Хайнц Конзалик - Штрафбат 999
— Танки, — определил Видек — Молись, чтобы наши их задержали и не дали сюда прорваться.
Крюль, в ужасе выпучив глаза, молча смотрел на него. В его взгляде была беспомощность необстрелянного рекрута, новичка. Если бы не его жирная физиономия, этот взгляд мог бы внушать даже сострадание. Но Видеку было не до копаний в ощущениях обер-фельдфебеля Крюля.
— Будем надеяться, что ребята на передовой все же не дадут им прорваться, — сказал он, помедлив. — И мы сможем все замерить. Тебе ведь Обермайер приказал, да?
— Положил я х… на этого Обермайера, — вырвалось у Крюля.
— Ну и ну! — делано возмутился Видек — А кто нам вколачивал в мозги про дисциплину? Ты! Или, может, не ты?
Тут поблизости глухо рвануло.
— Совсем рядом, — невозмутимо констатировал Видек.
Крюль, так и не разогнувшись, сидел на земле. Во рту у него разливался отвратительный привкус желчи, даже в глотке першило. Нет, он здесь долго не выдержит. Ему было невмоготу сидеть и дожидаться русских танков. Надо было что-то делать, что-то предпринять! Бежать из этой крысоловки подальше!
Внезапно он вскочил и, пошатываясь, шагнул к выходу из землянки.
— Стой! Куда тебя черт понес?
Видек успел ухватить Крюля за маскхалат.
— Куда ты собрался, идиот несчастный?
— Пусти меня! — заорал Крюль. — Пусти! Я не могу больше сидеть здесь! Я пойду!
И кулаками стал отбиваться от Видека. Теперь уже в глазах не было ни детского испуга, ни удивления, ни беспомощности. Лицо Крюля перекосилось от злобы.
— Танки… Я не хочу оставаться здесь! — рычал он.
С огромным трудом Видек все же умерил пыл обер-фельдфебеля. Вскоре Крюль растянулся на досках, негромко бормоча про себя непонятно что.
— Да возьми ты себя наконец в руки! — вспылил Видек — Ей-богу, хуже бабы ведешь себя!
— Уходить отсюда надо! Уходить! — едва не пища, умолял Видека Крюль.
Тут Видек заметил, как обер-фельдфебель потянулся к кобуре. Но не успел он достать свой «вальтер», как Видек одним ударом успокоил его и отобрал оружие.
Снаружи раздался непрерывный вой, и тут же земля затряслась от разрывов. Понятно! В ход пошли знаменитые «катюши».
Видек, проверив, есть ли патрон в патроннике, поставил пистолет на предохранитель:
— Где еще обоймы?
— Зачем тебе? — раздраженно спросил Крюль.
— Дай мне обоймы, — словно не слыша его, потребовал Видек.
Крюль протянул ему четыре обоймы. Ерунда, капля в море. Но все же лучше, чем ничего. Если русские все же прорвутся, будет, по крайней мере, чем отбиваться. Он сунул пистолет за ремень.
— Ладно, Крюль, пошли отсюда!
— Куда?
— На свежий воздух. Давай, давай!
И Видек ринулся прямо в гущу взрывов, Крюль за ним, Видек знал, что обер-фельдфебель тенью последует за ним. В несколько прыжков он добежал до углубления в снегу — там кончались запасные позиции. Крюль, пыхтя, бежал следом. Без каски — он где-то потерял ее, увидев, что Видек рухнул в снег, он тут же последовал его примеру и вскочил, едва вскочил Видек, который несся, петляя как заяц.
И вот за эти немногие минуты обер-фельдфебель Крюль пережил свое крещение огнем. Подобно миллионам солдат он перешагнул через водораздел. Нет, он каким был, таким и остался — себялюбивым, вздорным, ограниченным фельдфебелем. Но вот постыдный, гнусный, гаденький страх спадал с него. Он снова обрел уверенность в себе, снова видел мир в привычных и знакомых категориях. То есть это был прежний, привычный мир, только теперь в нем рвались снаряды, свистели пули и осколки, тряслась земля… Разумеется, страх присутствовал в нем, но это был обычный страх, свойственный всем солдатам на передовой, под бомбежкой или артобстрелом. Такой, как у Хефе, у Кентропа или Дойчмана…
Так Крюль спустя не один год в военной форме все же превратился в солдата, вмиг осознав, что именно этот безотчетный, панический страх смерти и приводит к гибели тех, кто не в состоянии его преодолеть. Как тот, который безраздельно овладел им там, в землянке, когда Видеку пришлось прибегнуть к кулакам, чтобы привести его в чувство, не дать ему побежать под русские снаряды и погибнуть.
Собственно, именно Видек и спас его от верной гибели. Но не это занимало Крюля сейчас, да и впоследствии. Просто Видек поступил так, как в будущем поступит и сам Крюль. В отношении любого человека в военной форме, с которым они, так сказать, в одной упряжке. Самовлюбленный эгоцентрик и индивидуалист, Крюль стал человеком, который, не перестав быть таковым, все же сумел вписаться в окружение, с которым он уже не один день разделял смертельную опасность.
Они переждали артобстрел в одной, уже полностью готовой землянке. Бойцы передовой и на этот раз сумели сдержать русских. Когда все стихло, Крюль все же выполнил приказ Обермайера — провел необходимые замеры. Видеку он приказал оставаться в землянке. И когда полчаса спустя явился солдатик и принес ему горячего кофе, ломоть хлеба и немножко шнапса, передав, что, мол, все это ему прислал обер-фельдфебель Крюль, ошеломленный Видек спросил себя, что же за метаморфоза произошла с их обер-фельдфебелем. Но пожевывая хлеб и запивая его жидким кофе, он понемногу стал понимать что к чему. Видек был не первый день на фронте и в свое время сам пережил нечто подобное. Хочется думать, что Крюль не погонится после всего этого за Железным крестом. Сейчас он вполне может выставить себя как «героя-солдата», вполне в духе безмозглого пропагандистского репортажа, без каких теперь не обходится ни одна немецкая газета. А Крюль в образе «героя-солдата» будет куда опаснее прежнего…
Сани, подпрыгивая на ухабах, сквозь темноту неслись к Орше. Клюя носом, Дойчман сидел рядом с водителем. Доктор Берген отправил его в Оршу за медикаментами. Просто некого было послать, кроме него, — Кроненберг вместе с другими санитарами батальона по горло был в работе — был большой наплыв раненых. За Дойчмана во 2-й роте был другой помощник санитара — то есть организовывал их транспортировку в Борздовку. «Знаете, вы все-таки разбираетесь в медикаментах, да и во всем остальном, что нам необходимо, — признался ему доктор Берген. — Так что отправляйтесь туда, список я вам дал, и сражайтесь с этими складскими крысами. Только пока все не получите, не возвращайтесь. Я-то хорошо знаю, что у них этого на складах хоть завались».
Дойчмана этот приказ испугал. Мысль о поездке в Оршу внушала беспокойство — хватит ли у него силы воли не искать встречи с Таней? Сумеет ли он не поддаться порыву и не пойти в эту хатенку на берегу Днепра у моста? Он страшно хотел этой встречи, жаждал вновь увидеть Таню, это милое, узковатое личико, хрупкую фигурку, ему хотелось раствориться в серо-зеленоватых глазах Тани, ощутить исходившее от нее тепло и участие.
На заметенной снегом, обледенелой дороге сани то и дело подпрыгивали на ухабах. Дойчман, крепко держась за борт, поглядывал на водителя — обер-ефрейтора, непрерывно чадившего набитой махрой странной формы трубкой. Едкий дым выедал глаза. Отвернувшись, Эрнст уставился на белые поля, на покрытый льдом, извивавшийся в сосняке Днепр. Обер-ефрейтор дружески ткнул Дойчмана локтем в бок.
— Ну как ты?
— Да, ничего.
— Я слышал, ты из этого, ну… из 999-го? Еще то сборище, да?
— Можно и так выразиться, — неопределенно ответил Дойчман, понимая, что имел в виду водитель.
— Вас там хоть кормят?
— Жить можно.
— Но не разжиреешь?
— А разве здесь вообще где-нибудь разжиреешь?
— Нет, это уж точно. Я слыхал, что всем вам сначала смертные приговоры объявили, а потом помиловали и сунули сюда. Это так?
— Кое-кому да.
— А тебе?
— Мне тоже.
Обер-ефрейтор приумолк, отчаянно дымя трубкой.
— Что же ты такого натворил? — помолчав, стал допытываться он.
— Разве это так уж и важно?
— Да я так просто, из чистого любопытства, — оправдывался обер-ефрейтор.
Он явно смутился, потому снова довольно надолго умолк. Потом, не выдержав, снова заговорил:
— Мой двоюродный братец тоже в таком подразделении лямку тянет, — признался он. — Язык у него длинноват, слишком много говорил о том, о чем молчать положено.
— Тогда ты все должен понимать, — ответил Дойчман.
Обер-ефрейтор, сплюнув через борт саней, замолчал. Вдали показался Днепр. Перед ними раскинулась Орша. У реки, рядом с мостом, Эрнст успел разглядеть знакомый домик. Над крышей из трубы вился дымок. Сердце Дойчмана пропустило удар. Ему ничего не стоило попросить сидевшего за рулем обер-ефрейтора остановить сани, выйти и пойти прямо к Татьяне, она наверняка дома, постучаться или вообще ввалиться без стука, тихо войти в ее хатенку, она как раз будет стоять у плиты и не услышит, как он войдет, а он, тихо подкравшись, закроет ей глаза ладонями… И она сразу же поймет, кто это, повернется к нему и крепко-крепко его обнимет…
