Семён Цвигун - Мы вернёмся (Фронт без флангов)
Через несколько минут к зарослям терновника подошли солдаты. После отрывистой команды свинцовыми струями полили кустарник. Затем двинулись дальше. И опять слышались автоматные очереди.
Выждав, Потешин выбрался из колючего убежища, спасшего ему жизнь. Исцарапанный в кровь, он спустился в лощину, где сверкала на солнце на каменных перекатах говорливая мелкая речушка. Подполз к берегу, припал губами к чистой и прохладной воде. Пил долго и жадно.
Потом снял бушлат, тельняшку, зачерпнул ладонями воду, умыл лицо, шею. Это придало сил. Вынул из кармана брюк кусок газеты и, отрывая маленькие лоскутки, наклеил на кровоточащие ранки. Руки, лицо, шея покрылись сплошными заплатками.
По каменной гряде перебрался на противоположный берег и зашагал вверх по течению. Прошел метров двести – триста, за поворотом одинокий домик, двор обнесен низким заборчиком из сухолома. Фасад домика обращен к речушке, а противоположная сторона – к лесу. Из трубы валит дым, значит, до людей добрался. Первых на своем пути. Но кто они? Можно ли им довериться? А может, немцы тут?..
Вскоре из дома вышла пожилая женщина, а за ней верхом на палке выбежал белобрысый веснушчатый мальчуган.
Потешин вышел из кустов. Первым заметил его малыш. Подскакал к бабушке, дернул за юбку, а палец направил на него.
– Вам кого? – спросила женщина, когда Потешин приблизился.
– Немцев в доме нет?
– Пока бог миловал, – добродушно ответила она. – Заходи, сынок.
С печи спустился старик лет семидесяти. Исподлобья, настороженно посмотрел на Потешина.
– За кого воюешь, матрос?
– За Советскую власть, дедушка. За кого же еще?
Снял бескозырку, показал красную звездочку.
Глаза старика подобр-ели.
– Коли так, садись. Желанным гостем будешь. Хрицы вторые сутки шныряют по лесу. Все дороги перекрыли танками, пушек понаставили. Полицаи сказывали, завтра на зорьке начнут чесать лес, искать партизан и красноармейский отряд какой-то. Ты-то в одиночку, али как?
– В отряде я, дедушка.
– Это правильно. С народом силушки удваиваются. – И доверительно: – Передай командиру своему: в этом лесу я всю жизнь скоротал, лесником. Так что ежели понадоблюсь…
– Хватит тебе болтать, дед, – оборвала его женщина. – Человека накормить надо, а ты его баснями.
Она поставила на стол горшок с картошкой.
– Откушай, сынок, нашего яства. Не оглядывайся, не тревожься. До нас, слава те господи, немец не дошел, побаивается леса нашего, а по селам рыщет. Стонут люди…
Не договорила – послышался треск мотоцикла. В комнату вбежал перепуганный мальчик.
– Бабушка, немцы!..
Старуха схватила Потешина за руку, потащила в сени.
– Моментом на чердак, если не хочешь погибнуть! – И к мальчику: – Чтоб ни слова, Мишутка!..
Потешин вскочил на стоявшую под лазом кадушку, подтянулся и очутился на чердаке. Там было сено, кукуруза, тыква. Разведчик пробрался до небольшого запыленного окошка и стал наблюдать.
У калитки остановился мотоцикл с коляской, в которой сидел долговязый молодой обер-лейтенант в пенсне, блестевшем на солнце. Следом подъехала грузовая машина. Из нее выскочили десятка два автоматчиков и маленький толстый человечек в штатском. Человечек кинулся к мотоциклу, помог офицеру выбраться из коляски.
Обер-лейтенант что-то приказал. Одни солдаты окружили дом, другие бросились к крыльцу, вытолкали во двор старика, женщину, мальчика.
– Партизан? – спросил офицер, поправляя пенсне.
– Где партизаны? – по-русски с немецким акцентом выкрикнул человечек в штатском.
– Не знаем. И в глаза их не видели, – ответил старик.
Человечек в штатском перевел.
– Руссише швайн! – выругался обер-лейтенант и брезгливо ударил старика по щеке. Тот пошатнулся, но устоял.
– За что вы его избиваете? Он же больной! – в голос закричала женщина.
Рукояткой пистолета офицер с размаху ударил ее по голове. Женщина схватилась за голову, опустилась на колени. Пальцы ее окрасились кровью.
– Бабушка! – кинулся к ней мальчуган.
Офицер что-то сказал, и солдаты поволокли старика, женщину и мальчика к забору. Женщина привалилась к забору спиной, поддерживала мальчика, уткнувшегося ей в живот.
Толстенький человечек в штатском подскочил к ним.
– Если через пять минут не скажете, где партизаны, всем вам будет капут!
– Партизаны? – спросил старик, не спуская глаз с подошедшего офицера.
