Канта Ибрагимов - Учитель истории
Изредка, впрочем как и другие, Малхаз любуется собой в зеркалах, улыбка не сходит с его лица, и вдруг, о ужас! Что это такое?!
— Томас, — встревоженно зашептал Шамсадов, на цыпочках подтягиваясь к уху жениха, — Кто вон тот высокий мужчина, с усами?
— Вон тот?.. Выясним. — Особо не утруждаясь, Томас подошел к кому-то и скоро вернулся. — Это со стороны невесты, какой-то спекулянт антиквариатом.
— Мне надо знать, кто это, конкретнее! — от возбуждения на контральто перешел голос Малхаза, так что даже зубы заскрежетали.
— Это столь важно в такой день? — со скрытой иронией спросил Томас.
— Это очень важно.
— Даже важнее нашего мероприятия?
— Гораздо! — прошипел Малхаз.
— Хм! Понял! Тогда это сродни началу войны... Действую!
Всем улыбаясь, слегка кланяясь, жених прошел почти весь зал, остановился возле бородатого старика в морской форме, с ним направился к высокому мужчине. Малхаз видит, как их представляют, как они по-светски деликатно улыбаясь, чокнулись бокалами, дружно смеясь, о чем-то говорили, и наконец, Томас протянул свою визитку. «Фу, молодчина!» — прошептал Малхаз из-за колонны.
...Как ошпаренная дернулась рука Малхаза — на визитке выдавлено золотом: «Давид Безингер, профессор истории и культурологии», снизу номер мобильного телефона, адрес электронной почты и e-mail.
Малхаз потерял к торжеству всякий интерес, ему хотелось поскорее добраться до своего компьютера, и вообще побыть одному, поразмыслить, что-то внутри всколыхнулось, защемило грудь, сдавило виски. Опасаясь, что его увидит Безингер, Шамсадов задумчивой тенью ходил по дому, потом, сославшись на головную боль, очень рано покинул церемонию и не остался, как планировал, в Пуле, а последним поездом выехал в Лондон.
До утра он ковырялся в сайтах Безингера, а мысли — о другом, перед глазами постоянно печальная Ана. На следующий день Малхаз, наверное, впервые в жизни, заболел; ему было так плохо, так одиноко, и позвать на помощь некого, и даже рассказать некому, в каком он бессилии; и от злобы он даже прослезился. А состояние и через день не улучшилось, он вызвал врача, диагноз — токсическое отравление, необходима срочная госпитализация, очистка крови и всего организма. Три дня его держали под капельницами, делали уколы, действительно, очистили организм от наносного. И теперь он думает только об Ане, вспоминает Эстери и хочет домой, на Кавказ.
Узнав о болезни, в Лондон приехал Томас Ралф-младший.
— Чем бы тебе помочь? — сострадал он.
— Есть чем! — аж вскочил Шамсадов. — Узнай о Безингере все, что возможно.
— Это нелегко, — Томас призадумался, — и надо хотя бы выйти на службу... а это только через месяц.
— Ты что! Месяц ждать не могу. Помоги! Срочно надо!
Ради Малхаза Томас отменил свадебное путешествие, вышел на службу и через неделю вновь объявился у Шамсадова.
— Пойдем прогуляемся, — предложил военный капитан, давая понять секретность момента. — Бумагу вынести не смог, сам знаешь, опасно; тип, оказывается, совсем не простой. Откуда ты его знаешь?
— Потом расскажу, не томи.
— Говорю по памяти, с экрана. Давид Безингер, настоящее имя Зембрия Мних...
— Чего? — вскрикнул Малхаз.
— Не ори! — огляделся Томас. — И не перебивай, говорю, тип весьма загадочный, даже страшный, и тебе не советовал бы с ним связываться.
— В том-то и дело, что он сам навязался... но это после, говори.
— Так вот. Зембрия Мних родился под Парижем, в 1942 году. Его отец Лазарь Мних был врачом, по одной версии — швейцарец, по другой — потомственный герцог княжества Лихтенштейн, скорее всего — еврей, а титул его предки купили. Лазарь Мних четырежды был женат, и только последняя жена, Сайра, француженка с примесью то ли арабской, то ли еврейской крови, на седьмой год супружества родила ему сына — Зембрия, и, по некоторым данным, у Мнихов в то время был работник-слуга из советских военнопленных, точно известно, что кавказец, хе-хе, может быть, даже твой земляк... Гм, ну это импровизация. А далее так, Лазарь Мних разводится с женой и эмигрирует с сыном Зембрия в Америку. Судьба военнопленного неизвестна, а Сайра буквально сразу же умирает, сердце остановилось. Ее ненадолго пережил и Лазарь. Он был отравлен в собственном доме, и по данным следствия его долго пытали, а яд он принял сам, с целью самоубийства. Лазарь Мних был человеком очень скрытным и в то же время весьма влиятельным и богатым. Странно то, что после оккупации Парижа немцы его не тронули, и есть сведения, что он свободно передвигался в Швейцарию и обратно. Я думаю, — продолжал Томас Ралф-младший, — Лазарь Мних то ли откупился, то ли финансировал рейх, а под прикрытием гестапо был точно.
