Макс Поляновский - Судьба запасного гвардейца
Она заботливо пеленала ребенка, Васек ей помогал. Увлеченные своим делом, они и не заметили, что Гасилов скрылся ненадолго и теперь вышел из другой комнаты, сияющий, в белоснежной расшитой рубашке.
Спеленатый младенец возлежал на большой подушке, смешно морщил красное личико. Вдруг, вместо того чтобы улыбнуться или блаженно задремать, он откашлялся и заревел на всю комнату. Нагнувшись над ним Гасилов испуганно взглянул на Анну Евграфовну.
— Ничего удивительного, — сказала она. — А ну как солдата не кормить — небось он тоже веселиться не захочет. Есть мальчонка хочет, вот что. Видела я вашу соску шоколадную: спасибо скажите, что в рот взял. Вот мы сейчас ему кашки сварим — манка у меня есть да и молока стаканчик остался…
Гасилов лишь крякнул сконфуженно, когда хозяйка упомянула соску. Васек счел нужным его успокоить:
— Ничего, товарищ зампотех. Главное, выход нашли. Не тушенку ж ему давать свиную!
Спустя несколько минут настроение малыша явно улучшилось. Наевшись жиденькой манной каши, он, к всеобщей радости, громко умиротворенно загукал, рассмеялся, когда Гасилов начал показывать «козу рогатую» и щелкать пальцами или забавно надувать щеки. Впрочем, развлечение длилось недолго: малыш зевнул разок, другой и вскоре безмятежно уснул.
Тогда и началось совещание, в повестке дня которого стоял один-единственный вопрос: окончательное решение судьбы найденыша.
Слово предоставили хозяйке дома, но она сперва вдоволь поплакала видно, и о дочке своей, и о муже, которых унесла из родного дома военная гроза. Потом женщина утерла глаза, склонилась, тихо причитая, над ребенком:
— А детям-то, детям за что столько страданий выпало? Едва жить начал, а уж как досталось!..
Попытался слово взять и Гасилов, начал было извиняться да оправдываться, но Анна Евграфовна лишь рукой махнула:
— Не дело говорите. За что же тут извиняться? Счастье, что жив остался малец.
Она бросила взгляд на часы, заторопилась:
— Мне, мои дорогие, в шесть утра на работу заступать. Да и вы, должно быть, затемно выедете: утром-то опасно, бомбят дорогу. Ложитесь-ка спать, фронтовики. Отдохните. Вы, товарищ командир, наверно, давно уж в кровати не спали? Вот, ложитесь на мою. А ты, Васек, раскладушку себе принеси, знаешь, где она. Маленького я на дочкиной постели оставлю.
— А где ж вы сами будете спать? — спросил Гасилов.
— Мне спать некогда, — ответила Анна Евграфовна.
— Вам ведь в шесть на работу, а сейчас только начало второго.
— Да не тревожьтесь вы за меня. Я железнодорожница. Коли нужно — по нескольку ночей глаз не смыкаю. Такая наша работа…
— Но сейчас, до шести утра, вы же отдыхаете? — упорствовал Гасилов.
— Так ведь дело у меня есть: с напарником надо договориться, разве вы не слышали? Пусть поменяется со мной дежурством. Если рано утром заступлю, малец такого реву задаст — голос сорвет. Его одного на целый день не оставишь!
Анна Евграфовна накинула теплую шаль, сунула руки в рукава заботливо поданного Гасиловым пальто, негромко сказала:
— Меня не ждите, укладывайтесь. Я скоро вернусь. Заплачет малыш — там молоко на плите в кувшинчике, теплое…
Приветливо кивнув постояльцам, старая железнодорожница вышла, сбежала по ступенькам. Прислушиваясь к ее гулким шагам, Васьков сказал Гасилову:
— И откуда у нее только силы берутся? Эх, отдыхать бы ей да на внуков радоваться.
— Святая женщина, — решительно заключил Гасилов.
Фронтовики прилегли вздремнуть, однако не успели они улечься, как из висевшего на стене репродуктора донесся голос диктора и зловещее гудение: воздушная тревога! Не успело оно затихнуть — раздался оглушительный удар. Маленький домик встряхнуло, кровать под Гасиловым охнула и осела. Гасилов вскочил и бросился к ребенку, а Васьков выбежал из дома посмотреть, цела ли машина. Малыш безмятежно сопел как ни в чем не бывало, тогда Гасилов вслед за Васьковым вышел во двор.
Машина, целая и невредимая, стояла на месте во дворе, освещенном заревом недалекого пожара, но водителя не было видно. Встревоженный Гасилов не решился отойти далеко от калитки, вернулся к ребенку.
Прошло немало времени, прежде чем Васьков, мрачный и расстроенный, вернулся в дом. Не слыша упреков переволновавшегося Гасилова, произнес:
— Придется ребеночка дальше везти, товарищ инженер-капитан. Беда случилась: ранило куму… В госпиталь ее отправили, сам относить помогал. И ранило-то прямо здесь, неподалеку, осколком. Эх, не поостереглась она, спешила очень. До чего ж проклятая штука — война! Забирайте мальца, Юрий Петрович. Пойду заводить машину…
«ЗАПАСНОЙ ГВАРДЕЕЦ»
Как и следовало ожидать, в полку только и разговоров было о находке заместителя командира по технической части. Было это необычно и совсем не ко времени, но ни у кого даже мысли не мелькнуло, что Гасилов поступил неправильно, хотя полк в те дни стоял на ближайших западных подступах к Сталинграду.
Обсуждая новость, солдаты добродушно посмеивались:
— Слыхали? Инженер-капитан вместе с запчастями привез нам пополнение — «запасного гвардейца».
— Порядок, нашего полку прибыло.
— Придется для такого «гвардейца» полковые детские ясли открыть. Васькова — заведующим.
Шутила больше молодежь. Люди постарше вздыхали, сетовали:
— Что война-то делает… Какие беды принесла крохе, а ведь, считай, счастливчик: выжил!..
— Правильно сделал инженер-капитан, живая жизнь — дело святое. Неужто всем полком не выходим «гвардейца»?
Между тем, крохотный гражданин был с почетом водворен в землянку, где обитал Гасилов вместе с ординарцем — пожилым солдатом Филиппычем — и шофером Васьковым. Маленький человек, начавший жизнь свою столь необычно, возлежал теперь на койке зампотеха, неизменно находясь в центре внимания солдат и офицеров.
Появился в землянке и полковой врач — «произвести медицинское освидетельствование нового пополнения», как он выразился.
Усилили освещение: принесли несколько медных снарядных стаканов со вставленными в них фитилями. Но едва полковой врач увидел развернутого младенца, он тут же признался, что никогда не имел дела с такими «мелкокалиберными» пациентами. Правда, это не помешало врачу тут же внимательно осмотреть, выслушать и простукать неожиданного пациента.
Похоже, результаты осмотра не слишком порадовали врача. Обратившись к Гасилову, будто он и в самом деле был отцом ребенка, полковой врач сказал, пожимая плечами:
— Признаться, ребенок ваш плох. Очень простужен, хрипы в легких. Сказывается, конечно, что долго пролежал на промерзшей земле. Да и с кишечником у него не все в порядке. Хоть он у вас и «гвардеец», армейское питание для него не годится. Нужен режим, уход, еда соответствующая. В общем, прямо скажу, долго он здесь не протянет. Надо бы поскорее отправить его отсюда…
Гасилов болезненно поморщился. Неожиданно для себя он почувствовал, что расстаться с ребенком, уже третьи сутки живущим подле него, будет ему нелегко. Он уже успел и привыкнуть, и привязаться к малышу, радовался его улыбке, его комичным гримасам и приходил в восторг, когда тот с живым интересом таращил глаза на окружающих. Гасилов ловил себя на том, что прислушивается к дыханию ребенка, просыпается ночью при первом его крике.
О своей семье Гасилов никому никогда не говорил. Однако фронтовики чуткий народ: по тому, как мрачнел зампотех, как спешил он уйти, когда в полк приходила очередная почта, окружающие понимали — сам он писем не ждет. Но если молоденькие солдаты охотно слушали рассказы людей семейных об оставшихся где-то близких, старались ободрить их и утешить в минуты тревоги о семье, то Гасилов слишком явно подобных разговоров избегал. И его не трогали, чувствовали: прикасаться нельзя, причинишь боль! Кое о чем можно было лишь догадываться — ведь жил Гасилов в Белоруссии, которую оккупировал враг. Где-то у самой границы…
Командир полка гвардейских минометов знал своего зампотеха еще с той поры, когда оба они носили штатское платье и не помышляли о войне. Вместе с другими комсомольцами, молодые, веселые, полные энергии, приехали они на одну из строек Первой пятилетки. Подружились. Перед самой войной работали вместе в Средней Азии, куда Гасилов временно приехал…
Полковнику доложили о прибывшем вместе с Гасиловым «запасном гвардейце», и он тоже пришел в землянку взглянуть на неожиданное приобретение. Присев на одну из коек, командир полка несколько минут не спускал глаз с малыша.
Ординарец Филиппыч постарался вовсю. В землянке было так натоплено, что ребенок мог лежать в одной рубашонке, доставшейся ему от доброй Анны Евграфовны. Малыш ничуть не смущался присутствием такого высокого начальства: то размахивал ручонками, то вдруг запихивал в рот собственную ногу, то испускал воинственный клич. А стоило полковнику наклониться над ним, как он ухватил его за нос под общий, хотя и несколько смущенный смех собравшихся.
