Анатолий Заботин - В памяти и в сердце (Воспоминания фронтовика)
Да, война, похоже, близится к концу. А мы? Мы сидим и ждем у моря погоды. Вместо того чтобы воевать, добивать фашистов. До каких же пор так будет? Ольховенко и замполит майор Г. Поляков всячески пытались выяснить у вышестоящего начальства причину нашей пассивности. Им деликатно объяснили: ждите! Настанет час и для вашего полка. А пока продолжайте оставаться в Делятине.
Кое-что для нас прояснилось, когда разведчики доложили: противник знает о наших самоходках, потому и не решается пойти в наступление. Не то и Делягин, и Надворная, и Коломыя были бы снова в его руках.
Итак, стало ясно, что мы не просто прохлаждаемся в Делятине, а обороняем и его, и другие населенные пункты.
Но всему бывает конец. 5 сентября рано утром, когда над городом еще висел предрассветный туман, полку приказали срочно сняться и совершить марш на расстояние более чем 100 километров. Собрались так быстро, что я не успел проститься со своими знакомыми поляками. А они так меня просили:
— Уж вы, когда поедете, скажите нам. Мы выйдем, проводим вас!
И я им обещал. Однако вспомнил об этом, когда был уже за Делятином. С горечью представил себе, как они вышли из дома и не увидели нашей самоходки, к которой за этот месяц успели привыкнуть. Жалко мне их стало. С нами они чувствовали себя увереннее. Знали, что мы их в обиду не дадим. Оставалось надеяться, что немцы в Делятин больше не вернутся.
Марш был довольно сложным — сто с лишним километров по горам с крутыми подъемами и спусками. Но прошел он вполне благополучно, ни одной отставшей самоходки. Командир полка Ольховенко оказался человеком заботливым. Он собрал нас и спросил:
— Как чувствуют себя механики-водители? Устали? Если придется дальше ехать, выдержат?
Мы смело заверили его, что выдержат. Хотя противник был уже рядом и непонятно, куда еще подполковник собирается ехать. Постоянно слышалось буханье пушек, ночью то и дело в небе взмывали осветительные ракеты. «Вот здесь нам и придется померяться силами с врагом», — думал я. Но простояли мы тут менее двух суток. Не успели оглядеться, как снова марш. Ничуть не короче и не легче первого. Едем проселочными дорогами. За нами — длинный шлейф пыли. И так колесили мы по Прикарпатью и Карпатским горам весь сентябрь. Постоим на одном месте день-два, и снова команда: «В дорогу». Не знаю, как других, но меня эти марши очень утомляли. Батарея моя по счету четвертая, на марше она всегда замыкающая, и я боялся, как бы последняя самоходка не отстала. Случись такое, в полк она уже не вернется: экипаж перебьют бандеровцы, и пушка достанется им. К счастью, за все марши ни одна самоходка полка не сломалась и не отстала.
Какова цель всех этих маршей, знал, наверное, только командующий армией. Думаю, в вышестоящих штабах таким манером пытались сбить противника с толку. Он, конечно, не мог не заметить столь длинную колонну боевых машин, двигающихся в его сторону. И понять не мог, чего мы хотим. Ломал голову, не зная, что предпринять. А командарму только это и надо. Иначе трудно объяснить, почему мы столь долго ездили по этим горам, ни в одном месте надолго не задерживаясь. Правда, в селе Каманча мы простояли более двух недель. Помню, на горе стояла небольшая деревянная церквушка, а кругом простирались горы, покрытые лесами. Горы крутые, непроходимые, внизу змейкой тянется дорога. Она ведет к передовой, по ней снуют машины. Туда и обратно идут небольшими колоннами пехотинцы. За их плечами винтовки, вещмешки, котелки, на поясе — гранаты. Наступил октябрь, прошли дожди. Сыро, грязно. На дороге конные повозки, машины. И больше все в одну сторону — на запад. А там гремят пушки, слышится трескотня автоматов. Навстречу им спешат в тыл санитарные машины с ранеными. То и дело снуют «виллисы». На них ездят только командиры полков, дивизий, корпусов. Изучают обстановку, готовятся к большому наступлению. Наш 875-й самоходный полк пока все еще в дело не пускают, берегут.
Каманча осталась в доброй памяти у многих. Мы опять обрели возможность встречаться друг с другом. На марше это невозможно. Если и встречались, то очень коротко, обменяться приветствиями и то не всегда успевали. И вот весь полк сосредоточился в одном месте. Вражеские снаряды не долетают, остерегаться нечего. Можно ходить во весь рост, а не сидеть в этих железных коробках. И мы ходим, собираемся кучками, беседуем. Конечно, проводим боевые занятия: на войне без них нельзя. Но и отдыхаем. Собираемся в батарее И. Бирюкова: место уж очень удобное. На пригорке, под кронами деревьев. Комбат второй батареи Г. Емельянов даже журил тех, кто уклонялся от этих встреч. «Соберемся да хоть в глаза друг другу посмотрим», — говорил он. Собравшись, развлекались как могли. Лейтенант Гросс из емельяновской батареи был любитель поплясать. Музыки не было, но мы обходились и без нее — хлопали в ладоши, присвистывали, а он плясал. И так здорово — заглядишься. Комбат Емельянов гордился им. «Вот, мол, какие у меня офицеры! Не подведут ни в бою, ни на отдыхе!» Наш Жора Данциг приходил со свежими анекдотами. Да такими, что даже неулыба Немтенков смеялся до колик в животе.
