Валерий Горбань - Чеченская обойма
Пока еще было светло, к нам проскочила бронегруппа из Северного, командовал полковник из ВВ. Забрали раненых и ушли. Один БТР оставили в подмогу. Утес (позывной командующего группировкой) запросил, что происходит. Этот полковник доложил, что идет реальный бой и нужна поддержка.
С утра понаехали комиссии. Сначала — куча полковников, в том числе один толстый здоровенный, из МВД Чечни. Вроде бы их замминистра. С ходу заявил, что это была шальная стрельба, мол, как обычно, с перепугу стреляли в «зеленку». Весь двор в следах разрывов, стены комендатуры исклеванные — даже члены комиссии стали на него коситься. А когда его спросили, откуда раненые, тут же стал говорить, что, по их сведениям, пьяные омоновцы накануне поссорились с пьяными вэвэшниками и те обстреляли комендатуру в отместку. Сволочь конченая! Было дикое искушение дать ему прикладом в жирную харю. Похоже, не у меня одного.
Потребовали показать позиции. Тут я покуражился. Сказал, что снайперы до сих пор пуляют откуда-то из бесшумки. Нарядили мы их в броники, «Сферы» и заставили на карачках ползти к постам. Они мгновенно взмылились и даже не просекли, что за ними по двору люди спокойно ходят в полный рост. Ребята на постах врубились, подыграли: нагнали жути по полной программе. Они в бою никогда так не прятались и не жались. Полковники очень бегло глянули на «зелень» и быстро собрались назад.
Днем приехал сам командующий, с ним целая свита. Генерал-полковник Егоров. Серьезный мужик. Все были в камуфляже, но его сразу видно. Как сейчас модно говорить, есть у него харизма. Собрал всех командиров подразделений и заместителей, выслушал доклады. Стыдно писать, но надо быть честным. Комендант очень хвалил моих парней. Я распушил хвост и в своем докладе не упомянул, что вместе с моим резервом сразу выскочили приморцы, хотя у них основные силы были на блоке, а несколько человек включились в бой с первых мгновений. Яшин тактично подправил меня по ходу доклада. Как у меня уши не сгорели. (Простите, братишки, я не свин, но бывает и на старуху проруха.)
Егоров говорил очень мало и очень конкретно. Сказал, что это — грязная, проданная, никому не нужная война. Политики нас подставляют на каждом шагу. «Поэтому требую главные усилия сосредоточить на сохранении личного состава». Очень запомнилась его фраза: «Нам чеченские скальпы не нужны. Если вы упустите боевика, строго не спрошу. Но если полезете в авантюру и положите людей — ответите жестоко».
В первый раз я слышал, чтобы руководитель такого ранга был так откровенен с нами. И в первый раз видел такое уважительное отношение к боевым офицерам.
Мы очень просили помочь более тяжелым вооружением. По нашим условиям, позарез нужны минометы.
Егоров сказал, что поможет. «Много не обещаю, но минометы будут».
После его отъезда мы провели «зачистку» «зеленки» в районе боя. Прошли от просеки метрах в 800 до обратной стороны прикрывающего нас минного поля. В 200–400 метрах от нас — ряд колодцев из бетонных колец. Как раз на высоту чуть меньше роста. Для стрелков из подствольников — идеальная позиция. В некоторых колодцах и за буграми — навалы свежих гильз. Все посечено осколками наших «ВОГов». Проплешины от «РПГ» и «Шмелей». На краю одного колодца — след разрыва подствольника. На дне — лужа крови и желтая жижа — дерьмо из кишок. Во многих местах — следы и потеки крови. На траве хорошо видны следы волочения. Часть идет к просеке. На ней — следы шин. Часть — к Сунже.
Чуть не забыл: в ходе боя были захвачены два наемника-хохла. Один тяжелораненый. Действительно, удалось отсечь эту группу огнем. Они обосрались уходить через разрывы и предпочли выползти к нам. Мы их от греха подальше отправили вместе с ранеными, чтобы по пути их скинули на фильтропункт, пусть там с ними разбираются. Если совсем честно, их спасло то, что, когда их затащили в комендатуру, их увидели и засняли энтэвэшники.
Думаю, что своих чеченцы вывезли, а в Сунжу спихивали этих дохлых ублюдков.
За день не поспал ни секунды. Начинается новая ночь, и спать нам вряд ли дадут. Неужели их не закусит, что мы их так потрепали?
Сообщили из Северного. Дима-кинолог умер.
Пацаны днем все крутились, расспрашивали, много ли у нас убитых и раненых. Им сказали, что вообще нет. Смеются, говорят, что раненые-то есть точно. Потом сами не выдержали и растрепались. Говорят: «Ой, вы много наших побили. Повезли в аул хоронить». Опера весь день работали с населением. Принесли точную, как они утверждают, цифру — восемь убитых боевиков. Раненых, прикидочно, — 13–15. Местные милиционеры подтверждают. Хочется верить, что за Диму мы посчитались. Хотя радости от этого никакой.
2 мая.
Вернулся из ГУОШа.
Суки-телевизионщики. Ну что за народ?
Вчера только дописал дневник — ребята орут: «Командир — смотри!» Нам опера подарили старый телик. В выпуске новостей ОРТ показывают на всю страну наших ребят крупным планом, эпизоды боя, а потом — раненых. И говорят, что вот, мол, в третьей комендатуре, в Ленинском районе такая бойня.
Прикинул, что дома сейчас — глубокая ночь. А утром посмотрят, это будет первый выпуск. Что будет в семьях? Инфаркты и истерики. Делать нечего, невзирая на сумерки, прыгнули на БТР и рванули в ГУОШ. Повезло: проскочили без приключений. Объяснил дежурному ГУОШа ситуацию. Дозвонился домой в дежурку отряда. Приказал хоть по тревоге поднять помощников, но рано с утра обзвонить или нарочными оповестить каждую семью, что все наши живы и здоровы.
