Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава
Больше всего хлопот у повара Вани Хромцова. Не так просто смастерить праздничный обед, да так приготовить, чтобы целую неделю вспоминали. И как не постараться для своих ребят? Они и так не очень избалованы в суровой пограничной жизни. А потом проводы политрука в отпуск. Будут гости, соседи.
— Не подкачай, Ваня! — наказывает старшина Денисенко. — Треба так зробыть, чтоб у гостей очи полезли на затылок от удовольствия!
— Все будет чин чинарем, — смеется Хромцов. — Надо вот только разобраться в этой штуковине… Не маячь, старшина, перед глазами! Не мешай. Торт приготовить— это тебе не сталь сварить…
И повар склоняется над толстой кулинарной книгой. Но ему мешают сосредоточиться женщины. Марине и Варваре тоже нужен повар, только не с кулинарной книгой, а с баяном: надо последнюю репетицию провести. Завтра выступают в клубе.
— Не могу же я разорваться, дорогие девушки… Я хотел сказать, уважаемые дамочки, — поправляется он, пряча улыбку.
— Ты, Ваня, не отбрыкивайся! Если сегодня не сделаем, то завтра тем более. Понятно?
— Понятно, Варя, понятно, как дисциплинарный устав, но дел у меня — вот! Не могу! Берите баян — я разрешаю, пусть Воронин репетирует с вами. Он почти что Ваня Хромцов, разве что красотой малость не дотянул…
— Ну и балабон, — смеются женщины, берут баян и уходят в ленинскую комнату.
Воронина искать не приходится. В свободное время он всегда поблизости: в ленинской комнате или в учебном классе копается в журналах. Тихий, застенчивый, нерешительный в вопросах, не касающихся службы, — полная противоположность шутнику и балагуру Хромцову… Только любовь к музыке сближает их.
Тагир Нурмухаметов неравнодушен к баяну. Очень хочется ему разгадать секрет несложного на вид мастерства. Завтра выходной, надо упросить Петю, чтобы помог…
Тагиру не повезло, помешали ему дослушать репетицию, вызвав к старшине.
— Поедете с повозочным на станцию. Надо привезти Иванова. — приказал Денисенко.
— Есть, ехать на станцию, товарищ старшина, — вытянулся Тагир, и чудесные звуки, рождавшие в его душе приятные воспоминания о родных башкирских просторах, растаяли, померкли, как меркнут в надвигающихся сумерках отблески скатившегося за далекие горы солнца.
«Счастливчик этот Иванов, — думал Нурмухаметов, качаясь в старой рессорной тачанке на ухабах проселочной дороги. — Вчера только из отпуска заявился, а сегодня на целый день в Подгорск укатил гулять… Везет же человеку!»
Васе Иванову действительно повезло. Судя по его возбужденно-радостному настроению, с Ниной дома все обошлось хорошо. А на заставе его ожидал приказ о присвоении ему звания заместителя политрука. В Подгорск, конечно, не на прогулку ездил — в политотделе отряда проходило совещание секретарей комсомольских организаций. После совещания Петр Алексеевич поздравил пограничника с присвоением звания и новой должностью и напомнил:
— Смотри в оба, солдат! Политрук уезжает в отпуск— с тебя будет спрос за все. Понятно? Надеюсь, теперь не откроешь огня по старым пням? — улыбнулся Шумилов.
— Понятно, товарищ батальонный комиссар… — Иванов покраснел и потупился. Он понимал, что дело не в глупом инциденте первых дней службы на границе. Замполит намекал на большее. Но это уже прошлое. До отхода поезда оставалось еще три часа, и Вася ушел в подгорский парк.
Шагал неторопливо, солидно, к чему, как он понижал, обязывали его новенькие знаки различия, и он часто будто невзначай посматривал на алые нарукавные звездочки.
Вдоль центральной аллеи и вокруг широкой площадки у главного входа вспыхнули желтоватым светом шаровидные плафоны, будто десятки лун спустились с потемневшего неба и повисли в вечернем воздухе. При их свете по усыпанной мелким гравием площадке медленно прохаживались небольшими группами стройные летчики.
«Веселые ребята…» — думает Иванов, вспомнив слова поэта: «тучки-кочки переплыли летчики»…
Не хотелось уходить из парка, от этого праздничного веселья, от этих хороших людей. Но пора на вокзал, следующий поезд будет только утром.
Часа через два Иванов сошел на маленькой станции, где его ожидала высланная старшиной тачанка.
Тихая июньская ночь. Устало бегут кони, пофыркивая в темноте. Тагир расспрашивает друга о городе, о новостях.
— Хорошо погулял, Вася?