— Как это? — перебил Малхаз. — Ведь он вроде еврей?
— Во-первых, вроде; а во-вторых, война — это бизнес и политика одновременно.
— А кто воспитал Зембрию, или как его, Давида Безингера?
— Вот это полная загадка. Известно только то, что в 1962 году на врачебный факультет Гарвардского университета поступил Давид Безингер, и в анкетах, сведениях о родителях — прочерк, полный сирота. На «отлично» закончил три курса врачебного отделения, бросил и перевелся на исторический факультет. В 1974 году защитил докторскую диссертацию, и, кстати, темой исследования было: «Взаимоотношения Хазарии и Византии»; его диссертация породила много споров в научном мире... Ну, это, так сказать, одна сторона жизни Безингера — открытая, а есть другая, он тесно связан с Пентагоном, а значит, с ЦРУ и, весьма возможно, с другими спецслужбами мира. В последнее время часто бывает в России и в Закавказье.
— Это я знаю, — совсем почему-то пригорюнился Малхаз.
— Молодец, что знаешь, — тоже неестественно засмеялся Томас и, за локоть направляя Малхаза в другую сторону, еще тише продолжил. — Так все это присказка, а главное впереди...
— Что еще? — загорелись глаза Шамсадова.
— Ты знаешь, в мире много богатых людей — известных миллиардеров. Эти богатые люди приобрели свои богатства совсем недавно, буквально «на глазах», и поэтому их имена известны. А есть люди или династии, чьи богатства сложились давно и передаются в веках, из поколения в поколение. Именно эти люди создают рай в одном месте, бардак в другом, именно они выдвигают и назначают президентов, а не какой-то народ или паршивая демократия — ширма для миллиардеров. И многие спецслужбы мира подчиняются им, этой тайной когорте сверхбогатых людей, и я наверняка думаю, что Безингер принадлежит к ним. Безусловный факт и то, что он очень богатый человек, а история и культура, видимо, страсть или хобби. И уместно напомнить, что знакомая нам в центре Лондона галерея-салон и антикварный магазин «Давид и Рубальский», оказывается, принадлежат именно Безингеру, такие же галереи у него почти в каждой столице мира. У него есть подпольный музей, где хранятся ворованные исторические ценности.
— Наверное, там и моя картина.
— Какая картина? — оторопел Томас Ралф-младший.
— Это долгая история...
— Да-а... Ну и тип! Кстати, по поводу краденого. За Безингером много грешков, было много судебных процессов, и даже в двух оппонентом выступал мой отец, и всегда Безингер тяжбу выигрывал... Ты понимаешь, о чем это говорит, если даже в Англии он влияет на судебную систему?!
— Понимаю... А что, лорд Воан Ралф с ним тоже знаком?
— Оказывается знаком... аж сморщился от этого имени. Но прошу, Малхаз, то, что я сказал, строго между нами, конфиденциально. Ты должен знать, что без санкции зайдя в архив, я превысил полномочия, а передав тебе — совершил преступление.
— Знаю, Томас. Спасибо!.. А ты знай, это не из корысти, а ради народа, по крайней мере, моего народа... Мне так кажется... Я тебе так благодарен, — Шамсадов обнял Ралфа, преданно посмотрел в его глаза. — Я так тебе благодарен!
— Да-а! Глупости. Жизнь не без этого, — он глубоко вздохнул, и после долгой паузы. — Только прошу, не лезь на рожон, он нам не по зубам... Бог ему судья.
— Понимаю... А кстати, какого он вероисповедания?
— Не твоего и не моего — точно, — засмеялся Томас. — А вообще, у таких людей свой Бог — деньги.
Они еще долго гуляли, обсуждая различные проблемы, а когда стал накрапывать дождь, уединились в кафе; и как ни странно, разговор был не прежний — праздный да залихватский, о девушках и кутежах; этот человек, Безингер, так внезапно появившись, будто бы озадачил обоих, сразу же сделал их взрослее, ответственнее, серьезнее, стало многое туманным и хотелось бороться не только за себя, но и за судьбы остальных людей, за этот сложный, непонятный, меркантильный мир.
* * *По жизни любознательный Шамсадов довольно быстро определил, что лаборатория, в которой он обучался, готовит не просто компьютерщиков, а специалистов для нового вида войн, информационных.
Руководствуясь общей стратегией лаборатории, применив несколько внутренних методик по негласному внедрению в чужую программу, Малхаз, при вроде бы негласном «попустительстве» личного консультанта, проник в одну, потом в другую секретную программу — и сразу же получил «по рукам», но понял, что это одобрено, оценено. И как бы невзначай ему рекомендуют, куда проникать можно и нужно, а куда нельзя. Нельзя в Европу и США, а в остальной мир очень даже нужно, но осторожно, чтобы не «наследить», иначе приходится выбраковывать целую компьютерную сеть, что нередко в лаборатории происходит.
