Наглое игнорирование. Другая повесть - Николай Берг
Тут фельдшер совершенно неуместно подумал, что из той тамерлановой пирамиды как раз получилось бы требуемая коллекция, причем не одна, а две – вторая с образцовыми повреждениями от холодного оружия. Видал такую в ВМА, с Кавказской войны еще препараты. И подивился тому, как точно у художника изображены сабельные удары и прочие травматические повреждения сводов черепа холодным оружием. Точность в работе фельдшер уважал и сам был точен в работе.
Берестов спросил, как с размещением препаратов? Он старательно избегал называть вещи своими именами, впрочем, Иван Валерианович к этому относился с пониманием. Обрисовал ситуацию. Стали прикидывать, как при недостатке всего делать клети. И очень вовремя заявился саперный командир.
Младший сержант Новожилов, командир саперного отделения
От пожилой настырной бабы удалось отделаться, только когда входил в комнату, где штаб похкоманды работал. И ведь вроде бы уже твердо пообещал колхознице, что поищут на пепелище соседней деревни ее закопанный клад – самовар, кастрюли, посуда, сундук с тряпками и швейную машинку Зингера, а все равно баба хвостом ходила, смотрела собачьими просящими глазами, отчего сержанту было муторно и неуютно. И вроде он никак не виноват, что не может она найти свое закопанное добро, потому как сгорела деревня и все ее бабьи приметки – тоже исчезли, а вот чувствовал себя нехорошо. Может быть еще и потому, что отлично понимал, как погорельцам трудно, а та же машинка сразу позволит этой бабе зарабатывать себе и детям кусок хлеба гарантированно.
Приветствовал собравшихся, спросил разрешения присутствовать. Начальство обрадовалось, чаем угостили. Обстановка неофициальная, потому снял сержант каску с головы, хоть и посмеивались над ним, а пообщавшись с многознающим фельдшером, проникся Новожилов сказанным про ранения в голову и теперь каску таскал все время на работе, просто привычкой уже стало за несколько дней. Ехидничали подчиненные, но он на это внимания не обращал.
Прихлебывая чай, доложил, что расчистили от взрывоопасных предметов соседнюю деревню, вот там нагажено было сильно, хотя опять же – мин выставить никто не успел, ни наши, ни немцы. Зато снарядов было накидано богато – с западной стороны деревни стояли два ржавых остова Опелей-трехтонок, раскуроченные и изуродованные донельзя, видать, привезли фрицам боеприпасы, а в них что-то влетело, и ахнули оба грузовика, завалив всю деревушку осколками и неразорвавшимися снарядиками, которые после такого бабаха стали смертельно опасны – легко от взрыва могли взрыватели встать на боевой взвод.
Старлей кивнул, а вот фельдшер как-то недооценил. Новожилов не удержался и вразумил старого медика:
– В том и беда, Иван Валерьянович, что неразорвавшийся снаряд может быть и болванкой безопасной, хоть гвозди им забивай, а может от прикосновения жахнуть. Мы постарались, вроде все ликвидировали, но ручаться не могу, может, что и пропустили. Людей мало, времени мало, пространства большие. Чую, эта война нам еще о себе целый век напоминать будет. Даже в этой деревне уже трое пацанов пострадали: двое без пальцев, один – без глаза. И представить себе не могу, сколько народу еще погибнет и покалечится, после того, когда немцев заборем. Тут и боев-то особо не было, а столько всего попадается…
– Это-то да, а вот насчет гвоздей как? – вернул сапера к настоящему фельдшер.
– С гвоздями – швах. Разве что на пепелищах поискать, они хоть и отпущенные будут, а для нашего дела годятся. Еще нашли телефонного провода несколько катушек. Хороший провод, в дело годный. Может, удастся на него что выменять?
– Что с материалом? Немцев много, там, где вы чистили местность? – уточнил про самое важное Алексеев.
– Там около взвода. А вот чуточку подальше – там порядка двухсот будет. Раненых своих свезли, наверное, для эвакуации, а деревня – сгорела, они там все и замерзли, даже палаток не поставили, нищеброды, все под снежком и остались. Но там еще работать надо – несколько мин вытаяло, так что особенно не побегаешь. Есть и еще пара мест добычливых, но там подальше выходит.
– Мальчуган должен одному нашему бойцу показать место, где немцы мостик обвалили. Тягачи там с пушками, четыре штуки, – пояснил вежливо фельдшер.
– А боец этот – он кто?
– Из танкистов списанный. Говорит, что механик, – ответил фельдшер. От чая он разгорячился, вспотел, сидел, утирал мокрый лоб здоровенным платком, который показался Новожилову куском старой простыни, этак в четверть размера. Впечатляющий платочек.
– Хорошо бы, если так. Кажется мне, товарищи командиры, что надо нам шире привлекать к работе местное население. А для этого придется нам с них часть их работы снять. Те же клети делать – и пацаны могут, охрану опять же – им лучше всего поручить. То есть то, что мы можем сделать для них, чтобы было нам не слишком напряжно, а что они для нас – им не в тягость. Тут бы, конечно, нам транспорт заполучить. Если мы им поле вспашем, то у них коровы с молоком останутся, а у нас появится возможность их в нашу пользу повернуть.
– Вы как председатель колхоза рассуждаете! – усмехнулся Алексеев.
Берестов только что-то недовольно пробурчал. Сапер видел, что командиру-кадровику все эти хитросплетения жизни вообще неизвестны. Не то чтобы тот считал, что булки на деревьях растут, но видно, что опыта жизненного у него негусто, привык все по Уставу делать, а сейчас ломает себя, трудно ему. Вот старик-фельдшер – тот жох, с ним можно кашу варить. А варить придется, потому как с помощью местных много что легче будет. И да – нужна техника, никуда не денешься. На телеге – это хорошо, конечно, лучше плохо ехать, чем хорошо идти, но на колесах бы куда больше можно было бы успеть.
За окном неожиданно заурчал мощный двигатель – кто приехал, было непонятно, но судя по гусеничному лязгу – что-то серьезное. Это нечто встало под самым окном, загородив свет, который и так попадал в избу весьма скудно сквозь стекла, собранные из осколков.
Сидевшие за столом переглянулись. Припереться вот так могло только начальство, и Новожилов вскочил, услышав звук отрывшейся двери и шаги в сенях. Глядя на него, и Берестов поднялся на ноги, один фельдшер сидел как ни в чем не бывало и в ус не дул. Дверь в избу открылась и в низкий проем, поклонившись притолоке, вошел тот самый одноглазый танкист.
– Принимайте технику, товарищи командиры, –
