Густав Хэсфорд - Старики и бледный Блупер
Сержант Герхайм оставляет Леонарда в покое и сосредоточивает свое внимание на всех остальных.
* * *Воскресенье.
Представление: чудеса и фокусы. Религиозные службы в соответствии с вероисповеданием по выбору — а выбор обязан быть предоставлен согласно приказа, ибо про религиозные службы расписано в цветных брошюрах, которые Мудня рассылает мамам и папам по всей родной Америке. Тем не менее, сержант Герхайм доказывает нам, что морская пехота появилась раньше бога. «Сердца можете отдать Иисусу, но жопы ваши принадлежат Корпусу».
* * *После «представления» отправляемся хавать. Командиры отделений зачитывают молитву (для этого на столах на специальных подставках стоят карточки). Звучит команда: «Садись!»
Мы намазываем масло на ломти хлеба, потом посыпаем масло сахаром. Таскаем из столовой бутерброды, невзирая на опасность огрести за непредусмотренную уставом хавку. Нам насрать, мы просолились. И теперь, когда сержант Герхайм со своими младшими инструкторами начинает вытрясать из нас душу, мы лишь сообщаем им, как нам это нравится, и просим добавки. Когда сержант Герхайм приказывает: «Так, девчонки, выполнить пятьдесят выпрыгиваний. А потом налево-направо поскачем. Много-много раз», мы только смеемся и выполняем.
Инструктора с гордостью замечают, что мы начинаем выходить из-под их контроля. Морской пехоте нужны не роботы. Морской пехоте нужны убийцы. Морская пехота хочет создать людей, которых не уничтожить, людей, не ведающих страха. Это гражданские могут выбирать: сдаваться или отбиваться. Рекрутам инструктора выбора не оставляют. Морпехи пехоты должны давать отпор врагу — иначе им не выжить. Именно так. Халявы не будет.
До выпуска осталось всего несколько дней, и просолившиеся рекруты взвода 30–92 готовы слопать собственные кишки и попросить добавки. Стоит командующему корпусом морской пехоты сказать лишь слово — и мы возьмем партизан-вьетконговцев[27] партизан и закаленных в боях солдат Северовьетнамской армии[28] за их тощие шеи и посшибаем с них их гребаные головы.
* * *Солнечный воскресный день. Мы разложили свои зеленые одежки на длинном бетонном столе и оттираем их от грязи.
В сотый раз сообщаю Ковбою, что хочу свою сосиску запихнуть в его сестренку, и спрашиваю, чего бы он хотел взамен.
И в сотый раз Ковбой отвечает: «А чего дашь?»
Сержант Герхайм расхаживает вокруг стола. Он старается не хромать. Он критикует нашу технику обращения с щетками для стирки, которые стоят на вооружении морской пехоты.
А нам плевать — уж очень мы соленые.
Сержант Герхайм сообщает, что Военно-морской крест он получил на Иводзиме.[29] А дали его ему за то, что учил молодых морпехов, как кровью истекать. Морпехи должны сливать кровь в аккуратные лужицы, ибо морпехи отличаются дисциплинированностью. А гражданские и вояки из низших родов войск все вокруг кровью забрызгивают — как ссыкуны в кровати по ночам.
Мы его не слушаем. Мы друг с другом треплемся. Постирочный день — единственное время, когда нам разрешается поговорить друг с другом.
Филипс — чернокожая сладкоречивая «домовая мышь» сержанта Герхайма, рассказывает всем про целую тыщу лично сломанных целок.
Произношу вслух: «Леонард разговаривает со своей винтовкой».
Дюжина рекрутов поднимают головы. Не знают, что сказать. У одних лица кислые. У других напуганые. А у некоторых — сердитые, страшно удивленные, будто я у них на глазах калеку убогого ударил.
Через силу говорю: «Леонард разговаривает со своей винтовкой». Все замерли. Все молчат. «По-моему, Леонард спекся. По-моему, это уже восьмая статья».
Теперь уже все, кто вокруг стола, ждут продолжения. Как-то смешались все. Глаза будто не могут оторваться от чего-то там, вдалеке — будто пытаются вспомнить дурной сон.
Рядовой Барнард кивает.
— У меня всю дорогу кошмары эти. Моя… винтовка со мной разговаривает.
И, после паузы: «А я ей отвечаю…»
— Именно так, — говорит Филипс. — Ага. Точно так. И голос у ней такой холодный. Я подумал, что спячу сейчас на хер. Моя винтовка говорила…
Здоровенный кулак сержанта Герхайма вбивает следующее слово Филипса ему в глотку так, что оно вылетает у него из задницы. Размазал Филипса по палубе. Тот лежит на спине. Губы — в смятку. Он стонет.
Взвод замирает.
Сержант Герхайм упирается кулаками в бока. Его глаза поблескивают из-под полей «Медвежонка Смоуки» как два дула охотничьего дробовика.
