Сергей Лойко - Аэропорт
У Дыркина в кабинете на стенах висели портреты Дзержинского, Колчака, Деникина и Сталина. «Путин, видимо, еще не заслужил», — подумал Алексей.
— А где же Ленин? — поинтересовался Алексей, усаживаясь на предложенный ему стул.
Напротив него за столом, аккуратно застеленном зеленым сукном, сидел в белоснежной рубашке товарищ Расстрел. На столе стоял графин с водой, стакан и почему‑то увесистое пресс-папье. Предмет этот Алексей узнал (он видел его последний раз в кино, в сцене, где какой‑то белогвардейский палач лупил им что было сил очередного шарикова), но вспомнить название фильма не мог, как ни старался, да и зачем. Темные пятна на промокашке пресс-папье и были, скорее всего, следами крови предыдущих посетителей, учитывая, что ни чернильницы, ни пера на столе не было.
— Да, пгетставьте себе, пгесс-папье, — начал разговор Дыркин.
Представившись таким замысловатым образом, Дыркин сразу же напомнил Алексею молодого киношно-задорного Ленина, например Ленина в Польше.
— А где же портрет Ленина? — повторил вопрос Алексей. — Для фул хауса[142] не хватает еще одного злодея.
— Согласен с вами, — воскликнул Дыркин, одетый в армейское офицерское галифе времен подавления антоновского восстания и белую рубашку с воротником-стоечкой, перетянутую подтяжками цвета хаки. — Злодей, как вы выгазились, Ульянов-Ленин был жидомасоном. Именно он создал пегвое жидовское пгавительство, котогое гасстгеляло цагя-батюшку, Цагствие ему Небесное (Дыркин размашисто перекрестился, закатывая глаза под потолок). Оно же готовилось окончательно газвалить Госсию.
— За все на еврея найдется судья.За волосы, нос, за сутулость.За то, что еврейка стреляла в вождя.За то, что она промахнулась,
— процитировал Алексей один из самых известных «гариков».
— Губегмана[143] цитигуете? — поинтересовался товарищ Расстрел. — Евгеев любите?
Тема была неисчерпаемая. Говорить на нее Дыркин мог часами, и Алексей решил ее сменить.
— Вы с собой возите все эти портреты?
— Нет, Дзегжинский жил здесь до меня. Здесь было укгаинское НКВД, если вы не знаете. Тепегь наше.
Снизу, из подвала, послышался звук дрели и чей‑то душераздирающий вопль. Все это продолжалось несколько секунд, но у Алексея свело скулы. Дыркин же не мог скрыть своего удовольствия, вызванного как «чарующими» звуками, так и гримасой боли на лице Алексея.
— Вот, кстати, об НКВД, — оживился еще больше палач-реконструктор в белой рубашке и показал рукой куда‑то за спину, хотя звуки доносились снизу. — Вы не ошиблись. Мои НКВДэшники сейчас общаются с их НКВДэшником. Пги помощи дгели. Не хотите спуститься посмотгеть?
— Не думаю. — Алексей внимательно посмотрела на Дыркина, прикидывая, сколько у него уйдет секунд, чтобы сломать его куриную шею, взять пистолет и отправиться назад в гостиницу, немного пообщавшись внизу с охраной.
— Пгавильный ответ, — улыбнулся Дыркин. — Даже не думайте. За двегями моего кабинета стоит пять воогуженных до зубов спецназовцев. Мой начальник охганы узнал вас. Это ведь вы сломали гебго одному из его лучших людей в симфегопольской «Москве»?
— Ах, это? Он просто неудачно упал. Вы что, с собой привезли все эти «маски» из Москвы, с заездом в Крым, чтобы помочь демократическому волеизъявлению граждан?
— Это кгымская самообогона. Я был там с самого начала. Готовил моих людей с нуля. Это я пговел голосование в их Вегховном Совете, пинками сгонял туда их депутатов. Это я пговел их смешной гефегендум, и именно я вегнул Кгым Госсии.
— А Путин говорит, что он.
— Путин много чего говогит.
— Это точно. Теперь, когда мы выяснили, наконец, истинное авторство великого возвращения, у меня возникает законный вопрос: а почему не татарам или не грекам сразу, раз уж на то пошло?
— Они его опять пгосгут, как уже было в истогии. Кгым — гусская земля! Кгым — Госсия. Они сами выгазили желание жить в Госсии.
— Знаете, если провести референдум в Мордовии с вопросом, хотят ли они жить в Париже, то не трудно предположить, какой будет результат, и даже французские спецназовцы из Иностранного легиона не понадобятся. И что тогда? Придется обустраивать мордовско-парижскую границу?
— А вы остгяк, как я погляжу. Не хотите ли спуститься со мной в подвальчик? Вы ведь фотоггаф, или нет? Вам должно быть интегесно, или нет?
