Михаил Воробьев - В сердце и в памяти
На вокзале капитан Костенко произнес перед нами, новобранцами, зажигательную речь. Говорил он с украинским акцентом, не спеша. Фразы подбирал такие, что у нас кровь бурлила. Говорил о том, что служить нам в городе, носящем имя великого Ленина, в кавалерийской дивизии, которую создавал в гражданскую войну сам Семен Михайлович Буденный, водил в атаки Климент Ефремович Ворошилов, которой командовали в разное время такие прославленные советские военачальники, как Ока Иванович Городовиков, Семен Константинович Тимошенко…
От призывников выступал Петр Шаламов. Он заверил, что уральцы не подведут, будут служить достойно.
Дивизия встретила нас плакатами, транспарантами: «Добро пожаловать, дорогие и храбрые уральцы!»
Я был зачислен красноармейцем в 23-й Сталинградский кавалерийский полк. Шаламов попал в учебно-полковую школу и очень скоро стал там секретарем комсомольской организации.
Наши с ним пути разошлись в 1932 году. Дивизия перебрасывалась в Белоруссию, а Шаламов получил назначение в политотдел авиационной части. В создаваемые авиачасти направляли лучших из лучших из других родов войск. Прошел Петр Григорьевич всю Великую Отечественную войну. Победу встретил в должности начальника политотдела гвардейского авиационного корпуса, в звании полковника. К сожалению, умер недавно П. Г. Шаламов.
Недолго прослужили мы вместе и с другим товарищем-челябинцем Сергеем Зиновьевым. Зачислен он был в 19-й Манычский кавалерийский полк. Хорошим был кавалеристом. Но начали создаваться в колхозах машинно-тракторные станции, и дивизия командировала его в один из политотделов МТС. В годы войны С. В. Зиновьев работал в Челябинском обкоме партии, не раз выезжал с делегациями трудящихся области на фронт. Сейчас возглавляет Челябинский городской совет ветеранов партии, комсомола, войн и труда.
По-разному сложились наши судьбы, но службу в 4-й кавалерийской дивизии имени К. Е. Ворошилова мы всегда вспоминали и вспоминаем с благодарностью.
«Как и в годы гражданской войны, — писал в своих «Воспоминаниях и размышлениях» Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, — 4-я дивизия осталась одной из лучших в нашей кавалерии. Личный состав дивизии бережно хранил и славные боевые традиции, успешно воспитывал у молодых конников чувство высокой ответственности и воинского долга».
Располагалась дивизия в местах, где раньше, при царской власти, стояли конногвардейские части. Штаб размещался в Петергофе, а наш 23-й Сталинградский полк — в Детском Селе.
Служить я начал в первом эскадроне. Был старательным и дисциплинированным. Сказались, видимо, солдатские традиции семьи. Прадед мой Иван Васильевич прослужил в армии 25 лет, дед Федор Иванович — двадцать, отец Данила Федорович — пятнадцать. Я гордился, что об отце в нашей деревне так и говорили: «Данила-солдат». Сколько себя помню, он мне внушал: «Ты — будущий солдат, будущий защитник Родины. А солдатская служба нелегкая, надо готовиться к ней». С шести лет брал меня на охоту, приучал к многокилометровым пешим переходам. Думаю, что отцовская школа хорошо помогла.
Командир эскадрона В. В. Минин предложил пойти к нему в коноводы. Забот прибавилось. До этого у меня был только свой конь Вражда, а теперь надо было ухаживать еще за двумя командирскими скакунами. Но я очень любил лошадей и хлопоты о них не считал за большой труд.
Однажды — было это в мае 1930-го — вызывают к командиру эскадрона. Прихожу. В кабинете за столом, кроме Виктора Васильевича Минина, Федор Яковлевич Костенко, начальник учебно-полковой школы.
— Нравится служба в армии? — задал он мне с ходу вопрос.
— Так точно! — гаркнул я в ответ.
— Пройдите, — пригласил Костенко. И когда я сел, удивил и обрадовал новостью: — Комэска рекомендует вас в учебно-полковую школу курсантом.
Школу эту в том же 1930 году закончил с отличием и был оставлен в ней командиром отделения. Потом стал помкомвзвода. Сбылась и давнишняя мечта: был принят в ряды ВКП(б). А рекомендацию мне давал сам Костенко.
Федор Яковлевич Костенко сыграл огромную роль в моем становлении как военного и просто как человека. Считаю великим счастьем, что в самом начале жизненного пути встретился я с ним. В 1942 году, будучи заместителем командующего Юго-Западным фронтом, он пал смертью героя в ожесточеннейшем сражении на Харьковском направлении. Для меня это было большим личным горем.
