«Ночной человек» - Алексей Иванович Шубин
— Это, товарищ старший лейтенант, главное мое вооружение.
В уверенном и плавном движении белых рук разведчика Трофимов вдруг почувствовал непомерную их силу, но на одну только секунду, — руки опустились спокойно и даже лениво.
По-видимому, Засухину не хотелось быстро уходить. Он переступил с ноги на ногу.
— Разрешите спросить, товарищ старший лейтенант?.. Вот мы с вами ночью разговаривали — смешно нам было?
— Чего ж смешного? Мыслите вы интересно, только…
— Что только?
— Фантазер вы большой, товарищ Засухин. Не каждый вас поймет. В поиск охотно идете?
— Иду.
— Охотно?
— Охотно — слово не то, но кабы воля моя была, каждую ночь к нему ходил бы.
— Интересно?
— Чтобы интересно — тоже сказать нельзя… Разве война интересной бывает? Азарт во мне.
— Азарт? — удивился Трофимов.
— Ну, как это назвать?.. Разрешите пояснить… Перебираюсь я, примерно, к нему, ползу по кустам, по лесу… и радостно. А отчего? Он думает, что захватил землю, под свой фашистский закон поставил, а я лежу на ней грудью и чувствую — моя земля… Защищенная земля, потому что я на ней. И то ли глупость, то ли мудрость сам не пойму. Муравейник, гнездо птичье или дерево какое-нибудь… Смотришь и думаешь: «мое гнездо», «мой муравейник», «мое дерево». И все вокруг наше, и все я защитить могу. И такой я жадный бываю, что иной раз не удержишься, возьмешь и глупость сделаешь.
— Глупость?
— Да вот… До вас это дело было… Послали меня в разведку. Зашел я к нему в тыл и, по дневному времени, в подлеске укрылся. Вовсе меня под папоротником не видно. А я вижу: неподалеку фрицы блиндаж строят. Они мне не мешают, и мое дело вовсе особое было, не было такого задания, чтобы нападать, — лежи, смотри, и все. Но тут так получилось: идут двое фрицев в лес прямо на меня, пилу несут и приглядывают дерево, чтобы повалить, значит. Подходят, останавливаются рядышком у сосны. И что же вы думаете? Смотрят вверх и улыбаются — понравилась она им. Глянул я вверх, и, поверите ли, сердце оборвалось: до чего же сосна хороша показалась! Ровная, гладкая, а вверху — шапка непроглядная. Ну красавица красавицей. Прилаживаются они ее пилить, потому что полагают, что это их сосна, а я знаю, что она наша, советская и что я ей есть хозяин и защитник. Ну, я и не выдержал. Защитил…
— Как же?
— Подошел к ним потихоньку. Одного прикладом положил, а другого взял за ворот и головой о сосну. В общем, сражение им дал. Не мог иначе, жадность у меня появилась. Но в донесении, понятно, о том не сказал, — не было мне в тот раз приказания фрицев беспокоить… Мне из-за такой вот жадности, должно быть, в наступлении погибать придется. Два раза ходил и оба раза по недоразумению жив остался.
— Почему же по недоразумению?
— У рубежа остановиться не могу. Да и подумать, в самом деле, где он, рубеж-то? Где я, там и передний край… Сзади — свое, отвоеванное, спереди — земля полоненная. Нужно, бывает, лечь в укрытие, коли ямка подвернулась, а я все до следующей ямки норовлю. Добегу до нее, там следующая ямка манит… Опасно мне в наступление ходить…
Старший сержант подумал и добавил:
— Но это дело дневное, ночью-то я главный хозяин…
Казалось, он хотел сказать еще что-то, но в это время в блиндаж спустился старшина Миусов. Глянув на Засухина, он по-уставному вытянулся перед Трофимовым.
— Разрешите доложить, товарищ лейтенант, пополнение прибыло!
— Хорошо, начинайте принимать, я сейчас приду…
Засухин поднялся. Кивнув головой в сторону быстро исчезнувшего Миусова, он неожиданно добродушно проговорил:
— Проштрафился старшина…
— Чем?
— Глазаст, а новую звездочку на погоне у вас просмотрел. Ему по положению раньше всех все замечать надобно…
5
«Глазастый», по определению Засухина, старшина роты Миусов был человеком в своем роде незаурядным.
Не будучи службистом ради карьеры, он был воплощением служебного долга и порядка.
Небольшого роста, сухощавый, хорошо сложенный, он, казалось, не замечал опасности, и никто в роте не догадывался, какую мучительную работу внутри себя ежеминутно проделывает этот человек.
Дело в том, что Миусов не был храбр. Назначенный в роту из запасной части, он первое время непрерывно и остро переживал страх смерти. Ни безукоризненное знание устава, ни значок отличника боевой подготовки не спасали его от приступов страшного уныния, которое каждую минуту готово было сковать его волю.
Но в маленьком теле старшины жило непреодолимое упорство. Он боялся смерти, однако во много раз больше боялся проявить этот страх, оказаться трусом. Он сознательно испытывал и воспитывал себя, стараясь под огнем не делать лишних движений и не поддаваться гнетущему чувству тоски. Как завидовал он подчас беспечной удали Канева, взвинченному подъему храбреца Ходжаева или непонятному спокойствию Засухина! И в конце концов Миусов достиг своего. Боевым качествам товарищей он смог противопоставить спокойную, невозмутимую деловитость.
Сегодня, собрав точно в положенный час солдат, пришедших с пополнением, и весь свободный состав роты в хорошо замаскированном уголке леса, Миусов развернул свежий номер армейской газеты и приступил к выполнению возложенных на него обязанностей агитатора.
Читал он излишне быстро и, что еще хуже, невыразительно: от этого чтение его сливалось в равномерное, убаюкивающее журчание.
Кончая ту или другую заметку, Миусов обычно делал остановку и спрашивал:
— Все понятно?
— Понятно…
Отвечали правильно, потому что действительно каждое отдельное слово можно было понять, но слова в чтении Миусова так походили одно на другое, что казалось, будто он без устали повторяет одно и то же.
Закончив чтение материалов, отмеченных красным карандашом, Миусов посмотрел на часы и, убедившись, что сумел сэкономить несколько минут, стал разыскивать, что бы прочесть еще.
— Сейчас прочитаю вам заметку «Подвиг разведчика Дербанова».
В заметке этой рассказывалось о том, как, пробравшись в расположение неприятеля, сержант Дербанов встретил трех немецких минеров и, убив двух, захватил в плен третьего.
Заметка была написана пространно: помимо рассказа о действиях разведчика в ней немало места было уделено описанию природы, что, по мнению Миусова, делало ее особенно ценной в смысле передачи опыта.
«Стояла туманная и пасмурная ночь, — читал Миусов, — когда разведчик Дербанов, миновав пост нашего боевого охранения, углубился в расположение противника…»
Читая, Миусов поглядывал на Засухина. Тот лежал во весь рост на животе и внимательно рассматривал ползущего по траве червяка. У Миусова создалось впечатление, что старший сержант не интересуется чтением. Он приостановился.
— Старший сержант Засухин, я читаю об опыте разведки. Вам это должно быть особенно интересно.
— Я слушаю, товарищ старшина.
Закончив чтение, Миусов снова повернулся к
