Александр Дудко - Аргентовские
— Ни с места! — шепотом приказал он, ткнув переднего стволом маузера. — Вы окружены отрядом Красной гвардии. Сопротивление бесполезно.
Рядом с Лавром встали четверо его товарищей.
— Где атаман?
— У розвальней.
— Сколько вас?
— Человек двадцать.
Аргентовский шагнул на лестницу, приставленную к голубятне, дверца открылась. Из темного проема высунулась голова.
— За мной!..
Осторожно, почти на цыпочках, Лавр пошел к воротам. Минуту собирался с духом, затем распахнул калитку и стремительно бросился к розвальням.
— Руки вверх!
Кони рванули. Аргентовский выстрелил. Левая пристяжная взвилась на дыбы и рухнула. Лавр прыгнул в розвальни. Навстречу плеснул огонь. Рукояткой маузера Лавр ударил возницу по голове, тот мешком плюхнулся с облучка.
Над головой запели пули. Стреляя на ходу, из соседнего переулка выскочила группа бандитов.
Двое красногвардейцев подхватили бесчувственное тело возницы, затащили во двор. Едва Аргентовский успел захлопнуть калитку, как на нее обрушился град ударов. Отступив за угол дома, Лавр выстрелил. По ту сторону ворот кто-то ойкнул, стук мгновенно оборвался. Справа, а затем и слева послышались хлопки выстрелов. Бандиты бросились в переулок, но там их встретили плотным винтовочным огнем красногвардейцы Кузьмы Авдеева, заместителя комиссара отряда Красной гвардии консервного завода. Трое были убиты, остальные сдались.
Пленных обыскали и сгрудили во дворе Янкиных.
Лавр забарабанил кулаком в двери сеней.
— Кто там? — сразу же отозвался старческий голос. По-видимому, Янкин-старший давно стоял за притолокой, прислушиваясь к тому, что делается во дворе.
— Хозяин, выйди, — как можно дружелюбнее проговорил Кузьма Авдеев, на всякий случай отступив за косяк.
На крыльце появился длинный худощавый старец в желтом романовском полушубке. Его бил озноб: тряслась окладистая борода. В призрачном свете луны лицо казалось бескровным, как у святого на иконе.
— Семка дома? — спросил Кузьма и, не дожидаясь ответа, ринулся в избу. Навстречу раздался выстрел. Двое красногвардейцев кинулись на помощь Авдееву. Вскоре они вывели со связанными руками Семена Янкина.
— Кто Ведерников? — спросил Аргентовский, обращаясь к пленным.
Бандиты угрюмо молчали. Аргентовский повторил вопрос. На этот раз из толпы вышел коренастый мужчина, на полголовы выше его. Лавр узнал в нем возницу.
— Ты? Очухался?
Тяжелым немигающим взглядом Ведерников уставился на Аргентовского. На скуластом обветренном лице его ходили желваки, огромные кулаки то сжимались, то разжимались.
— Не дури, дядя, — жестко сказал Лавр. — Пошли.
КОМИССАР МИЛИЦИИ
Март начался резкими холодами и обильными снегопадами. Встала утром Анна Ефимовна — сенную дверь не открыть, припечатало огромным сугробом. Василий Алексеевич, кряхтя, стал натягивать зипун, а она прошла в горницу, разбудила Костю:
— Подмогни отцу снег убирать.
— А меня пошто не будишь? — высунулся из-под одеяла Лавр.
— Тебе на работу, а им чё? Путай кости разомнут…
Снег убрали быстро. Через полчаса проголодавшиеся, разгоряченные, так же дружно хлебали щи. В окно дробно застучали. Синица…
— Добрую весточку принесла, — улыбнулась Анна Ефимовна.
— Откуда им добрым-то быть, — возразил Василий Алексеевич. — Затяжную весну чует. Сегодня же Евдокея.
Не ошиблась синичка. Только Лавр на порог — дежурный по управлению милиционер Бармин навстречу:
— Хотел нарочного посылать. Тебя в партийный комитет вызывают. Климов. Срочно, грит.
Аргентовский взбежал по крутой лестнице на второй этаж, остановился перед дверью, обитой старой потрескавшейся клеенкой, перевел дух.
Откинувшись на спинку кресла, Александр Павлович Климов что-то рассказывал Ястржембскому. Тот сидел на подоконнике, закинув ногу на ногу, сцепив руки на левом колене, внимательно слушал.
Климов встал, подтянутый, стройный, шагнул навстречу Лавру, протянул руку. Сказал коротко, тоном приказа:
— Принимай, Лавр Васильевич, горуездную милицию. С губернией согласовано. Совдеп тоже на нашей стороне, хотя не весь.
Лавр вспыхнул, потупился. Стать комиссаром горуездной милиции… даже в мыслях не было… С его ли характером? Ему бы в нардоме спектакли устраивать или учительствовать в детском приюте. С мальчишками любит возиться… А в милиции — ну, рядовым, куда ни шло!