В ноябре 1931 года в звании старшины меня перевели в тот самый первый эскадронов котором начинал свою службу в дивизии.
Старшина эскадрона… Помню, мы, молодые красноармейцы, наивно, но со всей серьезностью обсуждали вопрос: кто в эскадроне старше — командир или старшина? Командира мы видели только на занятиях и в строю. А старшину? Утром поднимал с постели — старшина. Укладывал вечером спать — старшина. Поднимал ночью по тревоге — старшина. Он спрашивал за чистоту коня и оружия, вел в клуб, в столовую и на стрельбище. Так что поневоле задумаешься, кто в эскадроне старше — командир или старшина. Теперь, возможно, новобранцы говорили так же обо мне.
В 1932 году дивизию, как я уже писал, перебросили в Белоруссию. Вскоре она была переименована, стала 4-й Донской казачьей. Получила высшую награду Родины — орден Ленина. Дивизией командовал Г. К. Жуков. Впоследствии в книге «Воспоминания и размышления» он напишет:
«…У меня сохранились самые лучшие воспоминания о командирах и бойцах 4-й Донской казачьей дивизии имени К. Е. Ворошилова».
Перед самой войной дивизия была преобразована в 210-ю мотострелковую. Командиром соединения стал Ф. А. Пархоменко. В своей книге «Пройденный путь» Маршал Советского Союза М. С. Буденный так сказал о нем:
«Отчаянный рубака, человек большой физической силы и неукротимой отваги».
Я командовал в дивизии бригадной школой младших командиров.
ПЕРВЫЕ БОИ
Когда шел на пионерский сбор, в школу № 70, то был уверен: буду рассказывать о последних днях войны — наступал май, месяц нашей Великой Победы. Но из-за парты поднялась маленькая девочка и взволнованным голосом попросила:
— Расскажите, пожалуйста, а как для вас началась война?
И отчетливо встало перед глазами то далекое, никогда не забываемое.
…Пакет от начальника штаба дивизии доставили уже под вечер. Вскрыл:
«К утру 22 июня выгрузить боевую технику из прибывшего на станцию Лапичи эшелона».
Приказ есть приказ. Приглашаю своего заместителя по политической части капитана Я. В. Пшеничникова.
Удивительный у меня комиссар. Начинали еще с 4-й Донской, а ни командирской лексики, ни строевой выправки он так и не приобрел. Зато как любили курсанты замполита! Что бы ни попросил любого из них сделать (а он, действительно, больше просил, чем приказывал), — все выполнялось и быстро и четко.
Ознакомившись с содержанием штабной депеши, Пшеничников — не в восторге.
— Да-а, отдохнули ребята…
Как понимаю его состояние. Учебного времени не хватает. Едва успеваем за новинками в теории подготовки сержантского состава. Вот только что вернулись с учений. Устали все — до предела.
Но раз надо — значит, надо.
Поднятая по тревоге бригадная школа младших командиров выступила к Лапичам. Добрым курсантским шагом до них от нашего лесного военного городка всего несколько десятков минут.
Вот и Лапичи. По размерам, пожалуй, лишь условно примешь за станцию. Это, скорее, полустанок, разъезд. Несколько домиков вытянулись вдоль железнодорожного полотна. Постройки одноэтажные.
Курсанты действовали споро. Когда тихая теплая ночь заалела рассветом, разгрузка уже заканчивалась. Шел четвертый час утра.
И вдруг появились самолеты. В дивизии да и в корпусе их не было. И все же едва ли кто в ту минуту подумал, что самолеты могут быть чужие. Они шли тесными группами, будто тяжелая гудящая грозовая туча. Вот развернулись над селом, правее нас. От самолетов отделились маленькие черные точки. И почти тотчас загрохотали разрывы бомб, над домами заплясали жадные языки пламени.
Что это? Осколок долетевшего до нас пограничного инцидента, наглая провокация или… война?
Подтвердилось самое худшее из предположений — была война.
Школа, правда, не имела потерь. Курсанты сумели быстро рассредоточить прибывшие танки и новенькие автомашины. И когда над станцией нависли «юнкерсы», на путях стояли лишь порожние платформы.
Потом — марш-бросок в район Барановичей. 210-й мотострелковой отводился участок Валерьяны — Шишецы. Три дня — 23, 24 и 25 июня — дивизия готовила полосу обороны. Тщательно отрывались окопы с ходами сообщения.
То и дело приходилось отвлекаться — ловили немецких воздушных десантников. Непрерывно бомбила вражеская авиация. И непрерывным потоком шли через наши позиции беженцы. В глазах — страх, боль и тяжелый упрек нам, воинам. Это тягостно действовало на бойцов.
