раз отрицательно качнула головой.
Анни молча взяла у неё листок и, подойдя к плотно затворенной двери кабинета, постучала. Ей ответило молчание. Она постучала ещё раз и прислушалась. Теперь за дверью послышались торопливые шаркающие шаги. Дверь чуть приотворилась. Анни просунула в щёлку листок.