— У меня с собой нет камеры, но, если вы настаиваете, я могу спуститься. — Алексей уже видел, что добром этот визит не кончится и хотел вовремя сделать рекогносцировку на местности, то есть попросту понять, что вообще происходит на лестнице, сколько там человек, как они вооружены.
На лестнице было семь человек. Четверо с автоматами. Двое с гранатометами. Один со снайперской винтовкой.
В подвале, в неясном свете подвешенной под самым потолком лампочки без абажура, Алексей различил длинный коридор с полутора десятком дверей с одной стороны.
«Неужели у украинцев здесь тоже была тюрьма?» — подумал Алексей.
— Нет, камегы были пусты, — заметил его экскурсовод, словно услышав его немой вопрос. — Когда мы пгишли сюда, здание было пусто и камегы были пусты. Зато сейчас они полны. Забиты шпионами и коллаборационистами.
Он открыл первую дверь. Тусклая лампочка освещала одинокую фигурку свернувшейся калачиком женщины лет тридцати. На ее лице были синяки и кровоподтеки. На юбке и голых босых ногах без колготок и носков были следы крови.
— Это дигектог местной школы, — остановился у «экспоната» экскурсовод Дыркин. — В день нашего пгиезда в гогод эта фашистская б...дь гаспогядилась сбгосить госсийский флаг со здания школы и водгузить там снова их жовто-блакитное кухонное полотенце. Не желает гаскаиваться. Не созгела еще. Хотя в половом смысле уже даже пегезгела. Хотите узнать, что с ней сделали мои люди?
Женщина отвернулась к стене и разрыдалась, подняв руку, словно пытаясь своей прозрачной кистью отодвинуть стену. Дыркин был не просто маньяком, который предается своей пагубной страсти в одиночку, в темном лесу или в запертом изнутри подвале. Он был садистом-эксгибиционистом. Он хотел разделять «удовольствие» с другими, особенно с незнакомцами, которые уже вряд ли что‑нибудь кому‑нибудь расскажут. Он хвалился своими жертвами, как более успешные люди из его окружения хвалятся «Мерседесами» и дачными саунами с бассейнами и блядями.
Алексей молча повернулся и сделал шаг к выходу. Дыркин придержал перед ним дверь. Вышел вслед за ним, приказал охранникам кивком головы открыть другую камеру. Алексей заглянул туда, но заходить не стал. На бетонном полу лицом вниз лежал мужчина в грязных от крови светлых трусах. Ноги его были безжизненно вытянуты. Стопы в черных от крови носках казались огромными, распухшими, как у хоббитов, только вместо шерсти была кровь. Весь пол под ним был в крови.
— Это агент СБУ, — словно сквозь туман услышал Алексей голос Дыркина, эхом отзывавшийся под сводами сумеречного подвала. — Он был негазговогчив. Пгетставляете, ему дгелью пгосвеглили обе ноги. Если он пгидет в себя и откажется говогить, мои люди вспопот ему живот для вегности, наденут на него гюкзак с кигпичами и бгосят в теку. И никто не узнает, как говогится, «где могилка моя».
Алексей резко повернулся к палачу, но ничего более сделать не успел. В таких случаях говорят, что земля уходит из под ног, а из глаз сыплются яркие искры. Ничего подобного Алексей не испытал. Его просто окутала ночь.
* * *Нике позвонили с незнакомого номера.
— Я не знаю, кому я звоню, но мужчина по имени Алексей Молчанов оставил мне ваш телефон, — услышала Ника молодой взволнованный женский голос. — Я звоню из гостиницы в Солегорске. Два часа назад его увели вооруженные люди.
Ника прислонилась лбом к холодному зеркалу в прихожей, потом отстранилась, посмотрела себе в глаза. Обхватила голову сзади руками.
Накануне ночью ей звонил Степан. Прощался. Ему дали роту спецназа ВДВ. Они уезжали в Солегорск. Больше он ничего не сказал.
Ника набрала его номер. Степан ответил. Сигнал был очень плохой.
— Степане, Степане, любий, врятуй його![144] — закричала она в трубку, но связь прервалась — сигнал ушел.
Степан ничего не услышал. Начиналась операция. Его роте предстояло с ходу взять высоту № 22 над Солегорском, где раньше располагалась учебная вертолетная площадка.
На нескольких БТРах рота выдвигалась с двух сторон к высоте. Артподготовка не требовалась. По сведениям разведки, в ангарах и вокруг них было не больше отделения. Одно пулеметное гнездо. Отношение расслабленное.
А Ника так и не поняла, услышал он ее или нет.
* * *Бронированный «Мерседес» остановился перед СБУ, возле массивной баррикады, наполовину состоящей из «отжатого» у украинских горе-десантников БТРа. Из «Мерседеса» вылез рыжебородый чеченец средних лет в хорошо подогнанном камуфляже, обвешанный гранатами, ножами и пистолетами, как новогодняя елка в Суворовском училище.