– Вохин партизан? Шнелль, шнелль! – торопил обер-лейтенант.
– Хорошо. Я скажу, где партизаны… – Старик выпрямился.
Потешин затаил дыхание, приготовился выбить окно и бросить гранаты. Можно было бы и сейчас, немцы стояли кучно, но тогда погибнут и старик и женщина, и мальчишка…
– Партизаны вот где! – громко сказал старик и приложил руку к сердцу. – Все мы – партизаны! Знай и помни это, гитлеровская сволочь!
Старик плюнул кровью в лицо офицера, попал в чисто выбритую щеку.
Обер-лейтенант вскинул пистолет и вогнал пулю за пулей ему в грудь. Ударил упавшего старика носком сапога в лицо. Тогда лишь вытер кровавый плевок со щеки, отбросил носовой платок, тяжело ступая, подошел к женщине. Она по-прежнему опиралась спиной о забор, закрывала руками прижавшегося к ней мальчика.
Офицер прицелился в мальчика. Переводчик торопливо произнес:
– Если ты, дура-баба, не укажешь, где партизаны, твоего внука господин обер-лейтенант застрелит. Говори.
Женщина склонилась над мальчиком. Офицер поморщился и выстрелил ей в затылок. Падая, она подмяла мальчугана под себя.
У Потешина зашлось сердце. Левой ногой он вышиб раму слухового окна и тут же бросил гранату. Припал на колено и с упора о подоконник полоснул длинной очередью из автомата.
Достал и тех, кто пытался убежать.
Ему не отвечали.
"Так просто? – подумал он. – Неужели ни один не ушел?.. Их можно бить! И даже очень можно! Покорители Европы! Мы вас накормим русской землей!.."
Разведчик спрыгнул с чердака в сени и, держа наготове гранату, вышел на крыльцо.
Никто из немцев не шевелился.
Чуть в сторонке, задрав толстый зад, скрючился переводчик.
Потешин нагнулся над стариком, лежавшим навзничь.
Убили!
Осторожно приподнял пожилую женщину. Обрадовался, увидев испуганные глазенки мальчишки.
Жив!
– Дяденька, – почему-то шепотом говорил мальчик, выбираясь с его помощью из-под бабушки. – Не оставляйте меня одного. Я боюсь. Возьмите с собой… К папе… Он пулеметчик…
– Не оставлю, малец, не оставлю. Только вот не бросать же здесь деда твоего и бабушку вместе с фашистами.
Потешин бережно перенес старика и старуху в дом, положил на кровать, накрыл простыней.
Снял бескозырку, склонился в земном поклоне.
– Спасибо, родные…
Через несколько минут матроса и мальчика укрыл багрово-желтой листвой притихший лес.
4
Детство сержанта Семена Бондаренко прошло в тех местах, которыми отряд Млынского пробивался к линии фронта. Здесь Семен знал каждую тропку, по неприметным для другого следам мог распознать, что тут прошел зверь, какой зверь и какой его возраст. Отец научил, с которым часто и подолгу бродил по самым глухим лесным тропкам, по чащобам. Был отец большим любителем леса и всех его обитателей. Ружьем не баловался. Грибы собирал.
Поход с отцом по грибы был праздником. Собирались с вечера. Отец выставлял на крыльцо высокие сапоги и плетеные корзины. Тщательно чистил казанок, в заплечный мешок укладывал краюху хлеба собственной выпечки, баночку со сметаной, лук, пучок укропа, головку чеснока, без которых ни соленый, ни вареный гриб – не гриб.
Мать несердито ворчала. Ей думалось, что мальчишка устает в этих походах. Какая усталость, если все так интересно!
Отец вел с одного грибного места на другое. В березняке искали белый гриб. Здесь нужно было иметь острый глаз. Гриб норовил спрятаться под веткой, прикрыться опавшим листом, притаиться в траве. За рыжиками шли в молодые еловые посадки. Рыжики собирать – нужны терпение и осторожность. Гриб нежный. Поторопишься – шляпка сломается, а вся прелесть рыжика в его огненной шляпке. Не торопись! Стань на колени и не спеша высвобождай семейку рыжиков из травы. Потом уже срезай шляпки. Их укладывали в корзину рубашкой вверх – так войдет больше и гриб будет целей.
Отец любил расположиться с полными корзинами возле родника, тут же зажарить в казанке на сметане десяток-другой мясистых боровичков, выпить горилки и закусить жареными грибами. В такие минуты он был особенно разговорчив, любил потолковать о своей жизни. Последний разговор с отцом особенно глубоко запал в душу.
– Я в детстве увлекался физикой, – говорил он, – мечтал стать ученым, А вот, видишь, ученый из меня не получился. Только до преподавателя средней школы поднялся. Теперь вся надежда на тебя, Семен, не подведи физика-мечтателя: должен же выйти из рода Бондаренко хотя бы один ученый!
