Игорь Подбельцев - Июльский ад (сборник)
— Товарищ танкист! — окликнул его Георгий Константинович.
Задумавшийся танкист медленно повернулся и, увидев маршала и его блестящую свиту, попытался вытянуться в струнку и чуть было не упал с танка…
— Лейтенант Кошляков! — всё же вытянулся он по-уставному, отдавая честь маршалу:
— Владимир? — невольно воскликнул Ротмистров, пристально вглядываясь в прокопчённое лицо лейтенанта. — Это вы, Владимир?
Жуков повернул лицо к Ротмистрову:
— Вы знакомы?
— Так точно!
— Никак нет, товарищ генерал, мы не знакомы! — перебил его танкист. — Я — Валентин, тоже Кошляков. Я брат его… Владимира брат… Мы — близнецы…
— А… где же Владимир?
Валентин Кошляков опустил руку и сразу же упавшим голосом произнёс:
— Нет его… Пропал он сегодня… Без вести…
Жуков, услышав последние печальные слова лейтенанта, ничего не стал у него спрашивать, а круто повернулся и быстро зашагал к «виллису». Офицеры поспешили за ним…
Генерал Кириченко находился на КП и сразу же чётко и ясно доложил маршалу об обстановке в корпусе.
— Я благодарю вас, Иван Фёдорович, и в вашем лице благодарю весь личный состав корпуса за проявленное мужество в борьбе против немецко-фашистских захватчиков! — Жуков крепко пожал руку Кириченко.
— Служу Советскому Союзу! — выкрикнул тот, смущённо краснея.
— И прошу вас, генерал, в ближайший срок представить наиболее отличившихся к правительственным наградам!
— Слушаюсь, товарищ Маршал Советского Союза!
… Ещё где-то, примерно, с час Георгий Константинович Жуков находился на командном пункте комкора, вглядываясь в развернувшуюся перед ним картину боя. Но к тому времени обе воюющие стороны, исчерпав свои наступательные возможности, вели лишь огневой бой, и то — слабый. И поэтому редко около КП Кириченко рвались снаряды, только чуть почаще их посвистывали пули.
Жуков не выдержал:
— Всё, Павел Алексеевич, едемте на ваш командный пункт! — Кстати, я забыл вам сообщить, что я назначен представителем Ставки Верховного Главнокомандования на Воронежском н Степном фронтах. Так что прошу любить и жаловать!
— А как же Александр Михаилович? — поинтересовался Ротмистров. — Что с ним?
— Василевскому Ставка поручила координировать боевые действия Юго-Западного и Южного фронтов, — ответил маршал — Вам ясно?
— Ясно!..
ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ КОШЛЯКОВА
Они снова мчались в атаку. Мчались в обход по глубокой балке, с тем, чтобы выскочить внезапно фашистам во фланг и в упор расстрелять хвалёные немецкие танки в боковую броню, поддающуюся советским снарядам.
— Ребята, — взволнованно кричал Валентин, — поверите ли, нет, но я недавно — только что! — с самим маршалом здоровался. В двух метрах от него стоял!
Василий хохотнул неверяще:
— Во сне, что ли, брательник, тебе маршал руку пожимал?
— Причём здесь «во сне», и причём здесь «руку пожимал»?. Просто он остановился около меня — я его не видел, задом к нему стоял — и говорит таким голосом: «Товарищ танкист!»
— И говорит так маршал: «Товарищ танкист, повернись к немцам задом, а ко мне передом!» — смеётся вовсю Василий. Ну и умора! Тебе только в цирке работать, клоуном!
— Ты чего, Васька, не веришь мне? Да я клянусь!.. Окликнул меня так маршал, я обернулся — и чуть с танка не упал…
— Валентин, а что ж это за маршал к тебе здороваться подходил? Если всерьёз, не брешешь, конечно… Василевский, что ли?
— Да причём здесь Василевский? Тоже мне сказанул! Жуков ко мне подходил, Георгий Константинович!..
Василий прямо заржал:
— По-моему, брательник, у тебя сдвиг на поэтической волне! Сам Жуков почтил тебя высочайшим вниманием!..
— А орден вам этот маршал не нацепил случайно на мужественную грудь — поддержал Василия Федька Полежаев, чумазая морда которого тоже расплылась в ехидной ухмылке.
— Орден «Сутулова»! — заикал от смеха Василий.
— Вы что, ребята? — всерьёз недоумевал Валентин. — Вы совсем не верите мне, что ли?… Даже ты, Фёдор, верующий в Бога человек, сомневаешься в правдивости моих слов?
В наушниках послышался осипший голос комбата Чупрынина:
— Ну, орлы, приготовсь! Хватит банки травить! Выходим на ударную позицию! Все за мной! А-та-ку-у-ем!..
И Кошляковы, и Фёдор сразу же перестали препираться. Их танк вслед за другими рьяно вынырнул из глубокой бал— си и сразу же очутился с левого бока ползущих в сторону командного пункта 29-го танкового корпуса хищных и малоуязвимых фашистских «тигров».