Остались ночевать у мурманского ОМОНа. Братишки приняли очень тепло. Позволил себе расслабиться и накатил стакан водки.
Подвернулся бы этот корреспондент, задавил бы голыми руками.
(Эта история имела неожиданное продолжение. Два месяца спустя, уже дома, мы получили копию записи этого боя и письмо от корреспондента НТВ Сергея Гапонова. Он извинялся за своих коллег. Оказывается, ОРТ «позаимствовало» из эфира кусок чужого сюжета и запустило его в эфир. А три года спустя мы с Сергеем встретились в Москве и со временем стали близкими друзьями. Так что свои грозные намерения в отношении него я так и не осуществил. — Прим. авт.)
День прошел спокойно. А вот вечер получился, по-моему, еще хуже, чем вчера, хотя мы не выстрелили ни разу.
Влетает дневальный: «Командир, там, на рации, — наших расстреливают, просят помощи». Меня качнуло, стал соображать: где наши патрули. А мои все — на базе. Дошло, что речь идет о «наших» вообще. Связист притащил рацию в столовую. По какому-то капризу радиоволн, только в этой точке мы нормально слышали тех, кто просил помощи, а они — нас.
Я назвал свой позывной — 293, ребята ответили — 166. Давай смотреть таблицу. По городу таких вроде бы нет. Прямо спрашиваю: «Кто такие?» Отвечают: «Соколики». Я не сразу сообразил, но кто-то из ребят шепчет: «Москвичи». Их зажали под бетонным забором в кювете на дороге в Старых Промыслах. Мы там раз несколько проезжали. Там холмы, в верхней части покрытые «зеленкой». Оттуда дорога — как в тире.
В рации треск стрельбы. Удалось услышать, что есть убитые и раненые, подбит БТР. «Помогите, ребята, нас просто расстреливают!»
Их практически никто не слышал. Ребята стали передавать их сообщения на Северный. Я рванул к коменданту. Андрей поднял резерв и БТРы СВМЧ. Связались с Утесом. Нам сказали, что нам нет смысла туда идти, мы намного дальше других. Пойдут группы из Северного и из Старопромысловской комендатуры, они ближе всех. А наша задача — держать связь и координировать действия групп на подходе.
Помощь добиралась до них минут сорок. И все это время я кормил братишку «сейчасами», и мы все слушали, как их долбят и он докладывает о новых потерях. Держался он невероятно мужественно. Только один раз сорвался на крик: «Да где же вы!»
И мы матерились. Где наши вертолеты? Где танки, БТРы? Их возле Северного — несчитано. Стоят чуть не в метре друг от друга на протяжении нескольких километров. И ходу оттуда двадцать минут на средней скорости.
У моих руки тряслись. Кое-кто не выдержал, ушел. Это ощущение бессилия и невозможности что-то сделать — просто ужас. Легче скакать под пулями.
Наконец дождались команды «отбой». Я спросил: «Ну что там у вас, братишка?» Он ответил: «Моего командира убили…» — и ушел со связи.
Снова бродил, как неприкаянный. Взял гитару, попытался что-то потренькать. Начали складываться строчки. А потом — как взрыв. Минут за пятнадцать написал песню. Ручкой водить не успевал и почти не подбирал слова. Писал на каких-то клочках. Собрал. Пошел в столовую и спел ребятам. Понятное дело, аплодисментов не последовало. Но по лицам видел — тоже проняло. Странно, но немного отпустило.
У нас сегодня странно тихо,Умолкли «духи» хоть на день.Усталость сразу навалиласьТакая, что и думать лень.Молчат друзья, молчит гитараИ птицы за окном молчат,Но вдруг из рации прорвалось:«Попал в засаду наш отряд!»— Сто шестьдесят шестой,Веду неравный бой,Наш БТР подбит,Один из нас убит.— Брат, я Два-девять-три!Как слышал, повтори…Держись, братишка мой,Сто шестьдесят шестой!Мы дальше всех от места боя,Хоть связь чиста, как никогда.И не поможем мы с тобоюДрузьям, к кому пришла беда.А сердце рвется, кровь вскипает,И гнев тяжелый, как свинец,Ну что же центр не отвечает?!Утес, откликнись наконец!— Сто шестьдесят шестой,Веду неравный бой,Вокруг стена огня.Услышьте же меня!— Сто шестьдесят шестой,Держись, братишка мой,Слова в эфир идут:«Ребята! Наших бьют!»Мы вокруг рации собрались,Как мостик, связь передаем.И страшный диалог в эфиреС друзьями нашими ведем.Из центра спрашивают снова:— Куда им помощь подослать?И как дела у них?— Хреново!Давай скорее, вашу мать!!— Сто шестьдесят шестой,Веду неравный бой,Наш БТР горит,Еще один убит!— Сто шестьдесят шестой,Держись, братишка мой!Уже вам помощь шлют, «Коробочки» идут.Ползет секунда за секундой,Минуты медленно бредут,А как сейчас считают времяТе, по кому бандиты бьют!Но наконец-то мы дождались:Ребятам помощь подошла,Даем «отбой», вопрос последний:«Ну, что, братишка, как дела?»— Сто шестьдесят шестой.Закончился наш бой,Мой командир убит,Моя душа горит!— Сто шестьдесят шестой,Крепись, братишка мой,Вся банда не уйдет,Мы ваш оплатим счет!
Ночь. У нас тихо. Спать не могу. Пришел в столовую и вот сижу, пишу.
