Василий Быков - Волчья яма
Едва держась на ослабевших ногах, солдат снял с крючка свой бушлат и, на ходу надевая его, выскочил в коридор.
– Куда? – сонно окликнул дневальный.
– Живот, – бросил солдат, закрывая дверь.
Он не побежал на проходную – знал, за уборной в ограде был тесный лаз, через который сержанты ходили в самоволку. Минуту спустя он очутился по другую сторону ограды и, тяжело дыша, побежал к недалекой городской окраине...
Бомж, как и обещал, спал недолго и, не дождавшись утра, задом выбрался из своей норы.
Была безлунная ночь, над речкой, клубясь, плыло белесое облако тумана. Бомжа сразу охватил сырой холод, содрогаясь, он подошел к костерку, где, воткнув голову в колени, дремал солдат.
– О, гляди, затухает, подложить надо...
Бомж бросил в костер несколько палок, от которых слабый огонь и вовсе готов был потухнуть, но потом, словно одумавшись, стал разгораться. На пустынном берегу посветлело, из темноты проступило неровное очертание близкого обрыва и над ним – высокая, сплошная стена бора.
– Иди в землянку, – сказал бомж сонному солдату. – Там дерюжка, укроешься.
Солдат молча поднялся, но не полез в нору, а свернулся рядом и скоро уснул. Никаких снов не видел и проснулся на рассвете от холода. Ночью возле реки было холоднее, чем в лесной хвойной чаще, где он ночевал прежде. То и дело вздрагивая в ознобе, парень подался к костерку, возле которого в предрассветных сумерках серела одинокая тень бомжа.
– Что не спится? А, холодно. Ну это с непривычки. Наверно, от мамки недавно? – хрипловатым с утра голосом заговорил бомж.
Солдат не ответил, – он не любил развязных разговоров, тем более со старшими.
– Туман, – произнес он, оглядываясь на реку, и протянул к костру озябшие руки.
– Туман, – подтвердил бомж. – А жрать все равно хочется. Бери уду и побросай. Утречком, может, что и возьмется.
Он пристроил к леске свой береженый крючок, и солдат пошел в тростниковую излучину.
Стало теплее, он бросал в тихую воду поплавок и ждал, ждал, что вот-вот клюнет. Но пока не клевало. На тихой речной воде, расходясь, исчезали широкие круги, а он все ждал, когда поплавок вздрогнет – раз и другой, – давая тем знать, что начался клёв. Или, возможно, уже кто-то взялся – лещ, подлещик или хотя бы мелкая плотвичка. Но шло время, поплавок неподвижно лежал на воде, клёва не было. Тем временем небо над лесом прояснилось, начинался новый погожий день.
Возможно, следует поменять наживку. Белые черви из-под еловой коры, наверно, не самый лучший для рыбы корм, надо поискать обычных дождевых червей.
Положив удилище концом в воду, солдат прошел по берегу, высматривая подходящее место. Найдя влажную низинку, стал короткой палкой ковырять землю. Но червей не было. Вместо них ему скоро попалось какое-то странное земляное существо, лишь отдаленно напоминавшее червя. Это был длинный, оранжевого цвета уж в палец толщиной, который кольцами извивался у его ног. Не радиация ли создала такого, испугался парень. Кому радиация – погибель, а кому – на благо. Если бы так человеку... Преодолевая брезгливость, наступил на ужа каблуком и палкой отбросил подальше в воду. Потом еще поковырялся в земле в поисках нормальных червей. Но нормальные тут, по-видимому, вывелись, может, истребленные этим мутантом, с тревогой размышлял солдат. Хотя все естественно, все по законам природы – сильный пожирает слабого. Как и среди людей.
Ни с чем парень возвратился к удочке, поплавок которой почему-то замер у самого берега. Почуяв неладное, он вытянул из воды удилище и не на шутку испугался – крючка не было. От поплавка свисал короткий конец лески, крючок оказался сорванным. Но кто же его сорвал? Чтобы сорвать, следовало дернуть, но он же не дергал. Он вообще не трогал удилища. Значит, кто-то откусил. Но кто мог откусить в реке? Долго, однако, не раздумывая, парень сбросил сапоги, подвернул брюки и полез в воду. Он старательно обшарил тростник на отмели, зеленые травяные водоросли в глубине, насколько мог до них дотянуться. Глубже, правда, ничего не было видно, мутноватая вода едва заметно струилась в одну сторону – все к тому же Чернобылю. Хорошо еще, что не от Чернобыля, хотя оттого стало не легче. Крючка нигде не было.
– Что, оторвал? – крикнул сзади бомж, подойдя по берегу.
– Да вот нету...
– Я же тебе говорил... Теперь голову твою оторву, – пригрозил бомж и тоже стал разуваться.
