Григорий Василенко - Крик безмолвия (записки генерала)
Потом они еще несколько раз встречались, больше молча ходили по весенней станице, не находя общего разговора, но Ольга присматривалась к нему, как советовала ей бухгалтерша. Он был послушен, больше рассказывал, как ему служится, заверил ее, что после армии на глухом хуторе ни за что не останется, думает найти работу в райцентре и ее звал переехать вместе с ним.
Она ему не ответила ни да, ни нет. Так они расстались.
— Оставляю тебя, какая ты есть, — сказал он на прощанье, недовольный тем, как пришлось с ней расстаться. Он не знал, какая она есть.
Между ними завязалась переписка, длившаяся больше
года, а когда он пришел из армии, Ольга вышла за него замуж. Никакой свадьбы не было. Вечером, когда Ольга пришла с работы, выпили водки у деда с бабкой, их поздравили с законным браком и на этом все торжества закончились.
Они поселились в райцентре, как ему хотелось. Он работал в потребкооперации инспектором по заготовкам, а ее взяли в канцелярию треста нефтяников делопроизводителем по рекомендации Алевтины Ивановны, имевшей там знакомых. Только она поздравила ее и преподнесла цветы.
Потом Ольга признавалась, что и сама не знала, почему она вышла замуж за Найду, не могла разобраться, что она в нем нашла и как это случилось. Может, из‑за того, что он постоянно ныл, скулил ей на ухо, какой он одинокий, несчастный. Даже приносил цветы и подолгу сидел, разговаривая больше с дедом, чем с ней.
— Мне его жалко стало, он такой одинокий, — для своего утешения лепетала она с его слов Алевтине Ивановне, когда та спросила по–женски — любит ли она его? Ее никогда никто об этом не спрашивал. Ольга засмущалась, услышав эти высокие слова, не знала, что ей сказать, не испытав всего того, что они значат в жизни человека.
— Не знаю, не знаю, не спрашивайте, — опустив голову перед своей покровительницей, сказала она и поспешила уйти.
Алевтина Ивановна не стала больше говорить об этом, но поняла, что получилось у нее нескладно, по затуманенным слезами глазам, когда она должна петь, как по весне в голубом небе жаворонок, а не быть в отчаянии птицы, обороняющейся от нападающего хищника. Ей обидно стало за Ольгу, за тот небогатый мирок, очерченный кругом, в котором она оказалась.
Алевтина Ивановна жила со своими представлениями, знала этот и другой мир. Ее муж, старший помощник капитана океанского лайнера, не раз брал ее с собой в заморские страны и она кое‑что там повидала. Из станицы не уезжала из‑за престарелых родителей, нуждавшихся в ее присмотре.
Прослышав о беседе следователя с Ольгой, она сама вышла на него с тем, чтобы заступиться за Ольгу, но в этом не было никакой необходимости.
22
— На кирпичном никто не знал о подготовке Шмидтов к бегству, — докладывал опытный следователь, Владимир Зорин, в профессионализме которого я нисколько не сомневался, но спросил:
— А Ольга?
— Алексей Иванович, я так и знал, что вы припомните мне, но надо же было как‑то ее вывести из дела, поскольку она прошла по показаниям инспекторши, как связь Шмидта–младшего.
— Как это ты попался на удочку любительнице побалагурить? Придется тебе принести извинения Ольге.
— Уголовно–процессуальным кодексом это не предусмотрено, но в порядке исключения, да еще перед таким смелым существом я готов даже стать на колени и просить прощения.
Зорин всегда удивлял меня своей непосредственностью. Он проникался доверием и уважением к человеку, переживал с ним, приходил на помощь. И на этот раз под впечатлением беседы с Алевтиной Ивановной жалел Ольгу, размышлял как сложится ее судьба.
Пришлось вернуть его к предмету нашего разговора.
— Плохо, что наша мощная служба не знала о подготовке к захвату самолета. Плохо! Должны были знать? Должны! С нас еще спросят — почему не предупредили преступление и правильно сделают, да еще шею намылят.
— Алексей Иванович, что же мы должны приставить к каждому часового?
— Это уже вопрос нашей кухни. Что показывают пассажиры, побывавшие на празднике в Турции?
— Самолет, как вы знаете, турки вернули восьмого ноября. С пассажирами. Сразу же провели его осмотр, допросили членов экипажа, пострадавших. Начну с показаний командира корабля.
— Нет, начнем с показаний бортпроводницы. Читай.
— …Экипаж зашел в самолет, когда пассажиры рассаживались на местах. Минут через тридцать после взлета из кабины пилота вышел бортмеханик и прошел в хвостовой отсек для осмотра работы двигателей. В это время я увидела как трое неизвестных пассажиров встали со своих мест и направились в пилотскую кабину. Я пошла за ними. В руках у них были ножи и пистолет. Меня оттолкнули, я упала. Они закричали, чтобы все оставались
на своих местах, иначе взорвут самолет. В это время я нажала кнопку, которая находится в потолке, над дверью переднего багажника, чем дала знать командиру корабля об опасности на борту самолета. Неизвестные набросились на бортмеханика. Я услышала глухой хлопок выстрела. В схватку с неизвестными вступил пассажир, но они ножом порезали ему руку и он сел на свое место. Бортмеханик боролся с ними, будучи уже раненым. Каким‑то чудом ему удалось вскочить и укрыться в туалете. Тогда озверевшие бандиты бросились ко мне, потащили в передний багажник, заставляя стучать в кабину экипажа, чтобы они открыли дверь. Я им сказала, что экипаж не откроет, что я могу связаться лишь по телефону. Через весь салон они поволокли меня к телефонной установке. Я связалась с командиром корабля. У меня вырвали трубку. Они требовали повернуть самолет курсом на Турцию, угрожая взрывом. «Нам терять нечего», — кричал один из них командиру. Он был как невменяемый, ругался, оскорблял меня и пассажиров, которые и так страшно были перепуганы. Я их успокаивала, как могла, давала многим валидол из бортовой аптечки. Командир корабля велел им передать, что летим в Турцию. Тогда они достали компас и стали сверять курс. Требовали не отклоняться, угрожая взрывом, манипулировали каким‑то предметом в сумке. Плакали женщины, дети, а мужчины сидели, не вмешиваясь в происходящее.
Приземлились в Турции, возле города Синопа. Они не верили, что в Турции, говорили, что чекисты посадили самолет в Латвии.
После посадки бортмеханик открыл туалет, мне помогли оказать ему помощь. Я вытащила из‑за пояса бортмеханика пистолет и положила его в карман своего пальто, потом отдала штурману.
Когда преступники сходили, в руках у них была хозяйственная сумка и портфель…»
Прочитав показания бортпроводницы, Зорин отметил только наличие пистолета у бортмеханика, закрывшегося в туалете.
Командир корабля ничего не видел, что происходило на борту, но его показания представляли интерес для следствия.
— А вот, что показывает командир: …Второй пилот передал на землю: «Захватчики говорят, что взорвут самолет. Держим курс 180». Этот курс на Турцию мы взяли
после нашей неудачной попытки развернуться на Симферополь. Я решил использовать малейшую возможность приземлиться на любом аэродроме, в частности в Севастополе, о чем уведомил землю. Переговоры с землей были затруднены из‑за горного массива. На помощь пришел какой‑то борт самолета, дублировавший переговоры. Попытки изменить курс вызвали крики за дверью пилотской кабины. У преступников был компас. Я не знаю может ли работать компас в условиях полета. Через дверь раздавались угрозы взорвать самолет. На предложение Симферополя — ввести преступников в заблуждение тем, что на исходе топливо, я ответил, что они знают о нашем рейсе на Одессу и не поверят. Предприняв ряд маневров, я сам сбился с курса, слабо представлял, где нахожусь. На землю передал: «Попробую сесть в Севастополе, пусть только выведут меня, потому, что не знаем, где мы. Под нами море». По громкоговорящей же связи передал: «Выполняю ваше требование — курс на Самсун, но из‑за грозовой обстановки пойдем на Трабзон. Все равно — Турция». Эти слова я адресовал преступникам. Хотел запутать их и приземлиться в Севастополе. По радио- переговорному устройству я услышал плач бортпроводницы. Она кричала, что на борту раненые, что пассажиры просят меня приземлиться в Турции.
Тут же раздался плаксивый голос женщины: «Идите же, пожалуйста на Турцию, мы умоляем вас».
После этого услышал грубый голос: «В Трабзон нельзя. Самсун, я сказал». А вслед за этим тот же плаксивый голос сказал: «Тебе не жалко сорок пассажиров?»
Я сразу же передал информацию на землю об обстановке на борту, а сам все еще пытался повернуть на Севастополь. Полагая, что оружие бортмеханика могло попасть в руки преступников, не разрешил выход в салон штурману. Снова услышал по переговорному устройству: «Ну, что, взрывать самолет?» Запросил землю и сообщил, что вынужден подчиниться преступникам. В эту минуту топлива до Самсуна еще хватало. Земля предупредила меня, что на перехват посланы истребители с тем, чтобы я передал преступникам о их намерении сбить нас при пересечении государственной границы. Истребители же взяли другую цель. Какой‑то борт передал, что неподалеку крутятся истребители и создают угрозу столкновения.
