Владимир Першанин - Штрафники, разведчики, пехота

Командиром взвода был старший лейтенант Чистяков. Коротко стриженный, в пилотке, легких брезентовых сапогах, он встретил меня доброжелательно. Познакомил со взводом, расспросил о службе и сказал, что нуждается в опытных разведчиках. Опытным я себя не считал. Но если учесть, что половина взвода были новички, то здесь на меня смотрели как на бывалого командира отделения. Я откровенно рассказал, что в поисках участвовал всего несколько раз.

— Ничего, — успокоил Чистяков. — Войну ты уже понюхал, под огнем побывал. Медалью «За отвагу» так просто не награждают. А что лишнего не хвалишься, это хорошо.

Чистяков был более опытным командиром, чем Федосов, более решительным, изобретательным. Он «перетягивал» к себе во взвод саперов, радистов, артиллеристов. У нас был свой переводчик, не слишком большой знаток, но умевший перевести нужные вопросы и ответы. Хотя взвод считался пешим, Чистяков обзавелся двумя трофейными мотоциклами. Имелось достаточное количество биноклей и хорошая стереотруба. Автоматы были наши, пистолеты и ножи у некоторых разведчиков — трофейные.

Фронт на участке армии какое-то время стоял на месте. Мы находились километрах в восьмидесяти от Полтавы. Расстояние до немецкого переднего края составляло от 400 до 700 метров. Мощных укреплений противник возвести не успел. Спешно минировались подходы, немцы устанавливали по ночам бронеколпаки, зарывали в землю танки. Я знал, что долго стоять на месте не будем. Шло наступление на Днепр, и передышки были короткими.

Два дня я вел вместе с отделением наблюдение за передним краем, а затем был направлен с группой за «языком». Полковая разведка действовала очень активно. Зная, что скоро возобновится наступление, такие группы посылали часто. Командир полка требовал информацию о тех войсках, которые нам противостоят. Группу возглавлял сержант Михась, белорус из-под Орши. Вначале я думал, что это его имя, оказалось — фамилия. Так его все и называли. Жилистый, с очень сильными цепкими руками, он имел немалый опыт и напоминал мне Сашу Голика. Два человека были из моего отделения. Ваня Уваров, тоже крепкий парень, до войны занимался борьбой. В группе был еще паренек из-под Казани. Фамилию его я не запомнил.

Каждая вылазка за «языком» словно нырок в холодную воду. Заранее представляешь, как ползешь через нейтралку, замираешь при свете ракет, а что ждет впереди, один Бог знает. Мы взяли зазевавшегося часового и благополучно вернулись. По нам открыли огонь, когда группа уже была рядом с нашими траншеями. Помню, что пленного вначале допросили прямо в землянке Чистякова. Как вели себя пленные? Они прекрасно знали, если начнут отпираться, изображать героев, хорошего не жди. Говорить все равно заставят, а за упрямство могут и пристрелить.

Отмечу сразу, в сентябре сорок третьего года фрицы не чувствовали себя побежденными. Их вера в

Гитлера и в мощь своей армии была крепкой. Кроме того, они боялись за своих близких, которых могут отправить в концлагерь, за «предательство». Тот пленный изворачивался, плел очевидные вещи, которые мы знали и без него. Потом разговорился, но мы никогда не верили пленным. Поэтому всегда старались взять контрольного «языка». А вот с контрольным у нас получилась неувязка.

В ночь, когда я отдыхал, на другом участке предприняли новую вылазку. С одной стороны, лезть за «языком» два раза подряд было опасно. А с другой, несмотря на строгие приказы начальства, немецкие солдаты на переднем крае несколько расслаблялись, считая, что русские две вылазки подряд не повторят. Повторили. И нарвались на неожиданность. Немцы осветили передний край «люстрами». Так мы называли большие светящиеся ракеты, которые запускали из минометов. «Люстры» медленно снижались на парашютах, заливая все вокруг ярким светом. Разведгруппа оказалась как на ладони. Несмотря на то что ребята лежали неподвижно, по ним открыли такой огонь, что они вынуждены были отползать. Четверо разведчиков погибли, а двое оставшихся в живых получили ранения.

Хотя разведчики стараются унести с собой тела погибших товарищей, в данном случае все четыре трупа остались на нейтральной полосе. По ним весь день тренировались или вымещали злобу немецкие пулеметчики. К вечеру тела представляли собой жуткое зрелище. Бесформенные, изорванные пулями трупы со снесенными лицами, отбитыми руками. Командир разведки полка и наш взводный Чистяков собрали сержантский состав взвода, обсуждали причины трагической неудачи.

— Нельзя каждую ночь людей гонять, — сказал один из сержантов.

Капитан, начальник разведки полка, его не оборвал, а терпеливо объяснил, что сейчас такая ситуация. Вот-вот начнется наступление, а мы не знаем, кто перед нами.

— Давайте на разведке выезжать! — раздался тот же голос. — Четверых угробили, посылайте еще.

— Не возьмем контрольного «языка», пошлют роту и две в разведку боем. Там не четверо, а все сорок или шестьдесят за паршивого «языка» полягут.

Это вмешался Чистяков. Он спокойно разобрал случившееся. Пришли к выводу, что надо было лежать и не шевелиться. Немцы случайно в кого-то попали, а остальные задергались. Поэтому и постреляли группу, как в тире. С одной стороны, лейтенант был прав, а с другой… попробуй лежать неподвижно, когда в тебя из пулеметов садят.

Двое суток мы наблюдали за передним краем. Я получше познакомился со взводом, своим отделением. Ребята хорошо отзывались о командире взвода. Авторитетом пользовались сержант Михась, пом-комвзвода Василий Бессчетных. Отдельно упоминали кавказца, я запомнил только его национальность — табасаранец. Одна из небольших народностей, насчитывающая тысяч семьдесят человек. Он держался немного в стороне от других и был знаменит тем, что в разведку ходил только один. «Языков» приводил, плотно замотанных капюшоном, а руки связывал тонким сыромятным ремешком.

Мне было интересно с ним познакомиться поближе. Кавказец, лет двадцати, был хорошо сложен, широкий в плечах, на ремне висела кобура с массивным немецким «вальтером» и кинжалом, тоже трофейным. Говорили, что он не брал с собой автомат, а действовал чаще кинжалом. Пожали друг другу руки, но разговора не получилось. Он назвал имя, которое я сразу забыл, односложно ответил на два-три моих вопроса и прикрыл глаза, когда я начал что-то говорить. Возможно, табасаранец плохо меня понимал, а скорее всего, просто не имел желания разговаривать. Ребята называли его Казбек. Или по созвучию с именем или по названию горы, которую знал каждый. «Казбек» считались тогда лучшими папиросами.

Михась, служивший во взводе давно, сказал, что Казбек парень своеобразный, лучше к нему не приставать. Узнав, что я учился в железнодорожном техникуме, Михась уважительно покивал и сообщил, что перед войной работал год путейцем-ремонтником под Оршей. Семья осталась в оккупации, а сам он сумел выбраться на одном из последних эшелонов. Видел, как станцию бомбили немецкие самолеты. Получилось так, что Михась и Ваня Уваров стали моими близкими друзьями. В разведке вообще отношение друг к другу очень теплое. Хотя вначале присматриваются и принимают в коллектив после совместных вылазок в немецкий тыл, где человек быстро проявляется. Случалось не раз такое, что ребят отчисляли. Но об этом позже.

Вторая вылазка за контрольным «языком» закончилась также неудачно. Немцы выдвинули метров на сто вперед боевое охранение. Нас обстреляли из пулемета уже издалека. Поднялся шум, и мы от греха убрались назад в траншею. Стало ясно, что в ближайшее время ночная охота ничего не даст. Было принято решение сделать это днем.

Дело в том, что сентябрьское наступление, все больше отодвигая линию фронта на запад, практически полностью не прекращалось. На одних участках фронт ненадолго замирал, шло срочное пополнение полков людьми и техникой. На других — удары продолжались. Немцы, ранее избегавшие оставлять свои части в окружении или полукольце на опасных выступах, чтобы не попасть в «котел», теперь оборонялись с ожесточением. По правому берегу Днепра строился знаменитый Восточный Вал, система мощных укреплений. Главной задачей немецких частей являлось замедлить наступление Красной Армии, дать возможность перебросить через Днепр как можно больше людей и тяжелого вооружения.

Один из таких выступов образовался перед нами. Немецкая оборона врезалась в наши позиции метров на семьсот. Прямоугольник шириной не более четырехсот метров насквозь простреливался нашими орудиями и пулеметами. Немцы упорно за него держались, хотя несли большие потери. Взять этот «прыщ» было нелегко, болотистая речка, бронеколпаки, блиндажи, минные поля. Подготовка к наступлению еще не была завершена, но полк уже располагал достаточным количеством артиллерии и тяжелых минометов. Вряд ли из-за «языка» командование дало бы разрешение на операцию. Силы копились для наступления. Но этот «прыщ» мешал всей дивизии, и его решили подрезать.