Борис Бурлак - Левый фланг
— Мне нужно идти, Иван Григорьевич, — сказала Чеканова.
— Сегодня к нам привезли раненого югославского партизана. Его принимал врач из передовой группы медсанбата. Соберите там консилиум, партизана надо обязательно спасти, во что бы то ни стало.
— Понимаю, Иван Григорьевич…
Уже на ходу она увидела в окне гимназии тонкое, испитое лицо Некипелова, — он с опозданием отступил в глубь комнаты, — и резко повернула через самую грязь к машине.
Недаром она спешила уйти от Строева: у нее обостренная реакция на такие взгляды из-за укрытия, она их чувствует безошибочно.
Водитель санитарного автомобиля подал руку. Она отказалась от помощи, да зря. Полой за что-то зацепилась, а юбка в это время вздернулась, и зябкий ветерок овеял тугие коленные изгибы ее полных ног. Она с силой хлопнула дверцей, нисколько не сомневаясь, что Некипелов продолжает наблюдать в окно. «Ну и черт с ним, с этим бабником!» — подумала она, старательно пряча ноги под шинелью.
Панна, Панна… Он, Строев, еще на Днестре, в один из тихих вечеров затянувшейся обороны под Тирасполем ни с того ни с сего начал рассказывать ей о себе. А она до сих пор ни слова. Слушать — слушает, иной раз даже подтолкнет его словно бы нечаянным вопросом, однако сама упрямо отмалчивается. Непонятно, почему? Ведь он же не преследует Чеканову назойливыми ухаживаниями, ему просто интересно поговорить с ней на досуге. Так легче жить на фронте. А женщина и на войне остается женщиной: она и перед смертью готова утаить что-нибудь самое святое, сокровенное.
ГЛАВА 2
Горы могут надежно защитить, но горы могут и неожиданно напасть. Это не степь — душа нараспашку. Тут смотри в оба: окружая противника, сам можешь угодить в ловушку. Так оно и случилось с Бахышем Мамедовым. На второй день наступления, когда батальоны стали терять локтевую связь между собой, полковой штаб был атакован немцами. Если бы не минометчики, отставшие из-за дождя от своей пехоты, штаб наверняка бы разгромили полностью. В короткой, но жаркой перестрелке было ранено трое связистов и убит Саша Иноземцев, славный малый, ординарец Бахыша.
Мамедов сильно переживал смерть Саши, которого взял к себе на Украине еще старый командир полка, погибший на Южном Буге. Тогда, весной, вся дивизия долго горевала, что майор Бондарь, только что награжденный орденом Суворова, немного не дошел до своего родного Николаева. Бахыш, приняв полк, по-прежнему называл его бондаревским: вместе с ним он прошел Северный Кавказ и Украину. Саша часто напоминал ему о драме, что разыгралась на самой кромке бужского берега.
А теперь вот нет и Саши. Осталась только Рая, вдова Ивана Бондаря: война свела их, обвенчала, война и разлучила их…
— Товарищ майор, вас к аппарату генерал, — доложила Мамедову старший сержант Донец.
«Легка на помине», — подумал Бахыш и открыл дверь в другую комнату, где располагались его связисты.
Генерал сообщил, что левый сосед ведет тяжелые бои в Заечаре, и потребовал к исходу дня овладеть местечком Р., о с е д л а т ь заечарское шоссе и быть готовым к выполнению следующей боевой задачи. Бахыш развернул свою карту: до чего же эти Балканы напоминают родной Кавказ, только высоты не те, не кавказские.
— Капитана Лебедева ко мне! — распорядился он.
— Я здесь, товарищ майор, — отозвался капитан из коридора.
— Заходи… Чего притаился? И не слышно! Когда полк наступает, то начарт[7] у всех на виду, а как заминка, то начарт и с глаз долой!
Лебедев знал, что шуточки Мамедова не от хорошей жизни. Досталось ему, значит, от комдива.
— Садись, бери карту, — уже серьезно сказал Мамедов.
Они сели за стол, плечом к плечу. Оба совсем еще молодые, едва достигшие верхней отметки комсомольского возраста. Но капитан был повыше майора, который выглядел бы вовсе юным, если бы не его усталые, потерявшие блеск глаза.
— Мы с тобой, Борис, неправильно воюем, — говорил Мамедов то чисто по-русски, то с восточным акцентом. — В горах каждый боец сам себе хозяин, а мы всю артиллерию, свою и приданую, собрали в одну кучу-малу. Великим полководцам подражаем, хотя у нас с тобой всего-навсего тысяча стрелков…
Бахыш в нескольких словах изложил свой план: распределить пушки, гаубицы и минометы по отдельным батальонам (на каждый придется почти по дивизиону), оставить в резерве роту и трехдюймовую батарею и атаковать городок с трех сторон одновременно, вдоль этих трех дорог, разделенных между собой невысокими увалами.
— Я вижу, ты не согласен, — заметил командир полка.
— Непривычно как-то.
— Партизанщина, хочешь сказать? Знаю, что артиллеристы предпочитают кулак растопыренным пальцам. Но тут горы.