— Какое там гулянье! Разве не знаешь, как это бывает? Целый день совещания да инструктажи… Только перед вечером заглянул в парк. Весело там, хорошо. А летчиков сколько понаехало! И все новенькое на них, с иголочки. Должно быть, только из училища…
— Это хорошо, что летчики… А машин много у них?
— Вот чудак! Кто же тебе скажет?
И пограничники задушевно беседуют о близких и далеких, о старых и новых друзьях, о своем будущем.
2В тот субботний вечер летчиками интересовались не только пограничники и подгорские девушки. Старшие командиры штабов дивизии и погранотряда обрадованно сообщали друг другу приятную новость. Шутка ли, целый полк с боевыми машинами! И машины новые. Кое-кто уже видел их в полете, восхищался хорошей маневренностью.
— Хорошая машина! Настоящий ястребок!
Начальник штаба авиаполка волновался: до приезда командира осталось меньше суток, а сколько еще разных недоделок, связанных с перебазированием на новый аэродром. Он уже дал необходимые указания командиру БАО[10]. Вызвал командиров эскадрилий, напомнил:
— Хозяин звонил, что прибудет завтра к десяти ноль-ноль, и приказал к утру полк привести в полную боевую готовность.
— Разрешите, товарищ майор! — обратился невысокий капитан с веселыми глазами на подвижном смуглом лице. — К приезду командира все будет в полной боевой! Но… — капитан замялся, подыскивая убедительные слова, — Ребята просятся в город… Сами понимаете, молодежь… Они утром наверстают!
Майор недовольно сдвинул брови, что-то обдумывая, потом смягчился и разрешил дать молодым летчикам отдых. «В самом деле, с шести до десяти будет достаточно времени».
— Только смотрите! К шести ноль-ноль — все на месте!
И все остались довольны.
Ирина Кривошлык тоже случайно заинтересовалась молодыми командирами в Подгорском парке. За три месяца спокойной жизни она, видно, оправилась от тяжелых потрясений — время излечивает даже самые тяжелые раны. В том, что девушка очутилась в Подгорске, ничего странного не было. Не могла же она, учительница, привыкшая к шумной школьной жизни, навсегда отказаться от своей профессии. В начале июня подала заявление об уходе с работы, и ее не задерживали: правильно решила девушка, до начала учебного года сможет подыскать работу по специальности.
Несколько дней Ирина пожила в деревне около Стрия, потом уехала в Подгорск. Здесь ее приняли очень тепло, пообещали место учительницы в ближайшем селе.
— Поезжайте туда, устраивайтесь с квартирой, а в конце июля приходите за назначением.
Так и сделала. Школа, где ей обещали работу, понравилась. село тоже. И что хорошо — город близко. Здесь можно неплохо отдохнуть. Нашла недорогую комнату с полным пансионом и приветливой хозяйкой.
В субботу, после завтрака, «пани профессорка», как ее называла хозяйка, отправилась с местными крестьянами в город — кое-что купить и немного развлечься. «Профессорка», приотстав от своих спутниц, пристально всматривается в опушку темнеющего в стороне леса.
А там, блестя на солнце, одна за другой спускались двойки, четверки птиц, скользили плавно в прозрачном воздухе и, покружившись, словно играя, скрывались за лесной опушкой.
«Как красиво! Словно соколы резвятся», — подумала Ирина, догоняя женщин. В городе она отстала от спутниц, спешивших на базар, долго бродила по улицам, заходила в магазины, покупала разные мелочи, прислушиваясь к разговорам. Вечером пошла в парк, видела веселых летчиков. На минутку даже появилось желание познакомиться с ними, поболтать, но одернула себя. Это было бы так необычно для Ирины Кривошлык.
В село возвратилась поздним вечером. Напуганная долгим отсутствием квартирантки, хозяйка суетится, хлопочет с ужином и в то же время отчитывает девушку:
— Разве так можно? Где это видано, чтобы такая молодая панночка до поздней ночи пропадала бог знает где! И не обедала, моя голубонька… А я тут думала передумала…
— Нет-нет, спасибо, я хорошо поела в городе и сейчас ничего не хочу… — Она отвернулась от расставленных на столике кушаний и заторопилась в свою комнатку. — Мне надо отдохнуть… Так устала…
Дверь закрывается, щелкает крючок. Несколько мгновений стоит она неподвижно, прижавшись головой к двери. Ворчанье хозяйки становится глуше, потом совсем стихает. Теперь Грета Краузе может наконец сбросить маску Ирины Кривошлык. В этой маленькой конурке, укрытая от людского глаза, наедине со своей совестью она во всем разберется и все поставит на свое место.
