Проза о войне (сборник) - Борис Львович Васильев
— Звукопомеха! — он вопил почти как в кабинете №28, но все же не так громко, потому что динамик у комдива был помощнее. — Опять передачу носила?
— Сегодня не принимают. Выключи радио. Или, пожалуйста, сделай потише.
Но Алексей громкость регулировать не стал.
— Это надо немедленно прекратить!
— Почему?
— Я сказал, прекратить!
Люба прошла к репродуктору, выдернула штепсель из розетки и тихо напомнила:
— У него никого нет, кроме нас, Алеша.
— Его счастье! — по инерции выкрикнул Алексей, но сразу же сбавил тон. — Сейчас счастье с обратным знаком. С минусом оно, понимаешь? — спохватился, включил радио, но сделал все же потише. — Минус счастье, минус! У кого ничего нет, того и взять не за что. А у меня — ты и Егор. Ты и Егор, понятно это тебе? И я требую прекратить всякие передачи!
Люба подошла к репродуктору, снова выдернула штепсель.
— Включи! — крикнул Алексей. — Немедленно включи радио!
— Ты — трус? — тихо спросила она.
— Я сказал, радио…
— Трус, — Люба бросила на пол черную тарелку репродуктора и яростно растоптала ее. — А я-то, дура, думала, что мой муж — русский офицер.
— Твой муж — красный командир, а не офицер! Красный, понятно?..
— Офицер в России не попугай, в цвета не окрашен. Он украшен честью, и либо имеет ее, либо не имеет. Минус честь, Алексей, а не минус счастье. Загляни в свою душу, загляни и посмотри, осталась ли там хоть капля…
— Дура! Дура чертова! — заорал он. — Из дерьма не выплывают!
— Трус! — резко выкрикнула Люба. — Мой муж — трус, слышите?!.
В стену резко застучали: услышали в соседней квартире. И Трофимовы сразу замолчали, испуганно глядя друг на друга. Потом Люба опустилась на пол рядом с раздавленной тарелкой репродуктора и беззвучно заплакала. Алексей шагнул к ней, тоже почему-то сел на пол, обнял, зашептал в ухо:
— Успокойся, Любаша, успокойся…
Трамваи, трамваи. Плакаты, плакаты.
Детство, в котором мы вырастали.
И опять — приемный пункт передач страшной Лубянки. Опять — скорбная молчаливая очередь женщин. Опять — глубокое, как амбразура, окошко. Здесь они пытались прикрыть нас. Раньше, чем это совершил Александр Матросов.
— Варавва Иван Семенович.
— Уберите передачу, — донесся глухой, как из подземелья, голос. — Заполните бланк. Четко и без ошибок.
— Пожалуйста, примите, здесь очень большая очередь. Я заполню, обязательно заполню.
— С бланком без очереди. Следующий!
Люба вынырнула из ниши с листком и передачей в руках. Растерянно оглянулась, отошла. Суетливо полезла в сумочку в поисках, чем можно было бы заполнить бланк.
Женская рука протянула ручку с вечным пером.
— Благодарю, — тихо сказала Люба.
— Это плохо, — почти беззвучно выдохнули в ответ. — Это очень плохо. Лучше уходите.
— Я знаю, — кивала Люба. — Знаю, как это плохо. Только у него никого нет, кроме нас.
Комната в квартире Трофимовых.
— Вон по радио цельный день про шпионов шумят, — ворчала Антиповна, старательно орудуя шваброй. — Про шпионов не понимаю, неграмотная я. А так тебе скажу, что из-за жилплощадей все. У кого жилплощадь добрая да с мебелью, тот сразу же и шпион. Его, значит, в холодную, а сам — в теплую. На согретое место, на хорошие мебеля. Жизнь такая, что кому в тюрьме сидеть, кому — суму делить. Кто, значит, кого упредит. Нищий народ сильно ушлый.
— Антиповна, милая, ты за моим присмотри, — с глубокой тоской сказала Люба. — Сын в училище, ему проще.
Она сидела у двери с опустевшей сумкой на коленях. Как вошла, так и села.
— Уезжаешь куда, что ли?
— Арестуют меня. Не сегодня, так завтра.
— Чего?.. Тоже богатейка нашлась, — Антиповна бросила тереть пол, глядела с открытой насмешкой. — Какой им интерес тебя на казенные харчи сажать? Нету такого интереса, не нажила ты интерес. За неделю больше съешь, чем все твои книжки стоят. А им какой от этого прок? Невыгодно это им.
И вновь принялась с ожесточением теретьы пол.
— Господи, ну где же Алексей? — помолчав, вздохнула Люба. — Специально на работу не пошла, чтобы с ним последний вечерок… Ну где же он, где?..
Алексей сидел в чужом кабинете против молодого симпатичного майора. Майор был улыбчив, но полковник Трофимов мало улыбался в ответ.
— Значит, чего хочет твоя жена, то и творит, так получается? — вполне благодушно допытывался майор. — А твоя, Трофимов, хата с краю?
— Варавва спас ее от смерти в Туркестане.
— Геройством прикрываться — самый их распространенный приемчик, чтоб ты знал, — сказал майор. — А если глубже копнуть? Не размышлял?
— Да куда уж глубже-то, — вздохнул Алексей.
— В корень надо смотреть, в корень, Трофимов. А тут один корень — зажиточный казак, а другой корень — дворянское отродье. Два чуждых нам класса.
— Ее отец — боевой офицер, командир дивизии. Я документы читал.
— Мало ли чего в документах напишут. Скажи, мог командир дивизии в атаку ходить, будто солдат?
— Ну, если надо. Он — офицер, мало ли…
— Мало, Трофимов, мало! Это наши краснозвездные герои… — майор вдруг решил не развивать начатую тему. Сказал, помолчав:
— Окрутили, выходит, тебя, Трофимов. Слабинку выказал и по их нотам… этого… Моцарта сыграл.
— Что? — удивленно спросил Алексей.
— А то, что на примете та квартирка была. Со львами у подъезда. Офицерье там собиралось, бывшие всякие. Думаешь, тогда милиция дознание проводила по делу об убийстве? Нет, Трофимов, ошибаешься. Наши за тем гадючьим гнездом следили, ученики железного Феликса Эдмундовича Дзержинского. А ты им все карты спутал.
— Чем спутал? Тем, что Любу на фронт увез?
— Она тогда уже роли не играла, почему и увезти не препятствовали. Ты же всю операцию сорвал.
— Какую еще операцию? Я
