Вера Инбер - Почти три года (Ленинградский дневник)

Возник проект — поехать мне в Ленинград, дождаться там первой «Стрелы», которая вот-вот должна пойти, вернуться с нею сюда и написать об этом в «Правду». Вероятно, так и сделаю. Оставлю за собой номер в гостинице, поеду и вернусь.

Поеду в Ленинград и вернусь… как это теперь просто!

К этому трудно привыкнуть.

25 февраля 1944 года. Ленинград

Я в Ленинграде, а «Стрелы» все нет. Машинка моя в Москве: без нее я — как без рук. Сколько раз говорила себе, что нельзя мне разлучаться с ней.

26 февраля 1944 года

«Стрела» все же, видимо, пойдет 1–2 марта, и я дождусь ее.

27 февраля 1944 года

Вчера была на юбилейном торжестве Ботанического института: ему исполнилось 230 лет.

Торжество происходило на территории Ботанического сада, в бревенчатом, хорошо натопленном домике. Так отрадно было, войдя с крепкого мороза, увидеть на столе президиума ландыши и белую сирень в цвету и вдохнуть их аромат.

В зале сидели научные и технические работники института. Много детей. Особенно хорош был ребенок во втором ряду, в белом ландышеобразном капоре и зеленой шубке.

Мы услышали доклады о работе института, который до войны был связан со всеми странами мира. Тут произрастали растения с Памира, из Кашгарии, Египта, Бразилии. Все это помимо флоры СССР, конечно. Возникший из «Аптекарского огорода» еще при Петре, ленинградский Ботанический сад по посещаемости стоял на втором месте после московского «Музея революции». Гербарии самого Петра погибли в Москве, во время пожара 1812 года. Но сохранились растения, собранные лейб-медиком императрицы Елизаветы. Нам были показаны плотные листы голубоватой бумаги, на которой каждая вегеталия была наклеена с величайшей тщательностью, вплоть до тончайшего завитка. Под каждой написано старинным почерком по-латыни: «Найдено вблизи Полтавы», «Найдено в Голландии, вблизи города Лейдена», «Гвинейский перец».

Мы узнали, что растения, даже мертвые, могут жить почти вечно. На лепестках васильков и маков, обнаруженных в гробницах фараонов, сохранились еще следы окраски.

У гербариев только два врага: сырость и небрежное с ними обращение.

Основная работа института за время войны — «Растительные ресурсы и помощь Красной Армии».

Институтом составлены «растительные карты».

Изучены шиповники севера и витамины из хвои.

Изготовлялись и изготовляются медицинские бальзамы для госпиталей.

Выявлено содержание витаминов в ботве растений.

Найдены заменители навоза.

Разведены шампиньонные грибницы и папиросные табаки.

Проделана большая работа по внедрению в пищу «дикорастущих».

Впервые так далеко на севере, да к тому же еще условиях блокады, выведено ценнейшее средство при сердечных заболеваниях — наперстянка (дигиталис).

Выращены для госпиталей цветы, которые в иных случаях в каком-то смысле восполняли недостаток продуктов питания. Это были своего рода витамины, но попадающие в организм через зрение и обоняние. Николай Иванович Курнаков, ученый, садовод, получил однажды благодарность за цветы от выздоравливающего бойца и заверение, что теперь он «еще сильнее будет бить врага».

За время блокады Ботанический сад снабдил город двадцатью миллионами кустов рассады овощных культур. Этой работой было занято сто пятьдесят бригадиров-овощеводов.

Сотрудники института защитили девять диссертаций на звание доктора биологических наук и восемь — на звание кандидата.

С. В. Соколов закончил свой доклад словами о том, что «освобожденный от врага Ленинград должен стать еще краше, чем был до войны», что, «значит, ему нужны деревья и цветы». И что «ценные растения всего мира снова должны собраться под стеклянным кровом нашего Ботанического сада».

Потом были выступления и приветствия, в частности от «соседа и родственника» — Института вакцин и сывороток. Бактерии — тоже растения, только крошечные.

Мы ушли после раздачи почетных грамот Ленсовета, перед концертом.

Раздевалка была полна детей. Гардеробщица объявила:

— Буду пускать только того, кто при матери. Девочка ответила с гордостью:

— Моя мама уже там и получила грамоту.

29 февраля 1944 года

«Стрелы» все нет. Говорят, что Октябрьская дорога не вполне безопасна: еще налетают на нее немцы, мин там очень много. Точно не знаю, но «Стрелы» нет.