— Мое дело маленькое, я пушкарь.
— Если будет еще одна война, то общевойсковыми начальниками станут уже артиллеристы. Вспомни меня тогда, Борис.
— Еще одной войны не будет.
— Тогда пошли на передовую…
Через час наступление возобновилось. Первый батальон, действующий в центре, вскоре потерял и зрительную связь с другими батальонами, которые старались охватить городок с юга и севера.
Бахыш нарочно поотстал от комбата-один, капитана Дубровина, чтобы не смущать его своим присутствием: хуже нет, когда во время боя стоит за твоими плечами старший командир.
Противник, вяло отстреливаясь, отходил, поняв, что может оказаться в к о т е л к е. На юге погромыхивало сильнее: это немцы продолжали драться в Заечаре.
Вместе с Мамедовым шли начарт Лебедев, ПНШ Ольхов, Рая Донец, ее помощник с походной рацией через плечо, связные батальонов и трое автоматчиков — на всякий случай. Настроение у Бахыша поднялось: бывают и на войне такие вот минуты, когда идешь себе за отступающим противником, не замечая редких разрывов поодаль от тебя, и с каким-то умилением оглядываешься по сторонам. На западе круто возвышался амфитеатр Восточной Сербии, — чем дальше, тем гуще одна и та же синяя краска. Если взобраться на самую галерку, то с нее, пожалуй, откроется далекий вид на всю Моравскую долину, за которой стольный белый город Югославии. Но до него еще шагать да шагать через перевалы.
Командир правофлангового батальона прислал боевое донесение: вышел на исходный рубеж для общей атаки населенного пункта Р. Как быть дальше?
— Атаковать, не теряя времени, — приказал Мамедов.
Его беспокоило лишь то, что на левом фланге перестрелка усилилась и пехота вынуждена была залечь под минометным огнем. Нарисованной на карте подковы могло не получиться. Он хотел было приказать Лебедеву направить туда пушки из резерва, но хорошо, что помедлил.
Да, такое может случиться лишь в горах: на севере, на гребне пологого травянистого увала показались длинные, путаные цепи альпийских автоматчиков. Лебедев первым увидел их.
— К бою, на прямую наводку!.. — крикнул он командиру батареи, который, к счастью, держался от него поблизости. — Шрапнелью на картечь!..
Солдаты резервной роты едва успели принять боевой порядок. Бахыш кинулся на землю там, где стоял; рядом с ним лежало с десяток бойцов и офицеров из его оперативной группы. У всех были автоматы, кроме Лебедева. Бахыш бросил гневный взгляд на своего начарта с игрушечным вальтером в руках, но промолчал — не время для нотаций.
Дружно ударили все орудия. Немцы замешкались: они, как видно, совсем не ожидали встретить на глухом горном проселке русскую артиллерию. Но вот головная цепь колыхнулась во всю длину и, увлекая за собой загнутые назад крылья, покатилась по косогору на дно лощины, прямо на огневую позицию батареи. Трехдюймовки заработали как автоматические зенитки, — часто, взахлеб, перебивая друг друга. Наводчики расстреливали в упор альпийскую пехоту, и она валилась, как морские волны на песчаной отмели. Однако все ближе и ближе накаты этих волн, которым, кажется, не было конца, — там, за гребнем северного увала.
Комбат Дубровин в первую же минуту верно оценил положение у себя в тылу. Обычно он был тяжеловат на подъем, а тут — куда девалась его раздумчивая медлительность — он поднял ближнюю от себя роту и, повернув ее без малого на сто восемьдесят градусов, повел в контратаку.
«Молодец, Андрей!» — хотелось крикнуть сейчас Мамедову. Уж на этот-то раз он непременно добьется, чтобы комбат был представлен к званию Героя. Выручил под Кишиневом, когда немцы окружили в Котовском лесу полк, и теперь нашелся.
Противник не успел развернуться фронтом на запад, навстречу Дубровину, как тот с одной ротой налетел на горных стрелков, ударил по их растянувшемуся флангу. Они сгрудились, отпрянули к центру, под кинжальный огонь артиллеристов. А на самом гребне уже стали рваться мины: это полковая батарея, приданая дубровинскому батальону, тоже повернула свои стволы на целых полкруга.
Мамедов понимал, что немцы, подстегнутые хлопками минометов, наверняка, бросятся на дно лощины и опрокинут жидкий заслон на своем пути… Если бы Дубровин догадался двинуть весь батальон на северо-восток… Но тогда немцы могут ударить и с фронта, — чего и опасается комбат. Вот ведь чертовщина какая!.. И досаднее всего то, что ты сам сейчас уже не командир полка, а рядовой стрелок, который должен отбиваться наравне со всеми. Бахыш стрелял короткими очередями, экономя запасной диск для решающей минуты. Он не мог сказать себе, сколько убил автоматчиков за это время (и убил ли хоть одного вообще?), но ом видел, как под его пулями жмутся к земле эти знающие себе цену э д е л ь в е й с ы, и уже тем был доволен, что не зря лежит в боевой цепи.