Солдат виновато молчал, он ждал выволочки, но на большее злости у бомжа не хватило. Минуту спустя они оба, по пояс в мутной воде, ощупывали дно ногами, шарили в камыше. Взбаламученная ими вода не давала ничего рассмотреть в глубине, муть постепенно сгоняло ленивым течением, – а с течением могла уплыть и леска с крючком. Бомж выругался, видно стараясь подавить чувство досады. В самом деле, было от чего досадовать. Наконец оба озябли, устали и выбрались из воды на берег.
– А может, и к лучшему, – вдруг улыбнулся бомж. – Меньше радиации сожрем.
Солдат не ответил – он не принимал таких шуток. Если не жрать радиации, что же тогда здесь жрать вообще?
Все время ощущая, как сосет под ложечкой, он отошел от костра и, не снимая подмоченный бушлат, вытянулся на траве. Туман с реки уже сплыл, стало теплее; по небу гуляли белые облачка, обещая погожий день. Но небо не обещало пищи, которую надлежало добывать самим. Только где и как?
Еще до того, как попасть на хутор, он бродил в окрестностях зоны и однажды на опушке леса вышел к автобусной остановке. Как раз подкатил автобус, из которого сошли несколько пассажиров и торопливо направились в сторону недалекой деревни. Лишь одна из них – по виду немолодая деревенская тетечка – что-то замешкалась, положила наземь свою котомку. Стоя за кустом в двадцати шагах от нее, голодный солдат наблюдал, как тетка достала из котомки белый городской батон, отломала от него кусок. Он смотрел и думал: неужто она начнет есть – у него на глазах? У парня от голода кружилась голова, и он боялся не совладать с собой. Но тетка не видела солдата и в самом деле принялась уплетать батон. Теряя самообладание, он вышел из кустов и, стараясь как можно спокойнее, сказал тихо: «Не пугайтесь, тетечка, я...»
В этом была его ошибка, как он потом понял – не следовало обращаться к ней так напряженно-трагически, надо было полегче, может, даже шутливо. Но он ни бодро, ни шутливо не мог. Его слова испугали женщину, она вскрикнула и, подхватив пожитки, припустила по стежке к деревне.
И в том и в ряде других случаев было разумнее вести себя легче, без надрыва. Да и во всей той истории тоже. Ну, случилось, виноват, накажите. Может, как-нибудь утряслось бы...
Может, и утряслось бы прежде, но не теперь. Теперь он слишком задержался в зоне. Хотя где же еще он мог задержаться?
Он охотно остался бы на хуторе у деда. Дед был не из болтливых, о себе не распространялся и его ни о чем не расспрашивал. Когда в дождливый ненастный вечер солдат постучался к нему, дед сразу впустил, наверно, что-то поняв с первого взгляда, и не пришлось ни о чем рассказывать. Главное, не пришлось врать, чего он не переносил с детства. К сожалению, не всегда удавалось обходиться правдой, иногда вынужден был и соврать. Но всякий раз потом чувствовал себя неважно и думал: лучше не надо. Лучше по правде. Хотя по правде было труднее и даже не всегда безопасно.
Кажется, он снова заснул – добирал недоспанное ночью время, но вдруг испуганный проснулся от близких торопливых шагов. Откуда-то появился бомж – босиком, без шапки, в высоко, выше колен, подвернутых брюках.
– Вставай, солдат! И дуй за дровами. Будем жаб жарить!
– Жаб?
– А ты думал! Вкуснятина, я уже ел. – И бомж вывалил из шапки десяток разного размера лягушек. Некоторые сразу бросились наутек, и бомж босой пяткой решительно прекращал их самовольное бегство.
– Куда? Куда скачешь, я те дам удирать! Знаешь, – обратился он к парню, – может, это и хорошо: все-таки у жаб радиации меньше. Жабы ведь местные, не из Чернобыля. А рыба черт ее знает откуда плывет. Не спросишь, так ведь?
Слабое это утешение, однако, не очень убедило солдата, который без большой охоты полез на обрыв – в лес за дровами.
Бомж не врал – он действительно ел лягушек, правда, не тут, в зоне, а прошлым летом под Минском, когда они вдвоем с товарищем самовольно оккупировали чью-то дачу. Правда, тогда у них была бутылка, с которой всё и всегда вкуснее. Трущ, недавний доцент и бомж, подал пример этой изысканной закуси. Он же сообщил, что где-то под Полоцком местный рыбхоз заключил договор с французской фирмой на поставку таких вот лягушек, и весной их коробами возили в Париж на специально зафрахтованном для этого самолете. Французы неплохо платили валютой, на которую начальник рыбхоза построил коттедж у озера и купил «Пежо». Коттедж, правда, вскоре сгорел, а что стало с «Пежо», доцент не помнил. Может, правда, а может, и разговоры, полагал бомж, но им выбирать не пристало. В самом деле, есть очень хотелось. Как и всегда.
