Виктор Бычков - Вишенки в огне
– Так там шофёр в пожарной машине сидит. Его куда?
– А ты не знаешь? Не согласится, так я сам.
Неизвестно, что говорил и как убеждал шофёра Агафон, но когда к ёмкости с дизельным топливом сначала подошла пожарная машина и стала поливать водой цистерну, тогда и другая машина пошла ей на помощь. Топливозаправщики стали под загрузку, а заведующий нефтебазой всё бегал, хлопал руками по ляжкам.
– Кто ж мне всё это спишет, братцы?
– Война, Петрович, война спишет, – пожилой пожарный докурил папиросу, втоптал в землю окурок, направился к машине, чтобы ехать заправляться водой по – новому заходу. – Тут бы быстрее солдатикам закачать, пусть хоть что-то с пользой пойдёт, а не то немцы опять налетят, взлетит всё к ядреной Фене.
В подтверждение его слов в воздухе послышались рёв самолётов: на районный центр надвигалась очередная волна немецких бомбардировщиков. Три из них уже пикировали на нефтебазу.
Кольцов с товарищами еле успели отъехать подальше, как на месте нефтебазы горел огромнейший яркий костёр, поглощая в себя всё живое и неживое в округе. Взорвавшиеся ёмкости с топливом разбрасывали вокруг себя страшные горящие брызги на близлежащие дома, ветром пламя сносило дальше, и уже охватился огнём почти весь пригород районного центра.
Вторую машину так и не успели заправить полностью: помешал налёт самолётов. Полупустая, она ехала впереди, поднимая шлейф пыли. И вдруг над ними пронёсся самолёт.
Столб земли вырос перед машиной, в которой были Кузьма с Петром. Взрывной волной только колыхнуло сам топливозаправщик, и шофёр еле успел обвернуть воронку от бомбы.
– Твою мать! Это уже серьёзно, командир! – и резко бросил машину вправо, в поле.
– Куда, ты куда? – заорал Кузьма.
– Не мешай, командир! – с застывшей на лице усмешкой, Петька вёл машину, поминутно выглядывая из кабины. – Ты ему кукиш, кукиш, сержант! Вдруг испугаешь. Или язык ему покажи: вдруг рассмешишь, твою мать. Он от хохота обгадится, а мы в это время и спасёмся. Помолчи! Сейчас я начальник, а ты терпи!
Машина дребезжала, подпрыгивая на кочках, скрипела фанерной кабиной.
Самолёт к этому времени развернулся и направился на топливозаправщик Петра точно по курсу – в лоб. Кузьма вжался в сиденье, безмолвно, неотрывно смотрел на несущуюся с неба смерть, понимая, что он сам в этой ситуации совершенно бессилен. Но ни у него, ни у водителя даже не возникло мысли оставить топливозаправщик, такую огромную мишень, спасаться самим.
Ведь попасть с самолёта по таким маленьким целям на земле как человек, не так уж и просто. А тут такая мишень, как огромный топливозаправщик. Захочешь – не промажешь. Фанерная кабина была плохой защитой. Но им в данный момент важно было спасти солярку. Это, как никогда ясно и отчётливо понимали оба – и водитель рядовой Панов, и старший машины младший сержант Кольцов.
До какого-то мгновения водитель не менял направления, шёл прямо навстречу самолёту, когда казалось – всё! Конец! И вдруг по одному ему ведомым соображениям снова отвернул резко в сторону, обратно к дороге.
Бомба взорвалась где-то позади машины, и Петро тут же громко расхохотался. Только смех его был, как и в прошлый раз: на грани срыва.
– Видал, как мы его? – зло произнёс водитель.
Впереди идущий топливозаправщик вдруг начал ходить по кругу, а потом совсем остановился и из него повалил густой чёрный дым. В тот же миг Петро направил свою машину в облако дыма, и ещё через какое-то время они и сами уже ничего не видели, стояли под прикрытием дымовой завесы, что образовалась от горевшего заправщика. Однако ветром сносило дым в сторону, и Панов увидел, как из кабины вывалился его сослуживец.
Петро тут же бросился к товарищу, но его опередил Агафон, он шёл навстречу, нёс на руках раненого водителя. А самолёт к тому времени улетел, и в очередной раз за этот день наступила тишина, что нарушалась разве что треском и гулом горящего топлива да громкими криками Петьки.
– Афоня! Что с Ванькой?
– Не ори, помоги лучше, – зло ответил Куцый.
Водителя первой машины ранило осколком бомбы в левый бок, вырвав огромный клок обмундирования вместе с человеческим телом, выворотив наизнанку кишки, которые свисали из – под грязной одежды. Агафон положил свою ношу на траву, стоял на коленях перед солдатом, всё пытался вправить внутренности на место, приговаривая:
– Терпи, Ваня, терпи, дружок. Мы… сейчас… сейчас… браток… – голос срывался, руки дрожали.
Кузьма с Петром находились рядом, молча смотрели, как бледнело лицо раненого, как жизнь покидала солдата, не в силах помочь ему, спасти.