— На абордаж, ребята! — прокричал Чупрынин, и его танк стремительно понёсся на— сближение с ещё ничего не подозревающими немецкими танками.
Через несколько минут сегодняшнее небо боя стало походить на вчерашнее — дым, огонь, взрывы, треск и писк в наушниках, где русские команды крепко переплелись с немецкими: всё это снова свалилось на головы несчастных танкистов. И снова танки ударного батальона окончательно ослепли, потеряв задуманный Чупрыниным строй и сражаясь с врагом сами по себе, слово дуэлянты-одиночки. И снова непредсказуемая карусель боя выкинула разгорячённый танк Кошляковых к левому берегу тихого Псла.
— Вижу!.. Вижу!.. Вижу!..
— Чего ты там видишь, Полежаев? — не оборачиваясь к Фёдору, поинтересовался Василий. — Интересное что-то или так просто орёшь, как поросёнок резаный?
— Да хутор же я свой вижу! Хутор! Понимаете?
— Где? — спросил Василий. — Где ты его видишь? Покажи!
— Да вон же! Смотрите правее!.. За лесочком!..
Заинтересовался объектом, вызвавшим неописуемую радость Фёдора, и Валентин. Он тоже скосил взор направо, но, признаться по-честному, ни черта не видел. Не увидел он из-за этого и крутого обрыва, прозевал его — начавшаяся на полном ходу «тридцатьчетвёрка», перекувыркнувшись два раза, грузно плюхнулась на обе гусеницы на самое дно оврага…
Валентин пришёл в себя первым. С разбитого лба обильно сочилась кровь, застилала глаза, и он ничего не видел.
— Васька! — позвал он почему-то шёпотом. — Фёдор!. — Где вы, ребята?
Никто ему не откликнулся. Валентин, постанывая, выполз наружу через нижний люк. Всё тело его страшно болело. Он хотел встать на ноги, но ноги его совсем не слушались. Совсем! И тогда Валентин, стиснув крепко зубы, пополз. Пополз по направлению к реке. А со всех сторон грохотало, над головой свистели пули и осколки, и до зубной боли скрежетал металл.
Валентин дополз до реки, окунул разгорячённую голову в воды Псла. Сразу, вроде бы, полегчало.
Он немного отполз от реки, лёг спиной на траву, раскинул руки и забылся. В голове его мелькали воспоминания из его небольшой и не богатой на какие-то чрезвычайные события жизни. Он вдруг отчётливо увидел себя ещё мальчишкой, играющим с братьями и соседскими пацанами в «Чапаева», увидел маму с иголкой в руке, штопающую их часто рвущиеся штанишки и рубашонки; увидел он и Фаину, нежно обнимающую и целующую его. А потом Валентин увидел ещё раз Фаину: она, вроде бы, пригласила его к себе домой; он пришёл, Фаина с мамой своей жила на первом этаже пятиэтажного дома, — позвонил, Фаина приоткрыла дверь и, не впустив его, сказала: подожди, мол, на улице. Он вышел во двор, а там, на скамеечке, сидели его знакомые девчата. И Валентин не на шутку перепугался — засмеют ведь, увидев его с Фаиной, всем об этом расскажут. Он снова вернулся в подъезд. Вышла Фаина, взяла его под руку и заглянула ему в глаза. И он сразу же забыл о знакомых девчатах, сидящих во дворе на скамейке, забыл обо всём. Фаина была такая нежная, такая женственная и внимательная к нему, что Валентин от прилившего к нему счастья чуть не заплакал, чуть не сошёл с ума!..
И тут он очнулся. И первым делом вспомнил о танке, об оставшихся в нём ребятах — брате Василии и Фёдоре Полежаеве. Как они там — живые ли, мёртвые? И ещё он подумал: «И как это башня не оторвалась, когда танк кувыркался в овраг? Не иначе, Фёдор успел молитву прочесть…»
Валентин перевернулся на живот, упёршись руками в землю, с трудом поднялся. Кровь из рассечённого лба липко и противно хлынула на лицо.
Валентин смахнул кровь с глаз и вдруг ясно, отчётливо увидел перед собой ствол немецкого автомата, направленный ему прямо в лицо. Автомат держал противного вида мужчина с чёрной повязкой на глазу. Он повёл автоматом в сторону и коротко выдохнул.
— Пойдём!
Валентин хотел было спросить «Куда?», но в этот миг сознание снова покинуло его.
Когда Валентин снова пришёл в себя, он был уже в небольшом хуторе и стоял, прислонившись к стволу обгоревшей берёзы. Чтобы он не упал, его крепко привязали к дереву верёвкой.
Перед ним стояли два эсэсовца и полицай. То, что одноглазый — прихвостень фашистов, Валентин сообразил сразу — По повязке нарукавной сразу догадался…