На одной из таких встреч Емельянов сказал:
— Друзья! Подобных общеполковых веселых встреч в нашей жизни бывает не так уж много. Возможно, скоро их и совсем не будет. Так давай же веселиться от души.
Емельянов словно в воду смотрел. Буквально на следующий день нас, четырех командиров батарей, вызвал к себе Ольховенко и приказал опять готовить батареи к маршу. Наконец-то вступим в бой, решили мы. Ан не тут-то было: поехали не к передовой, а в тыл. И снова на целых 100 километров.
Собирались не торопясь: Ольховенко для сбора дал целых 30 минут. Пока стояли в Каманче, механики-водители моторы своих самоходок проверили, отрегулировали ходовую часть, словом, к маршу были готовы. И когда была подана команда: «Заводи моторы», экипажи мгновенно попрыгали в боевое отделение самоходок. Послышался шум моторов, строго в назначенное время полк оставил обжитое место и двинулся в путь. Встречные, по-видимому, недоумевали: «Мы в сторону противника, а они, целехонькие, новенькие, почему-то мчатся в тыл». Однако, как вскоре выяснилось, ехали-то мы вовсе не в тыл, а на другой участок фронта. Нашему полку предстояло встретиться с отборными частями венгерской армии, защищавшей закарпатскую Украину, прорвать линию обороны под названием «Арпад»
* * *...Перед Второй мировой войной закарпатская Украина переходила из рук в руки. Сперва там хозяевами были чехи, потом по воле Гитлера ее передали Венгрии.
Живут в Закарпатье в основном славяне. Они с нетерпением ждут Советскую армию: только она может освободить их от иноземных захватчиков. По мере приближения наших войск в Закарпатье развернулось партизанское движение против венгров. Командование нашего фронта, конечно, об этом знало. И приняло меры к тому, чтобы помочь единокровным братьям славянам поскорей изгнать захватчиков со своих исконных земель, освободить города Мукачево, Ужгород, Чоп, Берегово. Однако сделать это было не так просто. Кроме оборонительной линии «Арпад», Советской армии предстояло столкнуться с естественными препятствиями — труднопроходимыми горами и перевалами. Каждый перевал в Карпатах — естественная защита венгров. А перевалов этих множество — Дукельский, Русский, Верецкий, Ужокский, Яблоницкий... Проходы между хребтами узкие, с обилием крутых скатов. Склоны гор покрыты лесом.
В середине октября наш 875-й самоходный полк прибыл на место своего назначения. Впереди — единственная дорога на Ужгород. Она змейкой вьется между утесами и скалами. Других путей на город нет. Стало быть, идти нам только этой дорогой. Под интенсивным огнем противника, не имея ни малейшей возможности сманеврировать, отойти в сторону.
Сложность предстоящего сражения понимали все, от командира машины до командира полка. Но в каком бою нет сложностей! В каком бою противник не грозится уничтожить тебя! И предстоящие трудности не расхолодили самоходчиков, наоборот, влили в них больше энергии, воли к победе.
Дорога на Ужгород до отказа забита войсками. Движется по ней артиллерия, пехота, связь. А теперь вот и наши самоходки. Во всех прежних маршах моя батарея всегда была замыкающей. На этот раз Ольховенко приказал мне выдвинуть свою батарею вперед, быть направляющим не только для нашего полка, но и для всей этой массы войск. За мной, за моей батареей, двинулась пехота, я со своими пятью самоходками как бы прикрывал ее. Такая роль, конечно, льстила мне, но она же налагала на меня и большую ответственность. Мне первому придется встретиться с врагом, а, судя по данным разведки, он здесь весьма силен и готов отразить наш натиск.
Как всегда, я в самоходке Миши Прокофьева. В такой ответственный момент его машина направляющая. За ним Коля Хвостишков. Едем не спеша, не отрываемся от пехоты. День солнечный, видимость хорошая. Противник пока молчит. Молчат и наши пушки. Только где-то справа слышится грохот артиллерийской канонады. Но это далеко. Там бой ведет, по-видимому, колонна наподобие нашей: она приближается к противнику другим ущельем. Судя по грохоту, бой у них завязался тяжелый. Вот-вот и мы встретим вражеский огонь. Наша колонна растянулась более чем на километр. И идут, и идут, не соблюдая интервала. Что будет, если завяжется бой. Нашей столь разнородной и плотной колонне не развернуться... И тут вдруг с визгом пронесся первый вражеский снаряд. Послышался грохот разрыва. Привстаю, оглядываюсь. В колонне паника. Перепуганные лошади шарахаются в сторону, ездовые с трудом сдерживают их. Задвигались и пушки. Никак готовятся к ответному удару? Я не сразу определил, откуда стрельнули, где противник. На какое-то время батарею остановил. Остановилась и вся колонна. Суетливо забегали и мои командиры машин. Жора Данциг успел узнать о жертвах от разорвавшегося снаряда. Сбивчиво доложил:
