Роман Юров - Чужие крылья.
Балка осталась далеко позади, а он все шел, спотыкаясь, ориентируясь по компасу. Снегопад усилился, мешая идти и найти хоть какой-то ориентир, чтобы привязаться к местности. Начало примораживать. Уже под утро, еле бредущий от усталости, замерзший Виктор, едва не уперся в огромную скирду соломы. Он обошел вокруг – видать, не нынешнего урожая, солома почернела, слежалась плотными слоями. Надергав из скирды пучков, сделал что-то вроде пещеры и забился туда, в колючую, пахнущую стерней, мышами и пылью темноту. Сил на большее уже не осталось…
Пробудил его непонятный шум. Что-то глухо рычало, лязгало, грохотало. Спросонья не разобравшись, что он делает в этой колючей тьме, Виктор вывалился из своего логова и, попав под яркие лучи солнца моментально, ослеп. Лязг усилился, он доносился неподалеку, с другой стороны скирды. Кое-как проморгавшись, Виктор выглянул из-за своего убежища, посмотреть, что за шум и сразу же в ужасе забился обратно, в пещерку. Приминая свежий снег, по дороге шли танки. Приземистые, все какие-то квадратные, покрытые маскировочной окраской, с толстыми короткими пушками. Но не танки испугали его. Пропуская танковую колонну, на обочине дороги, утопая в снегу, застыла в походном строю немецкая пехота. Такие характерные каски и мышастого цвета шинели он хорошо успел разглядеть даже за долю секунды, Спутать этих солдат с нашими было невозможно. И теперь, пытаясь унять разбушевавшееся в груди сердце и сжимая в потной ладони пистолет, Виктор гадал: заметили его или нет. Время шло, гул техники начал стихать, но никто не бросался к его берлоге. Не заметили. Он вытер потное лицо, смахнул налипший соломенный мусор. Надо бы покидать такое небезопасное убежище. Но вылезать наружу, под прицел сотен глаз тоже не хотелось. В степи, даже в своем маскхалате он будет виден издалека любому прохожему. Он поежился, почесал шею, в соломе оказалось масса колючих остюгов и стал ждать темноты. Хотелось есть, но шоколад кончился еще ночью, а больше не было ничего.
Под вечер голод стал нестерпимым. Он мешал думать, мешал отдыхать. Снегом забить его не удавалось никак. В отчаянии Виктор принялся перерывать солому, пытаясь найти целые колоски. Но поиски шли уныло, то ли комбайнер работал отменно и без брака, то ли мыши за две зимы хорошенько постарались, но за три часа поисков ему удалось найти не более пригоршни зерен ячменя. За время поисков он их все и съел, дробя зерна зубами и с трудом глотая сухую колючую дерть. Голод на время приутих, но за это время в одежду набилось еще больше остюгов. Зудели и кололись они так сильно, что муки голода ушли далеко на дальний план. Пришлось вылезать из своей берлоги и, ежась под холодным ветром, тщательно вытряхивать всю одежду.
Грохот с востока постепенно утихал. Причем, как Виктор мог судить, фронт был уже весьма близко, когда ветер затихал, можно было расслышать отдельные хлопки то ли винтовочных выстрелов, то ли гранат. Уже стемнело достаточно сильно, можно было отправляться в дальнейший путь, но тут снова напомнил о себе пустой желудок. Виктор решил все таки заглянуть в деревню – может удастся разжиться едой и разузнать обстановку.
До деревни он добрался неглубокой балкой, а потом долго всматривался в темноту занавешенных окон, вдыхая кисловатый запах кизяка из труб. Деревня молчала, не слышно ни собачьего лая, ни громких разговоров. Да и откуда взяться лаю, собак, наверное, давно постреляли. Он решил подойти к крайней хате, что, в окружении сараев, белела стенами в темноте. Это было безопасней – она была ближе всего до балки, да и на пути были небольшие заросли терна, хоть какое укрытие.
К хате он шел медленно, крадучись как вор, вздрагивая от каждого шума, ежесекундно опасаясь, что раздастся резкий оклик и в лицо ударит хлесткий винтовочный выстрел. Но обошлось, вокруг была тишина. Перемахнув через невысокий покосившийся плетень, прислонился в тени низенького каменного сарайчика и осмотрелся. Сараи и небольшая, беленая хата, образовывали грязный захламленный двор. Разномастные, покосившиеся сараи, разбросанный тут и там разнокалиберный мусор, валяющиеся по углам разбитые деревянные бочки и перекошенный плетень говорили о том, что толкового хозяина здесь нет. Дополняла картину перевернутая телега без колес, украшающая самый центр двора. По-прежнему было тихо, из сараев не доносилось ни звука. Если тут и водилась какая-то живность, то ее, по всей вероятности, давным-давно съели. Только из хаты доносились тихие, неразборчивые голоса. Эти голоса, да тусклый свет, что пробивался сквозь в щели темных оконных занавесок, говорил, что хата обитаема. "Хреновый вариант попался, — разочарованно подумал он. — Этим, наверное, самим жрать нечего. Ну хоть обстановку расспрошу". Он вновь прислушался, ругая себя за невезение, оттягивая момент, когда нужно будет пойти и известить хозяев о своем прибытии, гадая, что ждет его за темным прямоугольником двери.
Эта дверь открылась внезапно, раздирая тишину пронзительным визгом петель, осветив двор слепящим светом. Высокий темный силуэт скользнул в светлом проеме и растаял в темени двора. Виктор, сжался, прижимаясь к стене в своем уголке, в глазах мелькали желтые сполохи, после темноты, свет от горящей керосинки показался ярче солнца. Рука вцепившаяся в рукоять пистолета покрылась испариной. По двору зашуршали шаги, глухо зазвенело жестяное ведро, дверь сарая со стуком открылась, послышался шорох и глухое постукивание. Он не выдержал и выглянул, украдкой разглядывая источник шума. Судя по юбке, в двери мелькнул женский зад, а затем показалась его обладательница, высокая стройная женщина, закутанная в шаль. Она тащила из сарая наполненное чем-то ведро. Увидев Виктора, она вздрогнула, уронив ведро и замерла, широко раскрыв глаза, а затем резко метнулась к хате.
— Тихо! Не кричи! — Виктор оказался быстрее, настигнув ее одним прыжком, схватил ее в охапку зажал рот, гася рождающийся крик и быстро оттащил за сарай. Женщина билась, пытаясь освободиться, мычала. Пришлось хорошенько ее встряхнуть и прошипеть буквально в самое ухо. — Не кричи, — только тогда она обмякла.
— Будешь молчать? — как можно дружелюбнее спросил Виктор. Она в ответ энергично закивала головой. Рука, которой он зажимал ей рот, была мокрая то ли от крови то ли от слез. Виктор немного поколебавшись, убрал руку. Женщина кричать не стала, она только тяжело дышала, периодически всхлипывая, вздрагивая. Только тут Виктор понял, что другой рукой держит ее за грудь. И грудь эта очень хорошо прощупывается, поскольку кроме тонкого платья и накинутой шали на ней похоже ничего нет. "А бабенка-то очень даже ничего, молодая, красивая" — подумал он. Вторая рука в этот момент самопроизвольно елозила по ее животу, пробираясь все ниже. От ее запаха, мягкости тела, закружилась голова. Мелькнула даже мысль завести ее в сарай, задрать юбку и… Тут женщина сжалась, словно задеревенела и неожиданно тихо заплакала, шепча сквозь слезы. — Пожалуйста, не убивай. Делай что хочешь, но только не убивай. Ну пожалуйста…
Виктору стало стыдно и за свои мысли и за поведение, он убрал руку и зашептал ей в ухо. — Я тебя не трону. Только ты не кричи и не дергайся, тогда все будет хорошо. Поняла? Я свой, летчик, советский, — и, дождавшись ее судорожного кивка, разжал объятья. Она тут же отскочила в сторону, принялась его разглядывать исподлобья, периодически испуганно оглядываясь на хату.
— Я летчик, — снова начал он, чтобы как-то разрядить обстановку, — как тебя зовут?
— Люда, — женщина снова оглянулась на хату, показав на секунду красиво очерченный профиль, и видимо набравшись храбрости, заговорила уже громче. — Беги отсюда…. Тут немцы, — увидев, что он не реагирует, добавила. — Беги, а то закричу…
— Ты чего, хозяйка? — Виктор немного удивился такой реакции, — я же сказал, я свой, советский летчик. Домой пробираюсь. — Увидев, что она снова начала разевать было рот, прошипел. — Вякнешь, зарежу нахрен! — и, для убедительности потянулся к финке. Это подействовало, женщина замолчала, зло блеснула глазами и зашипела в ответ. — Чего тебе надо, савецкий? Чего ты пришел сюда? Чего смотришь? Тикай отсюда, тут немцы! Смерти хочешь? Так они всех порешат. Тикай – она снова метнула обеспокоенный взгляд на хату.
— Да тихо ты, — он немного растерялся, от такого напора. Общение с аборигенами проходило совсем не так, как задумывал. — Помолчи! Фронт далеко? — он прервал ее славословия самым животрепещущим вопросом.
— При слове "фронт", женщина выдохнула, словно сдулась и стала меньше ростом. — Фронт близко, — прошептала она, — километров десять.
Она была видимо не местная, немного растягивала слова, а слово "километров" произнесла с ударением на первое "о". — Только зачем тебе фронт? — Добавила Люда, сверля его глазами – люди кажут, что бьют красных. Говорят, что сегодня, там, — она мотнула головой на восток, набили ваших столько, что снег покраснел. Скоро совсем побьют.
