Марина Чечнева - Повесть о Жене Рудневой
«Железная воинская дисциплина — основа воинской организации. Без дисциплины не бывает боеспособной армии, — писала «Правда». — Советские воины! Ни шагу назад! — таков зов Родины… Советская страна велика и обильна. Но нет ничего более вредного, как думать, что раз территория СССР обширна, то можно отходить все дальше и дальше, что можно и без предельного напряжения сил уступать заклятому врагу хотя бы клочок советской земли, что можно оставить тот или иной город, не защищая его до последней капли крови…»
У многих из нас за линией фронта, «под немцем», остались пожилые родители, младшие братья и сестры. Значит, говорили мы себе, если мы позволим фашистам победить себя, отбросить за Урал, мы навсегда разлучимся с близкими, мы оставим их в страшной беде, а сами изведемся тоской и позором.
Мы определенно повзрослели за месяцы отступления. В конце мая, когда к нам в полк во второй или третий раз прилетел командир дивизии полковник Попов, его неприятно поразила нефронтовая обстановка на нашем аэродроме. Около самолетов он не увидел охранения, на траве, уткнувшись носом в землю, беззаботно загорали летчицы и штурманы. Теперь, постоянно находясь в напряжении, мы смеялись над нашей недавней штатской беспечностью. Заметно опытнее стали командиры, научились не терять присутствия духа в сложных ситуациях.
Самой собранной, выдержанной и неутомимой была Евдокия Давыдовна Бершанская. И мы, глядя на нее, слушая ее негромкие, лаконичные распоряжения, успокаивались, меньше суетились и в результате работали намного слаженнее. Именно в эти месяцы, когда фашисты продвигались вперед, ломая нашу оборону (часто случалось, что мы взлетали из-под носа противника), мы научились работать без паники, в считанные минуты собирать полковое имущество, научились маскировать и рассредоточивать самолеты, быстро разбивать старт. В эти месяцы мы по-настоящему учились воевать, успевали тщательно разбирать полеты, анализировать свои ошибки. Отступая к предгорьям Кавказа, полк становился закаленной частью. То, чему мы научились летом 1942 года, помогло нам выдержать все три последующих военных года; приобретенный в это время опыт многим спас позже жизнь.
А враг нас боялся, В августе мы узнали, что фашистское командование пообещало награждать «железным крестом» своих зенитчиков и летчиков за каждый сбитый ночной бомбардировщик ПО-2.
Мы пользовались у врага особой «популярностью». Рядом на таких же машинах, воевал братский мужской полк майора Бочарова, но все, что удавалось сделать «братцам», немцы приписывали нам. Слабосильные тихоходы, умеющие повиснуть над целью, превратились для врага в кошмар. «Ночные ведьмы» — так называли нас фашисты — лишали их сна каждую ночь и своими бомбами, и ожиданием бомбежек. Все это повышало наше самоуважение.
Немецкая пропаганда осыпала нас оскорблениями, но оскорбления врага нас не оскорбляли, а над глупыми сказками мы смеялись. Точно так же относились к измышлениям фашистских пропагандистов и в других частях. После войны мне довелось услышать рассказ бывалого фронтового шофера о том, как немцы пытались издеваться в своих листовках над нашей техникой.
«Листок был разделен на две части, — рассказывал он. — Справа изображался лихой немецкий солдат за рулем красивого грузовика. Внизу вторая картинка. Тот же солдат открыл капот — ищет неисправность. Третья картинка: возле неисправного грузовика остановилась аварийная машина, мастера копаются в моторе, ставят новые скаты, а водитель покуривает рядом. На четвертой картинке тот же лихой шофер продолжает путь, радостно улыбается. Слева тоже было четыре рисунка. На первом изображен советский боец в кабине старой полуторки, у которой того гляди отвалятся колеса. На втором он сидит в унынии перед развалившимся грузовиком. Третий рисунок: солдат догадался — кабину, кузов, колеса связал веревками, примотал проволокой. И на последнем — снова наш солдат за баранкой, едет дальше.
Хотели показать свое техническое превосходство, а получилось наоборот: польстили нам. Выходит, что русский солдат смекалистый и технику знает — ведь, в конце концов, он все равно едет на своей полуторке. Хорошо, конечно, когда аварийная выручает, а если по дороге к тебе она попала под бомбу? Что ж, так и сидеть, когда в кузове у тебя снаряды для передовой? Фрицы, видать, сидели и ждали, пока аварийка прикатит. Вот и еще одна причина, почему войну проиграли».
2 августа 1942 года с наступлением темноты маленькие бомбардировщики один за другим с интервалом в пять минут вылетали из хутора Воровского бомбить передний край противника, его укрепления, артиллерийские позиции. Самолеты пробивались сквозь зенитный огонь, бомбили цели и снова шли за грузом бомб.
Второй и третий вылеты оказались намного сложнее первого. Зенитки били так остервенело и так отчаянно мельтешили по небу лучи прожекторов, что начинала кружиться голова. В третий вылет штурман 1-й эскадрильи Женя Руднева сбросила сначала только одну бомбу, прицелиться еще раз не дали зенитки. Тогда мгновенно летчица и штурман приняли решение: уйти в темноту, на территорию противника, зайти с запада, откуда их никак не ждали, и ударить по цели всеми оставшимися бомбами. Так и сделали — маневр блестяще удался. Немецкие зенитчики спохватились, когда на земле взметнулись бело-багровые взрывы.
С момента сброса бомб прошло минут десять. Обстрел хотя и стал менее интенсивным, но не прекращался. По расчетам получалось, что они уже перевалили за линию фронта и летели над своими.
— Пехота сегодня совсем обалдела, — крикнула в переговорную трубку Дина Никулина.
— Не признают. Постараюсь ракетами выяснить отношения! — откликнулась Женя.
Но и несколько белых ракет, прочертивших в черноте ночи крутые дуги, не вразумили наземников.
И тут у Жени мелькнула догадка…
— Дина, это не наши, — сказала она.
— Уже поняла, — мрачно ответила летчица.
«Наши отступили», — подумала Женя и почувствовала, как неприятно ослабели руки.
Вполне могло быть, что их аэродром занят врагом и теперь немцы поджидают там последние машины полка, чтобы захватить их вместе с экипажами. Кто там сейчас хозяин, без рации не узнаешь, а ведь готовились, сколько сил ушло на радиодело.
— Что предлагаешь? — подала голос Дина.
— Не знаю.
— Ладно, проведем разведку.
— Как?
— Увидишь.
Посадочные огни показались Жене тусклыми, еле заметными, как будто в тумане.
— Будешь садиться? — с тревогой спросила Женя.
Дина не ответила. В тот же миг летчица выключила мотор и машина плавно и бесшумно пошла на снижение. Замерли в различных положениях поршни, и только еще жил пропеллер. Винт пожужжал недолго и тоже застыл. На аэродроме было тихо, и это успокаивало. Сели, как показалось Жене, совсем незаметно, притаились. На всякий случай Женя расстегнула кобуру, потрогала пистолет — ощущение оружия придает уверенность.
Сидели и молчали. В любой момент Дина была готова запустить мотор. Долго ждать не пришлось. Послышались шаги, из темноты знакомый голос спросил:
— Никулина, ты?
— Мы, товарищ командир.
— Все перебазировались на другую точку. Видели, что делается? Ждала только вас. Собирайтесь, даю пять минут, берите техника и за мной.
Столь поспешно менять аэродром приходилось впервые, но к этому были готовы. Заранее уложенное в вещмешке личное имущество, по-солдатски немногочисленное, и самолетные чехлы за пять минут погрузили в фюзеляж, привязали к нижним плоскостям. Взлетели втроем — третьей в кабину к Жене села старший техник эскадрильи Зина Радина.
— Ты тут одна вольготно жила, а теперь мы тебя уплотним, — сказала Зина, забираясь на крыло.
— Новый жилец, да еще с вещами! Без ордера на вселение не пущу, — в тон ей ответила Женя.
— Ордера нет.
— А билет есть?
— И билета нет.
— Ладно, заяц, забирайся, но сиди тихо, а то летчик выбросит тебя на ходу.
Аэродром возле хутора Воровского опустел. Вскоре рассвело. На взлетной площадке остался только один самолет, он стоял у самой дороги, без винта. В эту ночь «десятке» здорово досталось, осколками снарядов побило крылья и фюзеляж, срезало свечу на одном из цилиндров, раскололо лопасть винта. Старший инженер полка Соня Озеркова и техник Глаша Каширина уже заканчивали чинить мотор, и теперь оставалось поставить новый винт — его ждали, привезти обещали винт и летчика, который отогнал бы самолет в тыл для капитального ремонта.
Ждали около часа и напрасно. Мимо по дороге прошли отступавшие части — угрюмые почерневшие лица, на гимнастерках окопная земля, легкораненые хромают, зло сплевывают. Беженцы шли нервно, торопливо и так целеустремленно, будто твердо знали, куда идут.
Соня Озеркова подошла к обочине, собираясь спросить, далеко ли немцы, но ее самою окликнул какой-то командир:
