Владимир Богомолов - Момент истины (В августе сорок четвертого...)
– Вещи у них были? – поинтересовался Алехин.
– Да. Как он припоминает, небольшой потертый чемодан и трофейный ранец с бурым верхом… Говорили они чисто, но по произношению не исключено, что старший – украинец. Они уселись в машине за его спиной, и он поехал. За Озерами старший лейтенант попросил остановить, как он сказал, по малой нужде. Место там безлюдное, лес с обеих сторон вплотную подходит к шоссе. Гусев остановил машину и собирался закурить – они угостили его папиросой, – но был оглушен ударом по голове и что было дальше – не помнит… Сидел он в этот момент за рулем, а рана от удара над левым ухом.
– Левша…
– Да, удар был нанесен левшой или человеком с одинаково развитыми руками, что, впрочем, маловероятно. Очнулся в кустах, услышал – неподалеку проезжают машины, дополз с трудом до шоссе, где и был подобран. По-видимому, они, оглушив, оттащили его в кусты, стрелять не решились, чтобы не привлечь внимания, и, лежачего, дважды ударили ножом в спину. Целили в сердце, но не попали: машина стояла на шоссе, они торопились, и это, очевидно, его спасло… У него взяты красноармейская книжка, проездные документы и деньги. Примечательно, что взяли самодельный портсигар из дюраля, а хорошие наручные часы не тронули. Из диска автомата, находившегося в машине, вынуто около сорока патронов…
– Они были в плащ-накидках, откуда же ему известны их звания?
– Он видел погон на гимнастерке старшего лейтенанта: когда тот влезал в машину, плащ-накидка распахнулась. Запомнил, что на погоне было три звездочки, а выше дырочка и примятость, как он полагает, от эмблемы.
– А может, от четвертой звездочки?
– Он полагает, от эмблемы. Причем от артиллерийской. Цвет канта он не заметил, но почему-то убежден, что они – артиллеристы. Это его предположение, чисто интуитивное; на чем оно основано, он так и не смог объяснить. Когда он согласился их взять, старший сказал другому: «Садитесь, лейтенант». В машине они больше молчали, да он и не прислушивался… Уверяет, что они высокого роста, но я думаю, это субъективность восприятия: он сам маленького роста, и, по его определению, у меня средний рост… Полагает, что в лицо узнал бы обоих, однако описать их внешность для словесного портрета не смог. Говорит – обыкновенные офицеры!.. Зачем я тебе о них так подробно рассказываю?.. – Поляков вынул из большого пакета две фотографии и положил перед Алехиным. – Это – отпечатки шин угнанного «доджа»… А это – следы машины, обнаруженные вами в лесу под Столбцами…
Рассматривая фотографии, Алехин нащупал рукой лежащую на столе пачку «Беломорканала» и вытянул папиросу.
– Вроде… полная идентичность, – сдерживая волнение, сказал он погодя и закурил.
– Да, совпадают все индивидуальные особенности протектора… например, поперечный разрез на шине правого заднего колеса… Теперь как будто ясно, что неизвестные, пытавшиеся убить Гусева и захватившие «додж», имели разыскиваемую нами рацию… Завладев машиной, они поехали за Столбцы, – Поляков показал на карте, – свернули в лес и вышли в эфир. Это было седьмого августа, в день первой пеленгации. И дата, и час, и место совпадают. Затем, проехав к Заболотью, они загнали машину в лес и замаскировали, быть может рассчитывая ею при случае еще воспользоваться. Машина найдена в безлюдной чаще – до ближайшего хутора два километра, и обнаружили ее случайно… Я распорядился устроить засаду, хотя мало верю, что они появятся…
Поляков говорил тихо и так неторопливо, будто в сутках было не двадцать четыре, а по крайней мере тридцать шесть часов. Излагая розыскные сведения, он, по обыкновению, все время обдумывал и ставил под сомнение каждый сообщаемый факт и свои предположения и требовал таких же размышлений и критического отношения от тех, кто его слушал. Он не любил бездумного поддакивания, его правилом было, чтобы подчиненные откровенно и независимо высказывали свои соображения и при несогласии спорили с ним, противоречили и опровергали. За три года совместной работы Алехин отлично усвоил эту манеру обсуждения, ценил ее эффективность и знал, что подполковник прежде всего ожидает сейчас от него инакомыслия, возражений, но для этого в данном случае не имелось никаких оснований.
– Захватив машину, они проехали к Столбцам… – рассматривая карту, сказал Алехин, – это около двухсот километров… Для того чтобы выйти в эфир, вовсе не обязательно проделывать такой путь… Затем вернулись на запад, почти в тот же самый район…
– Уловил? – обрадованно оживился Поляков.
– Пытаюсь… Или рация находилась где-то в районе Столбцов, или они там с кем-то связаны… Да, текст двух остальных перехватов сейчас бы весьма пригодился… Рацию, очевидно, потом перевезли и спрятали где-нибудь неподалеку от Шиловичского леса, а может, и в самом лесу.
– Я тоже так думаю! Существенная деталь: из кузова «доджа» исчезла малая саперная лопатка.
– Тайник?..
– Скорее всего! – Поляков улыбался, довольный подтверждением своих мыслей. – Большая саперная лопата на месте, и топорик на месте, и весь инструмент, а малая исчезла. Гусев за день до того получил ее со склада – новенькую! Успел вырезать на черенке свои инициалы Эн и Гэ – Николай Гусев, – чтобы не позаимствовали другие шофера… При осмотре места обнаружения «доджа» лопатку не нашли, хотя именно ее не искали: что она пропала, я узнал позднее. Для подтверждения версии о тайнике, наверно, придется специально осмотреть еще раз всю рощу.
– Роща – это не проблема. А вот найти тайник в таком лесу, как Шиловичский, – задачка! – невесело сказал Алехин. – Не легче, чем отыскать место выхода в эфир.
– Да, тут надо хорошенько подумать, – согласился Поляков. – Добраться до тайника – это уже, считай, полдела. Я сейчас еще не готов, но сегодня же предложу вам что-нибудь конкретное… – пообещал он. – Теперь, Павел Васильевич, насчет Николаева и Сенцова… Твои сомнения я разделяю. Как это ни печально, а попахивает пустышкой! Немало противоречивого… Одно дело действовать под видом заготовителей, другое… Откуда у них, например, десяток бочонков с керосином? Зачем им вся эта живность?.. Сомнительно… Весьма!.. В то же время на все сомнения и противоречия имеется и довольно увесистое «но»…
Из меньшего по размеру почтового конверта Поляков вынул сложенный вдвое листок целлофана и протянул Алехину.
– Это было в кузове «доджа».
Взяв целлофан, Алехин развернул его, потер о тыльную сторону ладони – кожа засалилась, – понюхал и, приблизя к лампе, посмотрел на свет, затем для сравнения поднял рядом одну из оберток, оставленных Николаевым и Сенцовым в доме Гролинской.
– Совпадает все – и фирменный знак, и месяц выпуска, и номер партии, – продолжал Поляков. – Ни Гусев, ни его командиры в автобате сала в такой упаковке никогда не видели, даже не представляют, что это такое. Кстати, перед выездом он вымыл кузов. Так что это, несомненно, оставлено двумя неизвестными, пытавшимися его убить и угнавшими «додж», оставлено теми, кого мы ищем.
– Значит, один из них, предположительно, левша, а старший, судя по произношению, возможно, украинец. – Алехин усмехнулся. – Каждый двадцатый в жизни – левша и каждый шестой военнослужащий – украинец.
– Да, скажем прямо, негусто, – согласился Поляков; он сложил карту и вслед за конвертами с целлофановыми обертками и фотографиями сунул ее в планшет. – Кстати, Гролинская не заметила у Николаева украинского произношения?
– Нет. Я интересовался речью обоих… Она убеждена, что он сибиряк.
– По внешности и по возрасту Николаев и Сенцов в целом схожи с теми, кто нам нужен… В приблизительных общих чертах: один постарше и поплотнее, второй моложе, выше и стройней…
– И у тех двух, которых видел Васюков, тоже есть такое сходство.
– Да, обе пары во многом схожи с теми, кого мы ищем. Есть, конечно, и явные различия, впрочем, в деталях, функциональные… Звания, головные уборы, личные вещи, усы – все это легко видоизменить… Что характерно… – задумчиво сказал Поляков, – обилие общих сведений и версий и скудность конкретного… – Он посмотрел на часы и поднялся. – Ты извини, но спать уже не придется… Идем в отдел, может, там есть что-нибудь новое…
46. Начальник управления генерал Егоров
В отделе контрразведки авиакорпуса ни ответа на запрос о Николаеве и Сенцове, ни каких-либо свежих сообщений по делу «Неман», к сожалению, не было.
Шифровальщик, занятый чем-то срочным, даже не подойдя к обитой железом двери, крикнул, что для Алехина и подполковника у него пока ничего нет, и, словно извиняясь за свое невнимание к Полякову, добавил, что, как только освободится, – зайдет.
Кипяток на кухне Алехину пообещали нагреть минут через пятнадцать.
Поляков открыл кабинет начальника отдела, зажег свет, снял пилотку и шинель, разложил на столе бумаги из планшета, поставил термос и чайные принадлежности. За годы войны ему приходилось располагаться на время для работы не только в случайных, чужих кабинетах, но и во всяких каморках, землянках и блиндажах, по сравнению с которыми это просторное, чистое, проветренное помещение представлялось чуть ли не дворцом. Особенно ему здесь нравился покрытый плексигласом большущий письменный стол.
