Сергей Дышев - Потерянный взвод
– Ротного убили… И Червяка тоже… Женя! – продолжал лихорадочно шептать Прохоров, будто пытался в этом потоке слов остановить случившуюся несправедливость.
– Молчи, Прошечка… Видишь, я и то уже не трушу. Прорвемся.
– Рацию прострелили…
– Видел.
Иванов закончил перевязку, взвалил на себя раненого, пополз по низине. Прохоров уже очухался, пытался ползти самостоятельно.
– Куда ты меня?
– Сейчас, потерпи. Вот здесь – под скалу ползи.
Прохоров протиснулся в щель. Сверху нависала огромная глыба. Потом Женька подкатил несколько валунов и полностью закрыл ими щель. Виднелась только голова Прохорова.
– Это чтобы тебя осколками или пулей не задело. – Иванов задыхался от напряжения, торопился, но продолжал пояснять, говорить необязательные, но, как ему казалось, успокаивающие, подбадривающие слова. – Вот… Спереди еще один камушек… А теперь ты как в крепости.
– Женька, мне духов не видать!
– И не надо тебе. Давай свой автомат, все равно стрелять не сможешь.
Иванов заглянул в дыру.
– Не дам. – Прохоров левой рукой вцепился в оружие.
– Ладно, гони тогда патроны. Живее…
Прохоров молча стал вытаскивать боеприпасы, себе оставил только один магазин и гранату.
– Ну, все, Прошечка, крепись. Нам только бы продержаться.
Он быстро рассовал по карманам магазины, гранаты и уполз.
Прохоров постарался устроить раненую руку. Местами через бинты просочилась кровь, он с тупым равнодушием посмотрел на нее, потом повернулся на левый бок. Так было удобней. Рука горела огнем, раскалывалась голова. «Меня контузило», – подумал он. Прохоров придвинул поближе автомат, упер его магазином в камень. Из схрона он видел только своих. Иванов укрылся за двумя валунами, да и по бокам обложился камнями. Женька – солдат бывалый, его просто так не возьмешь. Черняев распластался за камнем, отстреливался короткими очередями, берег патроны и уже ничего не кричал. Грохот очередей раскалил воздух, в этом шуме пробивались надрывные, стонущие, визжащие звуки рикошетящих пуль.
После разрыва мины Прохоров почти оглох, уши будто залепило чем-то горячим, отчетливо он слышал лишь непрерывный, на одной ноте, свист. «Только бы продержались до подхода наших», – последнее, что подумал Прохоров и провалился в темноту.
Он очнулся, с трудом открыл глаза и не сразу понял, где находится. Потом неловко повернулся, и тотчас острая боль пронзила раненую руку. Прохоров сжал зубы и сдавил стон. Когда резкая боль стихла, он вспомнил об автомате и лихорадочно стал искать его рядом с собой, наконец нащупал и успокоился. В норе было совсем темно. Прохорова поразила тишина. Исчез даже надрывный свист в ушах. «Душманы ушли?! А наших забрали "вертушки"!» Он похолодел от этой мысли и стал поспешно выбираться из норы. Камни словно вросли в землю. Он уперся ногами, напряг все силы, чтобы сдвинуть булыжник. И вдруг рядом совершенно отчетливо послышался голос. Тут же зазвучал другой – резкий и хриплый. Это случилось так неожиданно, что Прохоров содрогнулся всем телом. По полю шли двое в чалмах, серых куртках и шароварах, с автоматами наперевес.
Прохоров подтянул рукой оружие, воткнул его магазином между камней. Мушка ходила ходуном. Он вспомнил о гранате, нащупал ее холодную ребристую рубашку и положил рядом… Только сейчас он увидел Иванова. В темноте казалось, что он спал. Смутно белело лицо. Автомат валялся в стороне. Один из бородатых подошел к распростертому телу, пнул его ногой, потом поднял автомат, забросил его за плечо.
Прохоров до боли закусил губу, в горле клокотал крик, палец дрожал на спусковом крючке.
Двое между тем двинулись дальше, один из них снова склонился над телом, поднял автомат, бросил товарищу. Тот ловко поймал оружие в воздухе.
«Все убиты? Неужели все?..» – Прохоров с ужасом посмотрел, как душманы медленно и деловито собирали оружие, как переговаривались, перебрасывались короткими гортанными фразами. Прохоров стал втискиваться в свой склеп как можно глубже, со страхом вдруг подумал, что духи смогут найти его по кровавому следу. Но двое продолжали неторопливо двигаться по полю, сгибаясь под тяжестью навьюченного на себя оружия. Потом они исчезли из поля зрения Прохорова, а когда снова появились, он понял, что подошли они к Черняеву. Он лежал на боку, будто прикорнул после трудного боя. Прохоров хорошо разглядел, что это был именно Саня Черняев – длиннорукий, худой и нескладный. Бородатый опять наклонился за автоматом. И вдруг грохнуло, яркая вспышка блеснула у груди Черняева, будто сам он взорвался от переполнившей его горечи. Взрыв эхом покатился по ущелью, дробясь и медленно затихая в дальних отрогах гор. Когда рассеялась пыль, Прохоров увидел лишь разметанные взрывом тела. Дрожащей рукой он нащупал маленький горячий осколочек, который срикошетил от камня. Он отрешенно посмотрел на него и пожалел, что не убит этим кусочком металла.
Откуда-то слева или справа раздались гортанные, злые крики. Голосов было много, они словно ожили, прорвались из оцепенения. Появились люди. Их было несколько десятков, они сновали, метались у трупов, обшаривали их своими цепкими руками. Больше всего людей столпилось у тела Черняева. Один, высокий, плечистый, что-то кричал и яростно доказывал, потрясая скрюченными пальцами.
«Что, собаки, не понравилось? Не понравилось?» – давясь от спазм, шептал Прохоров. Он сжал в кулаке свою единственную гранату, разогнул усики от чеки. «Неохота подыхать в норе», – подумал с отвращением, сжал зубами кольцо и приготовился. Зазвучали выстрелы, короткие, как хлопки. Он видел, как бородатый подошел к Женьке и в упор выстрелил в лицо. Голова резко вывернулась в сторону, как что-то неживое, нечеловечье. Прохоров зажмурил глаза и сжал кольцо с такой силой, что хрустнули зубы. Он поднял автомат, попытался установить его одной рукой, но оружие не слушалось, заваливалось набок, и Прохоров понял, что вряд ли сможет в кого-либо попасть. И тогда он уронил голову на камни и тихо заплакал.
Наконец выстрелы смолкли. Душманы подняли и унесли убитых взрывом гранаты, забрали все оружие и скрылись за горой.
Некоторое время Прохоров лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Камень, которым был завален лаз, не поддавался, будто прирос к земле. Прохоров уперся ногами, головой и рукой, стал толкать что есть силы тяжелый могучий валун. После нескольких попыток ему удалось продвинуть его вперед. Прохоров почувствовал усталость, подумал о Женьке, который так быстро управился. Выползать пришлось по-пластунски; он протиснулся наружу, встал на четвереньки, оперся на автомат и потом уже поднялся на ноги. В глазах поплыли красные круги. Он прислонился к скале, отдышался, проверил, на месте ли граната в нагрудном кармане. Потом провел рукой по лицу, нащупал под носом твердую корочку крови, стал осторожно отдирать ее ногтями. «Умыться бы». Фляга висела на поясе. На дне бултыхалось немного воды. Вторая фляга куда-то пропала. Прохоров отвинтил зубами пробку. Воды хватило на один глоток. Он снова почувствовал слабость и опустился на землю. Какое-то время находился в забытьи, очнулся в липком ужасе: показалось, кто-то пристально смотрит на него из темноты. Из-за горы выглянула серая луна. В неверном ее свете выделялись бесформенные пятна: тела убитых. Прохоров встал и, шатаясь, побрел к Женьке. Тот лежал в прежней позе с неестественно завернутой головой. Прохоров подошел, остановился рядом с телом, затем обошел его с другой стороны и сдавленно вскрикнул: вместо лица было черное месиво. Он опять затрясся в беззвучных рыданиях и, не чувствуя под собой ног, побрел дальше. Он увидел труп Саидова, раскосые глаза его были наполовину прикрыты, но Прохорова поразило другое: отрубленные кисти рук.
Он шел от одного тела к другому, узнавал погибших, шепотом произносил их имена. Некоторые были раздеты, их тела белели в лунном свете. Страшные черные раны покрывали тела всех несчастных, особенно заметные на раздетых. Сейчас Прохоров наяву восстановил картину глумления, сатанинского куража, когда поверженным приносят посмертные страдания и унижения, выкалывают глаза, отрезают уши, взрывают плоть выстрелами в упор.
Он спотыкался, шатался и медленно продвигался по каменному полю, но в лица убитых не заглядывал, не останавливался, проходил мимо, потом, будто забыв что-то, возвращался и снова брел от трупа к трупу. Он тихо выл и не верил, что остался жив, ему казалось, что он, так же как и его товарищи, давно убит и теперь не сам Прохоров, с кровавым лицом, израненный, а его тень бродит над полем в скорбном молчании. Слишком страшной была явь.
«Вы спите, ребятки, спите. Добре все будет. Я ведь тоже с вами. Вы только простите меня, ребятки, чуете? Ведь я ж совсем один, как перст, зачем меня оставили, как же так?»
Прохоров облизывал потрескавшиеся губы, оглядывался, наклонялся, будто пытался что-то найти, и слышна была его шаркающая походка. Луна неотступно плыла за ним, ее бледное лицо задевали облака, и тогда казалось, что она хмурится. Глаза Прохорова высохли, теперь он хорошо видел в темноте. Тут он вспомнил про оружие, вернулся к своей скале, у которой оставил автомат, прислонился к ней. Его вдруг начало тошнить, выворачивать, но блевать было нечем, он переводил дух, позывы словно толкали его изнутри, он корчился, отплевывался горчайшей слюной, она стекала ему на грудь, и он не мог остановиться, даже вытереть лицо, потому что единственной работоспособной рукой опирался о скалу, чтобы не упасть.
