Иван Василенко - Солнечные часы
Дети ушли, а Байрам сел на чурбан, прислонился спиной к дереву и закрыл глаза. Мы с Сауром переглянулись и тихонько пошли к калитке. Не открывая глаз, Байрам сказал:
— Зачем уходить? Будем строить вместе.
Мы так растерялись, что сначала ничего не ответили и только молча переминались с ноги на ногу. Потом Саур недоуменно сказал:
— Мы согласны. Только зачем тебе такие дураки? Мы ничего не умеем.
Байрам молчал. Его мохнатые брови шевелились. Он думал, молчали и мы. Наконец он открыл глаза и строго сказал:
— Пусть думает и молодой ум. Говорите, что будем строить в городе?
Мы живо вспомнили рассказ Этери о Тбилиси и наперебой стали предлагать:
— Фуникулер!
— Мосты через реку!
— Мраморный дворец!
— Зоопарк!
Через час проект был готов, и мы могли спорить на что угодно, что наш город будет самым красивым, нарядным и радостным из всех городов на свете.
Но не было материала. Мы отправились с Сауром в детский сад и потребовали созыва общего собрания. Когда все сто двадцать малышей уселись на свои стульчики, Саур замахал руками и заорал, вытаращив глаза:
— Граждане-человечки! Давай тащи склянки, обрезки, жестянки, ну?
Передние ряды в страхе шарахнулись, кое-кто захныкал, началась паника. Но тут вмешалась ясноглазая воспитательница, и все пошло на лад.
Когда на другой день мы опять пришли к человечкам, то увидели на столе живописную горку добра. Тут были разноцветные склянки, бусы и камешки, консервные коробки, винтики, гвозди, тюбики с краской, золотая и серебряная бумага, лоскутки шелковой материк, вата, бумажные цветы!.. Да просто невозможно перечислить все, что притащили ребята! Кто-то даже принес свою старенькую калошу и положил ее на самый верх горки.
Мы сгребли все это добро в корзину и потащили на Красивую улицу.
Почти месяц мы строили этот город. Мы научились сверлить и резать железо, обтачивать стекло и камни, шлифовать, ковать, лудить. Многие инструменты из зеленого сундучка побывали тогда в наших руках, и, наверно, на всю жизнь останется в моей памяти то ощущение, с каким я впервые прикасался к ним.
Здесь были плоские и трехгранные напильники, остроконечные циркули, разной формы зубила, цепкие плоскогубцы, спиральные буравы, миниатюрные щипчики, ножницы для резки жести, блестящие стамески — здесь был целый мир металлических существ, которые нестерпимо разжигали наше любопытство. Конечно, в руках у нас они вели себя сперва очень непослушно: ножницы долго отказывались резать жесть, потом вдруг стали рассекать ее решительно и быстро, но совсем не там, где надо; паяльник упрямо соскальзывал с железа; напильник отчаянно визжал, но не спиливал, а только царапал.
Зато какими послушными они были в пальцах Байрама! Вертелись, кололи, резали, точили и делали все это так легко и весело, точно не работали, а танцевали. Вот Байрам взял металлический кружочек, уперся в его середину большим пальцем, стукнул раз-два молотком — и купол дворца готов. Мы с Сауром смотрели на эти волшебные руки почти со страхом: нам казалось, что в них, как в руках фокусника, картон может превратиться в живого голубя, а кусочек жести — в летучую мышь.
Город рос и украшался все новыми и новыми выдумками Байрама. Дома он ставил на колеса. И эти дома ездили со всеми жильцами кататься за город; по улицам летали воздушные трамваи, на крышах дворцов крутились сверкающие карусели. Дворниками в городе были медведи, уличное движение регулировали вздыбленные кони.
Но Байрам не все выдумывал. Чаще всего он говорил: «Сделаем, как в Челябинске» или: «Выведем по кругу, как в Киеве на Владимирской горке». Он побывал почти во всех республиках Союза, знал все наши новые города, а архитекторов, которые их строили, называл по имени и отчеству и гордился ими так, будто они были его знакомыми или родственниками.
Иногда мы отправлялись с ним в Долинск, в район санаториев или на улицу правительственных зданий.
Стоя перед новыми домами, он покачивал головой и тихонько шептал:
— Какими цветами покрылась земля!
Наконец мы спустили на реку последний корабль.
Байрам сказал:
— Всё. Зовите человечков. Пусть забирают.
Мы думали — действительно всё, но когда вернулись, со всеми ста двадцатью малышами обратно, то увидели: над хрустальными дворцами и зеленокудрыми парками, над серебряной рекой с разноцветными парусами кораблей, над площадями с толпами нарядных людей — над всем этим городом-сказкой парила, расправив острые крылья, голубая птица.
Мы с Сауром многозначительно переглянулись.
Все вместе
Мы строили для малышей нарядный город, слушали каждый день увлекательные рассказы Байрама о новых городах, реках и даже морях, покрывших Советскую землю, и так увлеклись этим, что не замечали, какая туча наползала с севера. Опомнились, когда фашистская бомба упала на Минеральные Воды и в щепки разнесла вагон для матери и ребенка.
— Минеральные Воды, — сказал, хмурясь, Саур. — Совсем-совсем близко…
Я слабо возразил:
— Не так уж совсем.
— Как не совсем? — сердито воскликнул он. — Я был, я знаю! Вот Минеральные Воды, а вот Пятигорск. Совсем рядом.
— Ты вот о чем, — грустно ответил я и с большим сожалением добавил: — Какие мы дураки, что не дали ей свой адрес! Может быть, она написала бы нам.
— Она написала бы нам, — уверенно сказал Саур.
Об Этери мы говорили редко, но каждый из нас не переставал думать о ней, и всегда стояли перед нами ее грустные, кроткие глаза.
Прошла еще неделя смутного, тягостного ожидания, а потом замелькали дни, полные стремительного движения. Город, в котором от многолюдья трудно было вечером пройти по главной улице, начал быстро пустеть. Асфальтовые мостовые покрылись сенной трухой, учреждения и магазины стояли с распахнутыми дверями — в них было пусто и гулко. А по Баксанскому шоссе все шли и шли грузовики с хмурыми, запыленными бойцами.
Я и Саур часами простаивали на перекрестке Степной и недавно еще такой веселой Почтовой и уныло глядели вслед отходившим войскам. Отца Саура, как видно, отрезала от города новая линия фронта. Байрам с Красивой улицы куда-то ушел, и мы совершенно не знали, что делать. Одно мы твердо решили: у фашистов не оставаться. Чтобы не потерять в трудный момент друг друга, Саур перебрался ко мне в комнату. Хозяйка моя уехала к родственникам в горы, хозяйничали мы сами.
Пока горожане эвакуировались, я и Саур ходили как в воду опущенные, но когда по улицам задвигались люди с лопатами на плечах, мы сразу подбодрились и отправились за ними. На краю города из длинного окопа вылетали комки ярко-желтой глины.
— Ага! — радостно крикнул я. — Значит, город будут защищать!
— Такой город зачем не защищать! — неожиданно раздался знакомый нам голос.
Вокруг работали люди, но того, кого мы ожидали увидеть, среди них не было. Одна и та же догадка мелькнула у нас, и мы прыгнули в первый вырытый окоп. Там, по пояс голый, с блестящими росинками пота на лбу, врезался лопатой в землю наш чудесный друг Байрам. Из-под брошенной на дно окопа черкески выглядывал уголок зеленого сундучка.
Мы тотчас притащили лопаты и принялись работать рядом с Байрамом.
Мы выбрасывали из окопов желтую, плотно слежавшуюся глину, а мимо, по шоссе, шли раненые бойцы: их эвакуировали из ближайших госпиталей. В синих и коричневых халатах, с руками в белых лубках, а некоторые с забинтованной головой, они сворачивали пестрой лентой к нашей школе и оттуда на грузовиках ехали на вокзал.
Саур поднял на лопате глыбу глины и только сделал руками движение назад, чтобы с размаху швырнуть ее из окопа, как вдруг присел и выкатил глаза. С глухим звуком глыба свалилась в окоп, и внезапно облегченная лопата стукнула Саура по лбу.
— Ты чего? — спросил я испуганно.
Не меняя позы, Саур прошептал:
— Там… кто-то идет… сюда…
Я посмотрел по направлению его взгляда, думая увидеть нечто страшное, и на мгновение оцепенел: по шоссе шла Этери. Да, Этери! Одной рукой она поддерживала раненого, а другой махала в нашу сторону.
— Она, она! — крикнул я и выскочил из окопа.
Но Саур меня обогнал. Он прыгнул, как леопард, и расстелился прямо у ног улыбающейся девочки. Секунду все молчали. Потом Саур сказал:
— Ты… это… Хорошие пирожки были?
— Друзей встретила? — догадался воин. — Ну, спасибо, родная. Я уже сам дойду, тут близко.
Он поцеловал Этери в голову и, прихрамывая, пошел дальше. А я и Саур сели так, что Этери оказалась между нами. Мы наперебой стали рассказывать, как жили это время без нее. Рассказывали так, будто никогда с нею не расставались и только теперь, впервые за всю жизнь, разлучились на целый месяц. Она слушала молча, и из ее глаз по-прежнему лилось на нас тепло. Вдруг мы вспомнили, зачем она ездила в Пятигорск, и смущенно замолчали. Саур виновато спросил:
