Свен Хассель - Генерал СС
Немногочисленные уцелевшие после массированной атаки русских нашли убежище в бункере неподалеку от берега Волги; мы сидели там день за днем, прислушиваясь к вою ветра и урчанию наших пустых животов. Лица под касками были окоченелыми, одежда свисала складками с исхудалых тел. Мы обнаружили, что голод мучает сильнее, чем разгром или страх.
Рейхсмаршал Геринг обещал Гитлеру отправить свои самолеты сбрасывать продовольствие оказавшейся в затруднительном положении 6-й армии, но Гитлер не потрудился спросить, откуда эти самолеты возьмутся. Даже мы, отрезанные от всего мира, понимали, что выполнить обещание Геринг не сможет. На что же рассчитывал Гитлер? На Геринга и его несуществующую авиацию? На Бога и ангелов? В любом случае казалось, что мы обречены. Геринг мог ошибаться, а Бог был уже не с нами[73]. Он уже много недель находился на стороне противника. Помощь Советскому Союзу оказывал даже отъявленный антикоммунист Уинстон Черчилль. Русских не любил никто, однако немцев ненавидели все.
Вдоль всей линии фронта громкоговорители противника вызывающе кричали:
«Сталинград стал немецким кладбищем! Каждую минуту гибнет один немец!»
На сей раз пропаганда была гласом истины. Нас убивали не русские, а погода и отсутствие пищи. Солдаты падали мертвыми на ходу. Это не преувеличение. Только что ты разговаривал с человеком, и вот он лежит бездыханным у твоих ног. Люди выкапывали норы в снегу, чтобы спастись от холода, а наутро их обнаруживали замерзшими насмерть. Мы находили выработавшие горючее танки с мертвыми экипажами внутри. Офицеры прислонялись к стенкам траншей, отдавали солдатам приказания и умирали на середине фразы. Люди мерли по ночам в бункере, и никто не догадывался, что хрупкая, тощая фигура под тонким одеялом — уже труп.
«Сталинград — немецкое кладбище… Каждую минуту гибнет немец…»
Нашей маленькой группе, пожалуй, повезло больше, чем другим: у нас были два превосходных добытчика — Малыш и Порта. Всякий раз, когда мы оказывались на грани гибели, эта замечательная парочка, взяв винтовки и старый джутовый мешок, ускользала в ночь на поиски пищи. И не было случая, чтобы они вернулись с пустыми руками. Иногда они приносили только гниющие кости дохлой лошади, но даже из них при тщательном приготовлении получалось достаточно супа, чтобы протянуть несколько дней. Однажды они вернулись с тридцатью семью банками разных консервов и половиной утки, украденных из-под носа у противника. Уходили они не с намерением красть у русских, даже Малыш с Портой не были настолько дерзки; но они заблудились в темноте, оказались за линией фронта, и тут уж казалось глупым не воспользоваться создавшимся положением. К сожалению, двое наших умерли от переедания…
— Обжоры чертовы! — ворчал Малыш, когда мы выбрасывали тела из бункера.
Вся немецкая линия обороны постоянно обстреливалась. Наш бункер дрожал под непрерывным огнем тяжелых орудий, и те уцелевшие, что все еще прятались в редких траншеях и блиндажах, буквально разлетались из своих убежищ, будто палые листья на сильном ветру. Иногда люди теряли разум и носились под градом снарядов и пуль, размахивая руками и радостно, как дети, смеясь.
Мы уже представляли собой не полк — от силы роту; просто-напросто остатки разбитых частей, собранных воедино для последних боев в Сталинграде.
Однажды у нас появился унтершарфюрер СС. Шатаясь от изнеможения, он вошел в бункер и сразу же повалился на походную кровать Порты. Порта ею очень дорожил. Он взял ее в пустом крестьянском доме во время одной из вылазок и, когда не спал на ней сам, сдавал напрокат по установленной почасовой таксе. Вид незнакомца, тем более эсэсовца, бесплатно лежавшего на ней, оказался для Порты невыносим. Он обратился к Малышу.
— Сгони его.
Малыш с дружелюбным видом прошаркал по бункеру, поднял эсэсовца и швырнул на пол, где, к всеобщему крайнему удивлению, он как ни в чем не бывало продолжал храпеть.
Через несколько минут после появления унтершарфюрера дверь распахнулась от удара сапогом, и в бункер ворвался генерал СС с автоматом наготове. Встал, высясь над всеми, словно Колосс Родосский, свирепо озирая нас, лицо его под меховой шапкой было синим от холода.
— Ну? Языки проглотили? Кто здесь командует? Кто старший по званию?
Старик вышел вперед.
— Я.
Колосс смерил Старика взглядом, и губы его насмешливо искривились.
— Кто ты?
— Фельдфебель Байер.
— Из какого полка?
— Двадцать седьмого танкового.
— Сколько у тебя здесь людей?
— Семь младших командиров, сорок три рядовых… У нас есть гранатомет, огнемет, два ручных пулемета и шесть автоматов.
— Боеприпасы?
— Имеются.
— Ну? Сколько?
Старик едва заметно пожал плечами.
— Точно сказать не могу.
Он мог бы добавить — да и какое, черт возьми, это имеет значение? Если русские начнут атаковать нас, боеприпасов хватит от силы на несколько минут. Генерал пнул валявшуюся на полу каску, спавший унтершарфюрер проснулся и возмущенно вскинул голову.
— Черт побери, фельдфебель! Мы все еще воюем!
— Если это можно назвать так, — почтительно ответил Старик.
Генерал изменил тактику.
— А почему вы здесь? Почему не со своим полком? От вас, прячущихся здесь, нет никакой пользы.
— Полка больше не существует. Мы — это все, что от него осталось.
Генерал раздраженно цокнул языком и проницательно уставился на унтершарфюрера, тот уже встал и застыл позади остальных.
— Почему этот человек здесь? — И ткнул в его сторону пальцем. — Ты! Унтершарфюрер! Возвращайся в свой батальон! Здесь тебе нечего делать!
Унтершарфюрер улыбнулся с коварным видом.
— Батальона нет. Нас окружили в поселке Рынок. — И провел пальцем по горлу. — Мы продержались всего полчаса. Я оказался под трупами, меня не заметили.
Генерал вскинул брови.
— Это твои слова, унтершарфюрер. Посмотрим, к какому выводу придет трибунал. Мне это кажется подозрительно похожим на дезертирство.
Он расстегнул нагрудный карман и достал большую черную сигару. Юлиус Хайде тут же бросился к нему с зажигалкой и по возвращении получил пинка в голень.
— Подлиза! — злобно прошипел Малыш.
Генерал подошел к кровати Порты и принялся раскладывать на ней карту. Разложив, поманил к себе Старика.
— Фельдфебель, где находилась ваша последняя позиция?
— Возле Котлубани.
— Котлубань, вот как? — Генерал нашел ее на карте. — Пятьдесят километров… хмм… — Нахмурился, достал карандаш, стал что-то писать. Потом торжествующе взглянул на Старика. — Фельдфебель, может, объяснишь мне кое-что? Здесь Котлубань, — указал он, — а здесь, — указал снова, — советский гвардейский полк. Покажи, где именно располагались ваши позиции.
— Вот здесь. Неподалеку от этого леса. Задом к Волге. Мы входили в Шестнадцатую танковую дивизию.
— Допустим, фельдфебель! Но мне совершенно непонятно, как вы пересекли позиции противника, добираясь от Котлубани сюда! — Он повернулся к Старику. — Я должен сделать вывод, что русские выдали вам специальные пропуска?
Старик осуждающе сжал губы.
— Если вы подразумеваете, что кто-то из моих солдат сотрудничал с противником, покинул свой пост или что-то в этом роде, то, прошу прощенья, несете чушь! Поступать так мы предоставляем офицерам. К русским перешел только лейтенант Райнигер из Семьдесят девятой пехотной дивизии. Его поставили командовать полком, но он дезертировал, не пробыв с нами и суток. Он не только выдал наши позиции, но и…
— Хватит, фельдфебель! Придержи язык!
Генерал ударил Старика по лицу кожаными перчатками. Старик глубоко задышал и остался недвижим, но вдруг, к общему удивлению, унтершарфюрер подскочил и с яростным криком бросился к генералу. Вряд ли он хотел сквитаться за Старика. Можно было только предположить, что утратил разум, а с ним и инстинкт самосохранения. Не успел он достичь намеченной жертвы, как генерал вскинул автомат и нашпиговал его пулями.
— Жаль, — заметил Порта. — Мы еще толком не познакомились с ним.
Генерал свирепо оглядел нас, глаза на его орлином лице сверкали.
— Ну? Есть еще такой, кому жизнь надоела? Если да, пусть выйдет вперед! Охотно разделаюсь с ним.
Мы стояли, глядя на него; ненавидели его, презирали, хотели убить и смиренно держали руки по швам. Мы были слишком хорошо вышколены. Пробыли прусскими рабами слишком долго, чтобы нарушить привычку слепого повиновения. Мысль поднять руку на генерала не могла прийти нам в голову.
— Отлично! — Генерал пошел к двери, тяжело дыша и раздувая ноздри. — Взять оружие и за мной. С этой минуты вы под моим началом.
Мы покинули бункер и заняли позиции вдоль железнодорожной ветки Питомник — Сталинград. По пути наткнулись на остатки гаубичной батареи, из ее личного состава уцелело всего трое. Генерал присоединил их к нам вместе с гаубицами. Мы установили орудия, окопались и стали ждать. Сами толком не зная, чего. Но генерал распорядился так, и мы ждали. Он кутался в шинель и опустил уши меховой шапки. Мы же со стучащими зубами, с мерзнущими конечностями дрожали в своих норах в снегу.