Вечер

Решено, что я еду в Москву обыкновенным поездом.

12 марта 1944 года. Москва

Дела идут превосходно, но именно дела, так как работать совершенно некогда. А очень хочется сесть за дневники.

Сейчас сообщение по радио: появился первый населенный пункт Одесской области.

14 марта 1944 года

Рассказ одной девочки, которую родители тайно везли в Ленинград — официально это еще строго запрещено:

— Меня посадили в портплед. Пришел контроль, трогает портплед. А я — как подушка, вся мягкая сделалась. И молчу. Так и не нашли меня.

20 марта 1944 года. Ленинград

Поехала в Москву обыкновенным поездом, зато вернулась в Ленинград первой «Стрелой».

Наш международный вагон был почти сплошь заполнен писателями, журналистами и фоторепортерами от всех московских газет. Поезд был торжествен и наряден. Машинист — Герой Социалистического Труда. Проводники и проводницы — ленинградцы, лучше всех работавшие во время блокады.

Начиная с дорожек на полу и кончая светлыми пуговицами на синих куртках проводников — все сияло чистотой и новизной. Путь длился двадцать часов.

Мы не отходили от окон, пока не стемнело. С утра снова припали к окнам.

Бологое, Любань, Тосно — все эти «радищевские места» в развалинах. По только что наведенным временным мостам поезд наш идет медленно. Всюду еще русские и немецкие надписи: «Мины», «Осторожно». Особенно страшен бывший мост на реке Тосно: взорванные фермы, скрепы, пролеты, рухнувшие с высоты в воду.

Белеют, как свечи, новые телеграфные столбы, взамен старых, сожженных или подпиленных немцами.

В иных местах наш поезд идет по коридору из вражеских блиндажей и дотов — так близко подступали они к полотну дороги. Один из дотов, уничтоженный прямым попаданием, извергнул наружу все свое нутро: бетонные плиты, куски рифленого железа, пулемет, остатки дивана, разбитый ящик пулеметных лент. У входа мертвенно зеленеют из-под снега истлевшая немецкая шинель и скрюченные руки.

Какого героического труда стоило восстановить эту дорогу! Особенно страшно смотреть на Колпино, на пробитые, полусожженные, изувеченные цехи Ижорского завода, зловеще расписанные защитными зигзагами и пятнами.

Проехали «Фарфоровый завод» — и вот мы уже под сводами Московского вокзала в Ленинграде, и ленинградцы встречают нас. Все время пути я думала о том, как я приехала из Москвы на этот же вокзал почти три года тому назад. Целый кусок жизни, взятый в железные скобки этими двумя поездами.

24 марта 1944 года

Тишина, спокойствие, отсутствие «тревог» и обстрелов — все это странно действует на меня. Очевидно, к чувству безопасности тоже привыкаешь не сразу.

Работа идет туго в этой тишине. И только болезни мои оживленны и разнообразны. Можно подумать, что всевозможные хвори, усилившиеся во время блокады, только теперь по-настоящему накинулись на человека. Любопытно, что не только я жалуюсь на это.

25 марта 1944 года

Статья в «Ленинградской правде» о картах, найденных у пленных немецких артиллеристов. Весь город был расчерчен не только на квадраты, но и на отдельные объекты, каждый под соответствующим номером. В числе «объектов», подлежащих уничтожению, — школы, музеи, больницы, Эрмитаж, Кировский театр, наш Мединститут («объект» № 89).

28 марта 1944 года

Дважды была на «Санитарной выставке». Работа началась еще в блокаде, при лютых обстрелах, и устроители очень боялись, что очередной снаряд разнесет на куски все их экспонаты.

На торжественном открытии мы, президиум, целой большой группой двинулись из зрительного зала к анфиладе выставочных комнат. Вход туда был прегражден традиционной атласной лентой. Ножницы были вручены начальнику ленинградского гарнизона. Он любезно передал их мне, бывшей рядом, и я перерезала эту ленту.

Особенно хороша на выставке объемная панорама ледовой ладожской трассы — «дороги жизни», без которой Ленинград вряд ли уцелел бы.

Зажигаются крошечные сигнальные огни, и, лавируя среди бомбовых воронок, в снежном дыму, седые от мороза, движутся, величиной со спичечную коробку, грузовики с продовольствием по направлению к городу, а оттуда — с людьми, которых эвакуируют. И в самых опасных местах, в самой напряженной обстановке — всюду Красный крест, всюду ленинградский врач, медсестра, дружинница, санитар.