Виталий Лиходед - Батальон крови
— Что, все? Случилось?
— Я сам не знаю, — ответил растерявшийся солдат.
— Ну а я, знаю, — хихикая, ответила Таня. — Случилось.
— Раз случилось, тогда давай за Новый год выпьем!
— А при чем тут Новый год?
— Теперь он точно запомнится. Ты уж извини, что я тебя тронул.
— Ты тоже меня извини, что я тебя потрогала.
— А ты-то тут при чем?
— При том, дурень, ты мой. Обещай, что больше никуда лезть не будешь.
— Тань, ну мы сейчас тут, под одеялом, а ты о серьезном. Я тебе не отвечу, но кое-что скажу. Война не любит когда ее пытаются обмануть, специально наказывает, но верить нужно. Вот, просто без объяснений, верить и все. В этом какая-то сила есть, она помогает и спасает. Главное не врать самому себе. Если подумаешь — верю, а сам засомневался — все — проиграл, а значит погиб. Вот и ты верь и все. А если меня куда пошлют, опасное задание дадут, сама знаешь, я отказаться не смогу.
— Ну хорошо, тогда давай за Новый год выпьем. Обещаю, буду честно верить, что мы сможем выжить на этой войне. А главное, я знаешь, как сильно буду верить, чтобы ты не погиб, все силы на это отдам.
— Спасибо, Таня. Я знаешь, как тебя люблю?
— Как?
— Очень, очень, очень сильно!
— Я тебе верю, люблю и знаю, что мы будем вместе.
Григорий закрыл глаза и представил счастливый послевоенный мир. Он в белой рубашке и широких парусиновых штанах, Таня в своем веселом платье и маленькие дети. Все смеются, мальчик и девочка с косичками и большими бантами бегают, играют вокруг папы с мамой. Кажется вот она, эта жизнь — совсем рядом. Но до нее нужно дойти по дороге войны. И вспомнив это, Гриша вернулся в реальность, но, понимая, что у него есть мгновение побыть вместе с любимой, обнял Таню и нежно поцеловал.
Кто-то закричал на улице. Григорий открыл глаза и понял, что он все проспал: на улице ходили солдаты и о чем-то громко спорили. Таня ушла пока он спал. Оставила на столе записку. На клочке бумаги солдат прочитал: «Гриша, я тебя люблю. Т».
Григорий убрал в доме, застелил кровать. Собрал со стола оставшуюся еду и положил ее в вещмешок. Вышел из домика и отправился в штаб. Киселев с улыбкой встретил солдата.
— Что, нагулялся?
— Да.
— Хороший Новый год получился. Правда?
— Да, конечно. Первый раз в жизни я так встретил праздник: наелся, напился и даже…
— Что неужели отстрелялся?
— Нет, все было прилично.
— Но все-таки было?
— Да ну вас, вы что меня пытаете? Встретился с девушкой и все.
— Да, Титова, ну баба.
— А при чем тут Титова?
— Ты же с ней в клубе был: танцевал, смеялся. Я все видел!
— Нет, я со своей Таней встречался.
— Ах с Таней. Пусть будет Таня. Ладно, я сейчас спать ложусь и ты если хочешь поспи. Весь батальон еще спит. Только на постах бойцы нас охраняют. Так что ложись и отдыхай спокойно.
— А вы-то — как время провели?
— Отлично!
— Товарищ майор, вопрос разрешите?
— Давай.
— А что там, в углу опять сапоги тридцать восьмого размера появились. Это случайно не те облеванные, которые сами по себе появляются? Никто не признался, вот так любовь — особо секретная!
— Ты что разведчик? Все видишь?
— Так точно — разведчик.
— Знаю, сам назначил. Ну и помалкивай, а сапоги — дело странное. Преследуют нас, то появляются, то исчезают.
— Точно-точно. Невидимка в юбке их носит. А как забудет, они и появляются.
— Ты свои шуточки брось!
— Кто она? Мне-то признайтесь, я же вам честно о своей рассказал.
— Да есть одна смешная. Все время босиком убегает.
— Это случайно не Титова?
— Нет, но из ее команды.
— Да там же все сопливые.
— А-а, значит я старик по-твоему.
— Нет, ну вы с капитаншей-врачом хорошо смотрелись в клубе.
— Ты это, лучше в свою сторону повнимательней смотри, а я уже сам разберусь с кем и как. Иди уже спи.
— Да что-то расхотел. Голова разболелась. Намешал вчера и водки и спирта, да еще вина добавил. С утра встал, вроде ничего, самочувствие нормальное, а сейчас что-то поплохело.
— Ну, так похмелись. У тебя есть или налить?
— Нет, у меня есть свое — осталось. Я вот только не знаю чем лучше: водкой или вином.
— Конечно, водочкой. Спирт только не пей и тогда быстро отойдешь от этого. Главное горячего сегодня поешь. Наш Егорка, повар, что-то вкусное обещал. Смотри только ему о последней разведке ничего не рассказывай. Мутное какое-то дело. Предатель, если он действительно сволочь, погиб, а вы ничего доказать не сможете. Да и потом неизвестно еще, почему он так повел себя. Может, испугался, что ошибся, а, увидев ваши рожи, понял, что вы ему не верите. А когда на фрицев нарвались, тут он и решил, что вы его предателем считаете. А он может и не виноват?
— Нет, этот англичанин виноват. Он не мог пройти там, куда нас завел — мины, а он точно не минер.
— Ну и что? На фронте все может за один день измениться. Ты, говори всем как договорились, не подводи остальных. Я знаю, вы любите кашевару загнуть за банку тушенки или лишний черпак каши, но в этот раз забудь, дурачком прикидывайся. Дело это на самый высокий уровень, туда наверх вышло. На этом заводе торпеды разбирают и делают «морскую смесь». Очень неприятная штука, рвет народ на куски. Если бы все было, как хотели, многие жизни бы сохранились. Но будем надеяться, что когда-нибудь все прояснится. Я пойду, сапоги отнесу, а ты давай, отсыпайся.
Киселев ушел, Григорий выпил водки, закусил хлебом с салом и лег на диван. Сон пришел сразу и солдат уснул, думая о Татьяне.
Несколько дней все ходили больные. Замполит Суворов принципиально не разговаривал со старшиной, но Савчук продолжал подшучивать над ним. Как потом выяснилось, замполит зачем-то пошел в штаб к комбату, но не дошел. Две немки час пытались кого-то позвать, чтобы отнести офицера в дом, а он довольный валялся в снегу и не думал, что может замерзнуть. Сердобольные немки отнесли его к себе, а на следующий день Суворов при всех вышел из дома, в котором жили две бабки. Солдаты не смогли промолчать, они подшучивали над ним, предлагали познакомить с нашими старушками-санитарками из госпиталя, чем доводили замполита до истерики. Он, будто забыв, что комбат первым предложил ему выпить кружку спирта, обвинил в своем невменяемом состоянии старшину. Каждый раз потом, когда бойцы вспоминали Новый год, все рассказывали, как пьяный замполит уболтал двух немецких старушек провести с ним ночь. Конечно, привирали, и каждый раз в истории появлялось что-то новое — смешное, и эта капля радости помогала бойцам и отражалась на суровости замполита.
Через две недели довольный комбат вернулся из штаба и в дверях произнес:
— Все, Гриша, расслабуха кончилась. На минном поле две роты минеров снимаю, мины. Все. Вечером пойдем к внешнему рубежу. Думаю, что окапываться не будем. Нужно прорвать его одним ударом и выйти к городу.
— Понятно. Пожили немного, погуляли и ладно. Пора воевать.
— Конечно, пора. В других частях солдатики Новый год в окопах встречали с кашкой, а у нас вон какой праздник получился.
— Хорошо хоть стучать некому. Новый замполит до сих пор откиснуть не может. Там в комнате опять на диване спит — прячется от позора. Вы его не трогайте пока, а то он как проснется блевать начинает. Все углы уже загадил и откуда в нем столько харчей.
— Да, вот и думай, где он отоваривается. При нас, вроде, особо не объедается.
— Ладно, пусть спит. Ты, давай, свою рацию готовь, вечером снимаемся.
— А моя-то все. Я ее в поле бросил, когда в разведке был.
— Тогда беги к Титовой. У нее новую получи. Скажи, через несколько часов уходим. Они пока здесь остаются, а мы вперед — за орденами.
— Есть, рацию получить у Титовой. Разрешите идти? — по уставу ответил Гриша и вышел из штаба. Он быстро добрался до дома связисток и, увидев лейтенанта Титову, доложил:
— Товарищ лейтенант, разрешите получить рацию. Мою разбитую пришлось оставить в поле во время разведки.
— Да, конечно. Сейчас мы ее проверим. Ваш позывной «Ураган».
— Как, не понял? — переспросил солдат.
— Ураган. Ну, типа бури, вьюга сильная.
— А, понятно. «Ураган». Мы «Семнадцатые».
— Народу много, полков, дивизий, знаешь, сколько собралось и у всех свои позывные.
— Хорошо, я понял.
— Так, девочки, рацию проверили, давай! Удачи тебе солдат!
— Спасибо. Если ее увидите, скажите, где я.
— Обязательно, — ответила Титова и улыбнулась. Эта улыбка показалась Грише такой родной, что он хотел броситься ей на шею и расцеловать, но это была Лена — девушка очень похожая на ту — единственную и неповторимую, которая после праздника ни разу не напомнила о себе. Григорий хотел объясниться с ней, думал, что обидел ее и хотел извиниться.
Он вернулся в штаб, все проверил еще раз, сложил вещи, ненужные отнес к старшине, проверил автомат и четко доложил комбату, что он готов.
