Наглое игнорирование. Другая повесть - Николай Берг
«Вот же куркули чертовы, за тряпку удавятся, сволочи», – думал зло Берестов, широко шагая по раскисшей весенней земле. Следом, словно ртутный шарик, катился Новожилов, с которым старший лейтенант не очень знал, как себя держать. И потом телега с дедушкой-фельдшером и вся команда.
Немец первый, молодой, рыжий, мускулистый тоже валялся совершенно обнаженным, только почему-то на ноге – носок один, зеленый, а заштопан красными нитками. Тут Берестов себя одернул – нашел, о чем думать!
– Ну вот, приступим, – сказал Иван Валерьянович, нехотя слезая с телеги и беря в руки лопату. Голова цела? Давай ему полешко под шею.
Тут старичок приставил лезвие лопаты к шее мертвяка и морячок аккуратно, но сильно вдарил кувалдой. И еще раз. И еще. С деревянным стуком штык лопаты боком ушел глубоко в шею.
Немец как живой повернул голову набок, из распахнутого последним воплем рта полилась талая вода.
– Вот как-то так. Можно рубить и топором, но тут нужна точность, можно промахнуться и снести челюсть, что недопустимо. Для неумелых такой вариант «модус операнди» лучше. Да и топоров у нас нет, – будничным тоном сказал фельдшер, выдергивая впившуюся в полешко лопату.
– А ножом если резать? – деловито спросил один из команды, вечно хмурый и злой парень, явно вышедший недавно из госпиталя и до конца еще не выздоровевший.
– Можно и ножом, но требуется больший навык. Это у кавказцев и азиатов хорошо получается, кто баранам головы резал, принцип тот же. Так – проще. Ну, вот теперь вам показано, как и что. Я еще вам здесь нужен? – спросил он Берестова.
Старший лейтенант отрицательно помотал головой, такая желанная работа как-то сильно не вписывалась в те представления, что вертелись у него первоначально. Видимо, что-то этакое отразилось у него на лице.
– Угрюмая работенка. Но взялся за гуж – не потолстеешь, – тихо, только для него произнес Иван Валерьянович. Берестов тяжело вздохнул. Теперь объемы задания выглядели куда как иначе. Уже практически день отработали, уже темнеет – а всего одну голову получили. С такими темпами десять лет корячиться. И почему-то этот спокойный, словно памятник, фельдшер раздражал.
Сам удивился, когда спросил вдруг:
– Кте фы пальсы потегяли?
Фельдшер совершенно не удивился. Поглядел в глаза, спокойно сказал:
– Польский поход великого штабного маршала. Дали нам там по сусалам да под микитки. Окружили. Фронт рухнул. Кто куда. Я с ранеными остался. Вот на нас сабельную рубку и захотели отработать. Лежачих так прикололи, а остальных – перебежишь через поле – пощадят, в лагерь пойдешь. Хотя чего шляхетские слова стоят! А там многие и стояли-то с трудом. Мне тогда дважды повезло: первый раз, что улан – сопляк зеленый на меня наскочил, видать не убивал еще никого, разволновался, рубил неумело, по-бабьи как-то, хотя пальцы мои в разные стороны полетели, когда я руками голову закрывал. А второе счастье – мимо доктор Сапковский проезжал, узнал меня, мы с ним еще в русской армии в Большую войну работали. Он и отнял, не дал добить, хотя потом у него из-за этого неприятности были. Достойный мужчина, с душой человек. Вежливый, порядочный, но если его разозлить – он бы и не одного, а трех хорунжих переорал и с дерьмом смешал, не слишком и запыхавшись.
– А ноха фот?
– Это уже потом. Мотало меня хорошо, это уже на югах басмачи больничку ночью решили сжечь, мне и досталось. Больничку сжечь мы им не дали, а я опять чудом выжил, хотя и то, что ходить могу – тоже чудо. Не берите в голову, Дмитрий Николаевич, послушайте меня, старика, перемелется – мука будет. Мы справимся. Мы всегда справляемся! Надо бы с предколхоза поговорить, напрашивается решение свалить фрицев в оставшиеся окопы да яму после блиндажа, все равно их засыпать перед вспашкой, да есть нюансы, когда земля просядет. Поговорите с ним?
Берестов кивнул, ему как-то и впрямь спокойнее немного стало, уверенный тон старого медика, что ли, подействовал.
Предколхоза пришлось искать долго. В конце концов нашли на дальнем конце деревни. Мужик был неряшливо одет и в сильном похмеле, пахло от него соответственно. Старшего лейтенанта он встретил крайне неприветливо, и Берестов всерьез уже думал дать грубияну в морду, но вовремя заметил, что у того нет правой руки выше локтя.
На предложение закопать немцев в окопах, заодно сравняв поле, только целой рукой махнул безнадежно, а потом выдал тираду:
– Да хоть куда эту падаль хорони, все равно не на чем пахать, на людях разве, так и то у меня бабы с детьми остались.
Помнивший вколоченное в училище: «Народ и армия – едины» Берестов покинул предколхоза в задумчивости.
На следующий день собрали оставшихся на поле немцев. Без особых церемоний по методе фельдшера снесли им головы, а раскоряченные трупы, тоже уже голые, скинули в окопы. Получалось, что все же местные к нашим бойцам отнеслись уважительнее: на фрицах на всех только у одного были рваные очень грязные подштанники, а наши все же остались в одежде. В основном.
Правда, когда Берестов поделился с фельдшером этими соображениями, тот хмыкнул и заметил, что просто за немцев ничего не сделали бы, а вот за наших свои же и пристрелить могут. И тут же с места в карьер начал сыпать задачами.
Задач получалось много, и обрезать старика не получалось – говорил дельные вещи, потому начпох слушал внимательно.
Старикан вел себя деликатно, говорил убедительным, но не приказным, а рекомендательным тоном, и получалось, что хочешь не хочешь, а надо налаживать и с местными взаимопонимание, и с саперами.
– Если эта деревенская шпана сама будет охранять наши клети с головами, нам будет куда проще, чем если эти гопники из вредности или камнями кидать в черепа будут или вообще их в реку скатят, от пацанов неуправляемых всего ожидать можно, они хотя и голодные, а по весне кровь заиграет, и нам желательно их активность в нужное русло направить, чтобы они в нашу пользу действовали. И хорошо бы местным помочь со вспашкой,