Аргентовский слушал Климова будто сквозь сон. Ему казалось, что назначение его, молодого, неопытного, руководителем милиции — непоправимая ошибка.
Но тут же мелькнула мысль: «Почему не попробовать? Не трус, испытал себя. Молодой? Так и Ястржембский с Климовым не старики, года на два-три постарше».
Когда пришло решение, Лавр облегченно вздохнул:
— Согласен. Пиши комиссаром.
Ястржембский порывисто встал с подоконника, сильно тряхнул руку Аргентовского.
— Поздравляю с новой должностью. Ну, пся крев, эсерам хвост крутить будем… Не мешай революции!
Климов напутствовал новоиспеченного комиссара:
— За ревтрибунальцев держись. Они твои друзья и помощники. Тебе с ними банду Ведерникова громить.
— Атаман же в тюрьме… — возразил Аргентовский. Но Климов перебил его.
— То не все. У Ведерникова преемник есть. Васька Шпон. Головорез из головорезов! Сам атаман его побаивался. Теперь у Васьки руки развязаны. Сейчас банда у Осиновского кордона квартирует. Человек двести в ней. Два пулемета и даже пушка. Как вы, Игнатий Адамович, а я думаю, что Васька напуган арестом Ведерникова и не сегодня-завтра лагерем станет в другом месте.
Домой Лавр возвращался поздно. Вспоминался Петроград. С каким волнением читал он тогда письма сестренки Наташи, написанные под диктовку матери.
«Дорогой Лаврушенька! — писала она. — Каждая твоя весточка — радость для нас. Вечером собираемся все и читаем. Тоська прямо пляшет от радости. Очень хочется посмотреть, каким ты стал. Одним глазком бы взглянуть! Прошу тебя: снимись на карточку и вышли. Ты пишешь, что служба идет хорошо. Царя спихнули. А у нас как было при Николашке, так и осталось. Отец все нервничает: куда-то бегает, с кем-то лается. Меньшевиков костерит почем зря! А намедни ты мне приснился. Будто сижу у окошка, гляжу — а ты на лошади проскакал куда-то. Я тебя узнала. Кричу, ты не слышишь. «Нехороший сон», — сказывает бабушка Пелагея, соседка наша. Помнишь? Сто пятый ей пошел. Скрипит помаленьку. Береги себя. О нас не беспокойся».
Постучал в окно. Через несколько секунд в кухне вспыхнул свет. Мать, видимо, ждала, прикорнув на лежанке.
— Что-то долго, сынок? — с тревогой спросила Анна Ефимовна, убирая со стола клубок пряжи со спицами. — Верно, опять без стрельбы не обошлось? О, господи, когда это кончится!..
— На этот раз без стрельбы, маманя. Но дел невпроворот. Я теперь начальник.
— Начальник?
— Комиссар горуездной милиции…
— Вон как! Прямо сразу и — комиссар…
Позевывая, из горницы вышел отец. Он слышал разговор и, лукаво щурясь, сказал:
— Эк вас, комиссаров-то, будто в печке пекут…
Лавр промолчал. Он знал привычку Василия Алексеевича серьезный разговор начинать с подковырки.
— Какой из тебя комиссар?! — продолжал он. — И брюшком жидковат, и голос, как у псаломщика Иакова. Да и людей, поди, боишься, слово народу сказать не можешь. Вон Городецкий… комиссар так комиссар!..
— Ладно, батя, не боги горшки обжигают, — садясь за стол, улыбнулся Лавр. — Нам, простым людям, революция власть дает, а мы бы тараканами в стороны? Этак-то и растопчут ненароком.
Василий Алексеевич сел напротив, степенно пригладил короткие усы.
— Верно говоришь. Главное, чтоб душа кипела за революционное дело. У нас, на приисках, вовсе старичок всем заправлял. Щуплый такой, в чем душа держится, а ума — палата.
— Хватит, отец, — прервала его Анна Ефимовна, ставя на стол миску со щами. — Лавруша на обед не приходил, проголодался, а ты разговорами потчуешь.
— Не встревай, мать, в мужской разговор, — обиделся Василий Алексеевич. — Худого я ему не присоветую. — Немного помолчав, чтобы переключиться на прежний тон, спросил:
— Ты Ленина один раз видел?
Лавр испытующе глянул на отца: к чему он клонит? Однако на лице Василия Алексеевича было лишь неподдельное любопытство.
— Один. На Финляндском вокзале.
До первых петухов затянулся разговор. Не спала и Анна Ефимовна. Убрав со стола, принялась за вязание. Удивительные истории рассказывал Лавруша. Трудно было поднимать революцию. Спасибо Ленину, что на путь наставил людей!
Не вытерпела Анна Ефимовна, свое слово вставила.
— Брательника Костю пристроил нито куда… Меньшой он у нас, а ить семнадцать ужо стукнуло. Пора бы за ум браться.