Именно осознание беспомощности бесило, выводило из себя. Только что не смогли противостоять обнаглевшему от безнаказанности немецкому лётчику, а теперь не могли помочь истекающему кровью товарищу. Выводила из себя безысходность. Казалось, будь оружие в руках, и ты бы был с врагом на равных. Это бы придало сил, уверенности в себе. Но быть просто мишенью?! Этому противилось естество младшего сержанта, бесило.
Танк КВ вместе с обнаруженной машиной с боеприпасами находились там, где и указал Кузьма. Сама машина была прицеплена за танковый трос.
Павел Назаров выбежал навстречу, радостно размахивая руками.
– Командир, командир, мы их нашли почти что сразу. Чуть-чуть до нас не доехали. Бензин кончился. А как у вас?
Пока танкисты ждали товарищей с топливом, времени даром не теряли. Невзирая на протесты водителя, загрузили себе полный боекомплект, зарядили несколько лент к танковому пулемёту, и сейчас гордо показывали командиру свои достижения.
– А то, командир! Тут недавно самолёт пытался за нами поохотиться, так Павлик враз отбил ему охоту: снял кормовой пулемёт, да и резанул по вражине. Представь себе, задымил немчура и скрылся за лесом. Вот так, пускай знает наших! – меха ни к-водитель Андрей Суздалыдев прямо захлёбывался от восторга.
– Зато за нами удачно поохотился, – мрачно заметил Агафон и зло сплюнул. – Такого парня потеряли, э-э-эх! И почти половина бочки солярки сгорела. А нам и нечем ответить. Только и могли, что матерились вдогонку.
Часть снарядов, что загрузил себе экипаж Кузьмы, командир роты приказал изъять, чтобы хватила на всех, и поделил поровну. По два цинка патронов досталось на каждый танковый пулемёт, и это уже что-то. Личного оружия так и не было ни у кого. Говорят, его везли на других машинах, но…
Дозаправили баки топливом, и небольшая колонна из шести танков, одной танкетки, одного топливозаправщика выдвинулась на исходный рубеж к деревне Мишино. Резерв командира роты под командованием лейтенанта Шкодина ехал в крытом брезентом газике с прицепленной к нему полевой кухней сразу за командирским танком. Машину тыловиков, что доставила боеприпасы, не оставили на танкодроме, а снова так же зацепили тросом за танк в надежде на то, что удастся достать бензин и для неё.
Выдвинулись ближе к вечеру, чтобы обезопасить себя от налёта вражеской авиации. Но на всякий случай капитан Паршин приказал стрелкам-радистам быть готовыми к отражению воздушной атаки пулемётами. Пример Павла Назарова вдохновил, вселил уверенность, что и немецкие лётчики не бессмертны, и на них есть управа. Особенно если есть чем сбивать их.
Первый военный июньский день не спешил покидать землю, цеплялся за жизнь, как цеплялись, боролись за жизнь тысячи и тысячи людей на этой земле, что потянулись бесконечной вереницей в глубь страны, подальше от границы, туда, где с большей долей уверенности можно было и сохранить эту жизнь.
Небольшое воинское подразделение из нескольких танков бежало навстречу войне, торопилось туда, где в ночи вспыхивали сполохи пожаров, где гремели адские, страшные взрывы. Туда вёл их солдатский долг, долг защитника, воина, бойца, вела присяга. Они обязывали встать намертво, насмерть встать на пути врага; не дать ему продвинуться вслед бесконечной колонне беженцев; остановить немцев любой ценой, ничуть не думая о своей собственной жизни.
Им и не положено думать о собственной жизни. А если вдруг у кого-то и возникнет такая мысль, такое желание подумать о ней, так только оценить её, чтобы продать как можно дороже, да такую цену выставить, чтобы враги захлебнулись собственной кровью, забирая жизнь солдата, воина, защитника. Только с такой точки зрения и стоить думать. В противном случае это уже не солдат, не защитник, не воин, а нечто бесформенное, жалкое подобие человеческой особи. И цена ему – презрение сослуживцев, забвение знакомыми, родными, Родиной, наконец.
О ней, о собственной жизни, не думал и командир танка КВ-1 младший сержант Кольцов Кузьма Данилович, как не думали о ней и члены его экипажа. Все переговоры по танковому переговорному устройству были об одном: дойти до исходного рубежа и встать! Встать и остановить на этом рубеже врага любым путём, любым способом, но не пустить дальше этого клочка земли, пропитанного кровью и потом его предков. И милее, роднее и дороже вот этого безымянного клочка родной земли уже для солдата с этого мгновения нет и не будет. Именно он воплотит, и уже воплотил в себя всё понятие «Родина». А солдат готов морально и физически вот здесь, вот сейчас защитить этот кусочек родной земли, и если потребуется, то и окропить его, пролить и своей крови, внести и свою лепту в веками выстраданную его предками любовь и преданность к своей земле не на словах, а на деле. Даже если для этой цели потребуется его жизнь, а не только кровь. Он не нарушит ни воинского устава, ни присяги, как и не нарушит древние традиции своего свободолюбивого, мужественного народа, откуда и выстрадалась, произросла каждая буковка воинской клятвы, написанная кровью предков.
