Матэ Залка - Рассказы
Первый спектакль они дали в Александровске на станции перед стоящим там военным эшелоном.
В первый раз была поставлена пьеса «Последние дни Парижской коммуны». Красноармейцы плотной массой облепили площадку перед вагоном-сценой. Каждый патетический момент покрывали бурными аплодисментами. По окончании спектакля красноармейцы засыпали комиссара вопросами:
— Когда это произошло?
— Это правда или неправда?
— Давно это было или сейчас?
На вопросы Кудряшов решил ответить подробно. Получилась небольшая популярная лекция о Парижской коммуне. Актеры с большим интересом выслушали горячую речь комиссара, а Левензон сделал ряд записей и потом внес в пьесу новые разъясняющие диалоги.
* * *В это время на фронте происходили большие перемены. С севера одна за другой прибывали свежие части: сборные полки, артиллерия и конница. Кудряшов знал об этом из сводок политотделов, которыми те его снабжали.
С польского фронта двигалась на Врангеля победоносная конница Буденного. У Каховки части Блюхера твердо держали переправу, расширяя плацдарм, и Врангелю никак не удавалось откинуть их на правый берег Днепра, Коммунисты, комсомол, городские и сельские добровольные части спешили на фронт. Актеры давали им представления, развлекали и воодушевляли их бодрыми песнями. Сатирические строфы Демьяна Бедного Богучарский перекладывал на веселую музыку, и их триумф был неизменен. Постоянный успех и теплые, предосенние дни заставляли актеров забывать о тех неудобствах, которые им приносила фронтовая жизнь. Кудряшов заботился обо всем. Коноводы откармливали лошадей. Сима Дудов однажды спросил:
— Когда же выйдем из вагонов, товарищ комиссар? Так мы и фронта не увидим.
— Ничего, Сима. Не беспокойся. Еще хватит. Агитпоезд медленно приближался к боевой линии.
* * *В последние дни сентября по линии Екатерииослав — Александровск Красная Армия повела наступление на позиции, недавно занятые врангелевской армией. В результате трехдневных боев белогвардейцы были отброшены. Это была первая победа тактики Фрунзе.
Поезд Кудряшова достиг последней станции и стал выгружаться. Застоявшиеся лошади весело рванули тяжелые повозки. Теперь началась цыганская, кочевая жизнь.
Красноармейцы и сельское население восторженно встречали актеров с их брезентовой сценой. Труппа передвигалась в непосредственном тылу фронта, от одного села к другому, ориентируясь по колокольням. И бывало не раз, что ночь заставала актеров в поле. Кудряшов уже давно проверил боеспособность своей «части». Каждый обозник имел винтовки с двумя-тремя десятками патронов. У Дулова в повозке лежал завернутый в кусок палатки ручной пулемет.
Кудряшов пристально изучал своих людей. Большая часть их оставалась для него тем же «Мадридом» — легким и чужим; конечно, на них можно было смотреть как на детей, но все же надо было внимательно ориентироваться, осторожно вмешиваясь в актерские разговоры, в особенности когда речь заходила о политике; Кудряшов старался делать это незаметно, как бы невзначай.
Как-то в беседе с Левензоном он высказал свое мнение о труппе.
— Вот этот попал к вам случайно. А тот — определенно ждет удобного случая, чтобы перекинуться к белым. Некоторые искренне хотят принести искусство красноармейцам, но не прочь и от авантюры. Эта барынька любит заигрывать. Она выйдет замуж за флакон духов. Только ненадолго — эдак недельки на три.
Во время пребывания в Пологе куплетистка Ксения ясно давала понять, что ничего не имеет против комиссарского ухаживания. Хотя Кудряшову правилась эта «мадридка», однако он устоял. Кудряшов был о себе определенного мнения. Знал, что некрасив: веснушчатый, рыжий, сухой. Он был со всеми одинаково вежлив и старался сохранить безупречно чистым свое «политическое лицо».
Про Чужбинина комиссар ничего не сказал. Старик правился ему. Пал Палыч держался всегда ровно и скромно. Был он низенького роста, седеющий, сухощавый; глаза добрые, но с хитрецой. Он безупречно относился к своим обязанностям, и в дождь и в грязь оставался все тем же. К нему не могли придраться даже актеры, частенько создававшие склоки. Играл он с подкупающей простотой. Память у него была блестящая. После первого же чтения роль казалась вылепленной. «Он играет, как в жизни, — говорили актеры. — Художественный театр копирует». Шептались, что Чужбинин — псевдоним, на деле же Пал Палыч прогоревший аристократ. На актеров производила впечатление его замкнутость и невозмутимость. Все они любили окружать себя немного таинственной романтикой. Немало интриг, любовных историй и страстей кипело в марке бродячего коллектива.
Однажды Кудряшову досталась общая квартира со стариком Чужбининым. Возвращаясь поздно ночью со спектакля, они заговорили о гражданской войне.
— Надо признаться, что общий стратегический план советского командования далек от шаблона.
Чужбинин уже давно пришел к заключению, что гражданская война требует особого метода, но ни Деникин, ни другие генералы никак не могут этого понять.
Кудряшов слушал с интересом.
«Не так прост старик», — подумал он. И спросил:
— А какого вы мнения о Фрунзе?
— Очень толковый командир. Мне кто-то говорил, что он не был военным. Никогда не поверю этому. Под Уфой он сделал прорыв так решительно и удачно, как мог это сделать только хорошо подготовленный военный специалист, притом обладающий железной волей.
Беседа затянулась, и, перед тем как заснуть, Кудряшов долго думал о словах старого актера.
* * *Данила Обушко, повозный красноармеец, был родом из Таврии, 6-я фронтовая агиттруппа в это время направлялась от Пологи к Токмаку, двигаясь в тылу 46-й дивизии и 2-й конной армии. Обугако немало интересного порассказал комиссару.
— Этот край — родина Махно. Гуляй-Поле, Полога, Орехов. Тут Нестор развернул в семнадцатом году бунтарское знамя. Еще при Керенском здесь начался дележ помещичьих земель. Эх, веселые были времена!
Обушко служил у Махно почти год. Во время германо-австрийской оккупации, — так уверял Обушко, — Махно был настоящим революционером. Он стал предателем позднее. Когда Махно хотел напасть на советский полк, Обушко с тремя товарищами под вечер удрали из пьяной компании и сообщили об этом красным, которые ночью в полной готовности встретили нападение вчерашнего союзника. Обушко ненавидел бандита Махно. Он признавал за ним военный талант, но глубоко презирал как обманщика и предателя бедняков. Когда труппа проезжала через знакомые хутора, Обушко предостерегал Кудряшова:
— Надо быть начеку, товарищ комиссар. Тут каждая балка — покрытие для банды Махно. Они любят грабить обозы. Но если встретят достойный прием — то утекают.
Эти разговоры заставили комиссара обратить больше внимания на вооружение. Он отдал в распоряжение Данилы ручной пулемет со всеми четырьмя дисками патронов и выпросил у встречного полка десяток ручных гранат.
Богатый и красивый край Таврия. Тут еще нет степной глади. Повсюду холмы и перелески. Украинские села, немецкие колонии, беленькие хутора, старинные курганы-могилы проплывали мимо фургонов. Когда тихо едешь в удобной повозке, даже трудно поверить, что здесь идет решительная, жестокая война. Но ни Обушко, ни комиссар ни на минуту не забывали об этом.
Вечерело. Левензон напевал унылую песенку. Из-под брезента третьей повозки раздавались веселые арии смешанного хора, которым дирижировал «маэстро» Богучарский.
Согласно карте-десятиверстке, через четыре километра должно было быть большое село, где размещена одна из бригад 46-й дивизии. Там ожидают актеров — вечером спектакль. Но села все нет. Обушко высказал сомнение, не сбились ли они с пути.
— Ничего, куда-нибудь да приедем, — успокаивал Левензон.
«Приедем, только куда?» — подумал Кудряшов.
Он знал, что в этом районе фронт не представляет собой сплошной замкнутой линии; в ней образовались промежутки по три и больше километров.
«Только бы не угодить в такую прореху».
Однако, чтобы не создавать паники, Кудряшов продолжал держаться раз взятого направления.
Уже почти стемнело, когда впереди показался стройный ряд пирамидальных тополей. Вырисовывались контуры домов, донесся собачий лай. Приближались к жилому месту.
Хутор состоял из пяти-шести крестьянских изб и большого барского дома с тополевой аллеей и множеством служб. Вокруг усадьбы тянулась белая каменная ограда, местами развалившаяся.
Актеров приняли радушно: накормили, открыли для них уцелевшие прохладные комнаты барского дома. «Маэстро» Богучарский в тот же вечер устроил «кабаре» из легких музыкальных номеров. Наутро решено было дать спектакль. Уборка хлеба окончилась, и хуторяне готовились к осенней вспашке.
Кудряшов спрашивал про Махно — давно ли его видели?
