Георгий Свиридов - Черное солнце Афганистана
В открытое настежь окно вливалась прохлада наступающей ночи. Здесь она приходит как-то сразу, едва солнце опустится за горы, почти без светлых сумерек, так привычных для русского человека.
Наступала очередная ночь войны, темная и тихая, пронизанная взорами бодрствующих вооруженных людей. Невнятные звуки изредка возникали и вновь утихали, уступая место безмолвию. Изредка где-то у подножья гор вспыхивали крохотные огоньки и тут же гасли, как бы понимая свою ненадобность.
Дежурный офицер доложил майору, что на вверенной территории все нормально, что ремонтники закончили чинить израненные вертолеты, что люди отдыхают, а в офицерском общежитии начинается серьезная пьянка.
— По какому поводу? — спросил Екимов.
— У лейтенанта Владимира Лобнева день рождения.
Екимов невольно улыбнулся, вспомнив очередную проделку Лобнева — молодого летчика-оператора из второго звена. Он был мастак на всевозможные розыгрыши и шуточки. Лейтенант уже успел шумно отметить свой персональный праздник. Надо ж было до такого додуматься!
Днем как всегда стояла жара, и личный состав в краткий перерыв между полетами и во время заправки вертолетов проводил время в самодельном солярии, сооруженном на берегу арыка. Купались, загорали.
Лейтенант подошел к невысокому ограждению, вынул зажигалку и поджег опознавательную дымовую шашку. Едва только из нее начала выплескиваться оранжевая струя дыма, он забросил шашку в центр солярия, в гущу загоравших там пилотов и техников.
Но дымовая шашка оказалась некачественной. Вместо того, чтобы исправно и густо дымить, она вдруг шумно взорвалась. Раздались крики, вопли и ругань. Эффект был потрясающий! Голые оранжевые мужики с вытаращенными глазами, толкаясь и матерясь, выбегали из солярия, ошарашено оглядывались по сторонам, не понимая, что же произошло…
Лобнев, понимая, что ему несдобровать, успел смыться.
А теперь он устраивает пьянку. То ли действительно отмечает свой день рождения, то ли пытается загладить вину…
2
Крупные звезды, усеявшие небо, казались близкими. Они перемигивались и, казалось, перешептывались, делясь важными секретами. А земля, горы и долины, деревья, которые с рождения тянутся к небу, словно прислушивались, пытаясь проникнуть в звездные тайны. Где-то неподалеку протявкала собака и замолкла. Только летучие мыши, тихо попискивая, в одиночку и группами, с чуть слышным характерным сухим шелестом носились над землей.
Екимов остановился возле освещенных окон полуподвала офицерского общежития, которые узкими светло-желтыми прямоугольниками тянулись на уровне земли по всему периметру кирпичного здания. Кто-то пел под гитару. Майор прислушался. Песня была новой, незнакомой.
Днем ветер, ночью снегопад,Холодные рассветы, —А мы летим в Джелалабад,В Джелалабаде — лето!
Там в эвкалиптовых ветвяхБольшие, как сороки,Десяток желтогрудых птахУстраивают склоки.
Там берега реки КунарТравой покрыты сочной,А над водой молочный парВосточной дышит ночью.
Там, как на елке в Новый год,Пунцово-красным шаромЕще нам незнакомый плодКрасуется задаром.
Там над ручьем стоит камышВ три роста человечьих,Летучая ночная мышьПорхает в нем беспечно.
Там обезьяны из чащобПугают визгом уток.Там снайперы стреляют в лоб, —И это кроме шуток.
Задорная песня понравилась. Раздались одобрительные восклицания, предложения «выпить за песню!»
«Что снайперы стреляют, это точно», — подумал Екимов, размышляя о том, что надо бы зайти и попросить «не затягивать мероприятие», поскольку с утра предстоят вылеты. Но тут послышался голос Паршина, который словно бы прочитал мысли майора.
— Давайте еще по одной и будем закругляться! Всем вставать рано.
Послышались возражения:
— Да ты чо, Серега!
— Не порть настроение!
— У меня еще песня есть! — громко произнес, перебивая всех, тот, кто пел. — Про нас, вертолетчиков!
— Новая? — майор по голосу узнал Александра Беляка. — Давай, выкладывай!
Послышался перебор струн. И полилась песня, тревожно-властная, близкая своей правдивостью.
Беснуются лопасти над головой,Дрожит рукоять управленья.Заходишь от солнца, а то, что живой,Сверяешь с наземною тенью.