— Рядовой Пайл — восьмая статья. Всем слышно? Если рядовой Пайл разговаривает с винтовкой, то потому, что спятил на хер. Приказываю отставить всю эту болтовню, гниды. И не позволяйте рядовому Джокеру играться с вашим воображением. Больше ни слова об этом слышать не хочу. Все слышали? Ни слова.
* * *Ночь над Пэррис-Айлендом. Мы стоим в строю, и сержант Герхайм отдает свой последний на сегодня приказ: «Приготовиться… По шконкам!» И вот мы уже лежим на спине в нижнем белье, по стойке «смирно», оружие в положении «на грудь».
Читаем молитвы:
«Я — рекрут корпуса морской пехоты Соединенных Штатов Америки. Я служу в вооруженных силах, которые охраняют мою страну и мой образ жизни. Я готов отдать мою жизнь, защищая их, да поможет мне бог… Ганг хо! Ганг хо! Ганг хо!»
Затем — «Символ веры стрелка»[30], который сочинил генерал-майор морской пехоты У. Х. Рупертэс:
«Это моя винтовка.Много таких, как она,но именно эта — моя.Моя винтовка —мой лучший друг.Она жизнь моя.И она в моих руках,как и жизнь моя.Без меня нет пользыот винтовки моей.Я должен метко стрелятьиз моей винтовки.Я должен стрелять точнее,чем враг мой,который хочет убить меня. Я должен застрелить его,прежде чем он застрелит меня.Клянусь».
Леонард открывает рот — впервые за последние недели. Его голос гремит все громче и громче. Поворачиваются головы. Ворочаются тела. Голос взвода затихает. Леонард вот-вот лопнет. Слова вырываются из легких, как из глубокой жуткой ямы.
В эту ночь дежурит сержант Герхайм. Он подходит к шконке Леонарда и останавливается, уперев кулаки в бока.
Леонард не замечает сержанта Герхайма. Вены на шее Леонарда вздулись, он продолжает реветь как бык:
«Моя винтовка — это человек, как и я — человек, ибо это жизнь моя. И потому я познаю ее как брата своего. Я познаю все ее принадлежности, ее прицел, ее ствол.
Клянусь содержать мою винтовку в чистоте и готовности, как и я должен быть чист и готов. Мы станем с нею едины.
Клянемся…
Перед лицом Господа клянусь я в вере своей. Моя винтовка и я сам — повелители врага нашего. Мы суть спасители жизни моей.
Да будет так, пока не победит Америка, и не останется врага, и только мир пребудет!
Аминь».
Сержант Герхайм отвешивает пинок по шконке Леонарда.
— Э — ты — рядовой Пайл…
— А? Что? Так точно, сэр! — Леонард замирает на шконке по стойке «смирно». — Ай-ай, сэр!
— Как зовут эту винтовку, гнида?
— Сэр, винтовку рядового зовут Шарлин, сэр!
— Вольно, гнида, — ухмыляется сержант Герхайм. — А ты почти совсем уж классный рекрут, рядовой Пайл. Из всех рядовых в моем стаде у тебя мотивации больше всех. Глядишь, я даже разрешу тебе послужить стрелком в моем любимом Корпусе. Я-то думал, ты из говнюков, но из тебя получится славный хряк.
— Ай-ай, сэр!
Я бросаю взгляд на винтовку на своей шконке. Это прекрасный прибор, ее линии так грациозны, а сама она — надежна и совершенна. Моя винтовка вычищена, смазана и работает безотказно. Это отличный инструмент. Я прикасаюсь к ней рукой.
Сержант Герхайм проходит вдоль отсека.
— Рядовой Пайл может все прочее быдло многому научить. Он доведен до кондиции. Вы все доведены до кондиции. Завтра вы станете морпехами. Приготовиться… Спать!
* * *Выпуск. Тысяча свежеиспеченных морских пехотинцев стоят навытяжку на парадной палубе, подтянутые и загорелые, в безукоризненных хаки, начищенные винтовки прижаты к груди.
* * *Во взводе 30–92 звание отличного курсанта получает Леонард. Он награждается комплектом парадного обмундирования и получает разрешение промаршировать в этой расписной форме при выпускном прохождении взводов. Генерал — начальник Пэррис-Айленда — пожимает Леонарду руку и одаривает его своим «Благодарю за службу». Начальник нашего выпуска прицепляет ему на грудь знак «Стрелок высшего разряда»[31], а командир нашей роты объявляет Леонарду благодарность за лучший результат по стрельбе во всем учебном батальоне.
* * *В качестве особого поощрения по представлению сержанта Герхайма я получаю звание рядового первого класса. После того как начальник выпуска и мне прицепляет «Стрелка высшего разряда», сержант Герхайм вручает два красно-зеленых шеврона и объясняет, что это его собственные нашивки с тех времен, когда он сам был рядовым первого класса.