Берешь на себя. Все берешь на себя!За все отвечаешь исходы.Железная птица, устало трубя,Соскальзывает с небосвода.
Пробита обшивка, разбито стекло,Передняя стойка погнута.Но ты приземлился, тебе повезло,Тебе и в пехоте кому-то.
Он ранен. Тебя и послали к нему.Ты сел под обстрелом на скалы.Железная птица в сигнальном дымуС гранитным слилась пьедесталом.
Погрузка закончена, двинул «шаг-газ»,С трудом отрывая машину.Ты в небе. Ты выжил. И ты его спас —Бойца с безымянной вершины.
Набрал высоту, оглянулся в отсек —Борттехник кивнул: «Все в порядке!».Лети, вертолетчик. Живи, человек.Счастливой, ребята, посадки!
— Какой очень красивый песня!
Майор резко повернулся. Перед ним стоял плотный афганец в светлой военной форме. Майор узнал Сайяфа Файзуни, льстивого начальника Джелалабадского аэродрома.
— Какой очень красивый песня! — повторил афганец.
— Да! Хорошая песня и правдивая, — ответил Екимов.
Около них прошёл патруль десантников спецназа, направляясь к внешнему кольцу охраны стоянок вертолетов.
Екимов удивился неожиданному появлению в столь неурочное время здесь, около офицерского общежития, начальника афганского аэропорта, который сегодня за весь день почему-то ни разу не попадался майору на глаза. Словно его и не было вовсе. Хотя обычно улыбчивый афганец постоянно вертелся неподалеку от штаба, надоедал пустыми вопросами и льстивыми восхищениями. И вдруг, вот он, словно вынырнул из-под земли. Незаметно и тихо подкрался. С какой целью? Для чего? Может быть, афганец подслушивает разговоры летчиков и выведывает военные секреты? Надо предупредить офицеров, чтобы и в своем общежитии не болтали на служебные темы. Эти тревожные мысли пронеслись в голове майора, пока он с улыбкою беседовал с Сайяфом Файзуни.
— Спокойной тебе ночи, товарищ майор, — с почтением сказал на прощанье афганец. — Аллах бережет твою жизнь!
— Спокойной ночи, — ответил Екимов.
«Загадочный человек этот начальник аэропорта, — подумал майор. — В России он ни разу не был, летному делу обучался в Египте, а русским владеет довольно сносно. Наш замполит Корниловский с ним часто якшается… Может ему виднее?»
Начальник аэропорта, отойдя на дюжину шагов, остановился. Огляделся по сторонам. Долго смотрел в спину уходящего майора. И тихо повторил слова, сказанные на прощанье Екимову. Но произнес их уже на пуштунском:
— Аллах бережет твою жизнь!..
Да, так оно и есть. Аллах проявил доброту к майору. Сайяф Файзуни сунул руку в карман брюк, вынул пистолет с коротким глушителем и осторожно поставил предохранитель на место. Спрятал оружие.
Сегодня не удалось. Отомстить за пролитую кровь своего двоюродного брата Абдуллы Аджиб-хана ему не удалось. Его убили вертолетчики майора Екимова. В сердце горит огонь праведной мести. Смерть за смерть, — таков закон предков.
А как хорошо начиналось! Выследил, подошел в темноте незаметно и бесшумно. Но стрелять не решился. Подкрался еще ближе. Чтобы без промаха попасть в черное сердце неверного. Хотел убить с первого же выстрела. Но тут из-за угла показался вооруженный русский патруль. Он и спас майору жизнь. Сайяф Файзуни не отважился стрелять.
— Какой очень красивый песня!
Сайяф Файзуни тихо выругался и подумал о том, что этим певцам хорошо бы поотрезать поганые языки и засунуть их каждому в вонючий задний проход. Когда-нибудь придет такое время!
Посмотрел на небо, усыпанное звездами, потом на горы. Снова выругался. Почему они молчат? Почему не начинают ночь мести? Кончается среда, день, который афганцам приносит удачу…
3
— Хватит дымить! — сказал Паршин. — Дышать нечем.
— Пора проветрить комнату! — вставил Беляк.
— Не суетитесь! Еще не все выпито, — возразил пьяным голосом Владимир Лобнев. — Кондиционер работает? Работает! Значит очистит. И полный порядок!
— Разливай по новой, — поддержал его Друзьякин. — А я вам, мужики, расскажу анекдот… Хотите? Слушайте… Почему петух радостно поет всю свою жизнь? Не знаете? Да просто потому, что у него много жен, и ни одной… ни одной тещи!
