Алескендер Рамазанов - Зачем мы вернулись, братишка?
Через несколько минут узкая резная калитка отворилась, и в проеме возник седой атлет с орлиным носом и густым румянцем на смуглом скуластом лице. Его одеяние: белая до колен рубаха, широченные шаровары и кавуши – остроносые чувяки, моментально настроили Акбара на нужный лад.
– Ассаламун Алейкум ва рахмати ва баракатуллах, хаджи Хуссейн! – нараспев произнес он, прижимая руки к груди.
– Ва алейкум ва сала… Акбар? Ты?
Через десять минут старые друзья сидели в уютной гостиной у кальяна и прерывали приятную беседу лишь для того, чтобы опрокинуть в себя очередную стопку кизлярского коньяка. Убранство гостиной позволяло судить о том, что «ваххабит с разрядом» особо не бедствует. На старинном лезгинском ковре устроился седельный пистолет, огромный кинжал в парадных ножнах кубачинской работы, окованный серебром турий рог. Над дверью висели горская шашка и старинное, с кремневым замком ружье. Да и коньячный набор из черненого серебра, вызолоченный изнутри, тянул на музейный экспонат.
– Теперь все можно купить. Мастерам развязали руки. Был бы заказчик, – усмехнулся Гусейн. – Только тебя другое интересует, да? По глазам вижу. Ну, скажи, читал, наверное, про мои связи с ваххабитами? Не ошибся?
– Нет, брат, – вздохнул Акбар, – в корень зришь. Давай, рассказывай, как дошли мы до жизни такой? Вокзал травой зарос, по ночам пальба, в Москву не проехать, не пройти, русские побежали. И при чем здесь эти мусульманские пуритане? Они ведь себя ваххабитами не называют, так?
– Вижу, подготовился. Для какой газеты?
– Для себя. А вдруг примкну. У меня и лозунг есть: «Кавказ един, но вера разная».
– Не кощунствуй! Откуда я знаю, на кого ты сейчас работаешь? Кто ты теперь? Почти двадцать лет не виделись.
– Все, брат! За этими словами – конец беседы. Я ведь тоже не знаю, точнее, не могу понять, зачем тебе все это? Вспомни, когда я по Сегалю учился да Коран по буквам разбирал, вы посмеивались. Что теперь? Очистились?
– Ладно, не выступай. Я и сам могу тебе таких вопросов накидать о судьбах Отечества! Что сам понимаю – скажу. Сколько нищих – столько и ваххабитов. Сколько обиженных властью – столько и ваххабитов. Много. В родном Дагестане – каждый десятый. Как Москва узду партийную потеряла, так и началось. Сначала в Кадарской зоне, в Чабанмахи, Карамахи. Им просто жить не давали. Пока дальнобойщик в село доберется – остригут и шкуру снимут. Терпели, на власть уповали. Сам знаешь, даргинцы – народ мирный. А как стало невтерпеж – пару раз выступили с оружием – зауважали. А теперь в каждом доме – карабин или что покруче. Из Чечни все могут доставить.
Если за правду стоишь, то как самому жить? По правде, так? Правда – идея. Шамиль – история. Коммунизм – утопия. А вот ислам – вечно живое учение и закон. Как раз то, чего не хватало. И пример живой появился, «Адолат».
– Постой, но это же Фергана, Маргилан? Узбеки тут при чем?
– А при том, что дагестанцев там всегда было много. Переняли опыт, как говорится.
– Переняли? До конца? Или не знают, что «Адолат» теперь в глухом подполье. У Каримова не забалуешь.
– Хорошо ему с одним народом! Но ведь результат налицо. Где салафииты – водки, вина и даже пива не продают. Табак – харам. Воровства нет, драк тоже. Игральные автоматы разбили, за наркотики секут прилюдно. Ну, сам понимаешь, если строго по шариату, то и в одежде запреты, ограничения обычные.
– До суверенитета еще не додумались?
– Разве только в составе Чечни, – засмеялся Гусейн. – Ее со счета не сбросишь. Но тут и загвоздка. От помощи ичкерийской не отказываются, но в остальном – за единый Дагестан. Первая заповедь – раскол уммы самое страшное преступление.
– Помнят хариджитов?
– Да им тут умные люди многое напомнили. Точнее, рассказали, чего они и не знали. И тоже палка о двух концах! Наши мазарам кланяются, а настоящие салафииты порицают, дескать, нельзя поклоняться мертвым. Суфизм у них заблуждение, то есть весь Дагестан надо переучивать. Джихад у них только оборонительный и наступательный, никаких «больших» и «малых» джихадов не признают. Газават, он и в Африке газават! А главное – никаких посредников между Богом и человеком. Знакомо? А теперь представь себе, как к ним духовные управления относятся. Договорились до того, что каждый, кто убьет ваххабита или будет убит ваххабитом, – попадет в рай.
– Насчет умных людей можно подробней? Откуда?
– Арабы, наши земляки, внуки тех, кто еще в семнадцатом ушел. Теперь всех пускают. Они-то всю историю от Аль-Ваххаба знают. Опять же, пример живой в хадже видят – саудиты неплохо живут, правда? А почему? Нефть? Так и у нас есть. Очистили ислам – вот секрет!
– Было уже, – махнул рукой Аллахвердиев, – сколько раз эту салафийю использовали, вроде военного коммунизма, а потом как наедятся, то развешивали вдоль дорог. Торговать мешают! Если все, как ты сказал, то выбрана самая неудачная форма социального протеста. И закончится все это большой кровью. Сейчас у них наступательный джихад, потом уйдут в глухую оборону, а пушки у безбожников. По исламским террористам-ваххабитам – огонь! Выживает только золотая середина. Греши и кайся. Кайся и греши – вот что угодно этой жизни.
– А Богу? Что угодно ему?
– Наверное, то, что получается. Ни рай, ни ад еще не отменили. Не хочу об этом. Свози меня в Кадар. Не знаю этих мест. Касумкент, Верхнее Казанище, Араканское ущелье – вот все путешествия. Это возможно?
– Ну, в принципе, – поскучнел Гусейн. – Не знаю, правильно ли будет. Конечно, это можно. Но ты и сам же… Транспорт найдем. Погоди, не обижайся. Давай так: ты ведь не за картинкой едешь? Кстати, снимать не рекомендую и бриться необязательно… А если вглубь, тут нужно посоветоваться. Иначе не пойдут на контакт.
– Имам баялды, – язвительно заметил Аллахвердиев, – если они против посредников, то что же к истинному учению дорогу заграждают. Поэтому и говорю: имам сошел с ума. Хорошо. Сколько нужно времени для того, чтобы твоя таможня дала добро?
– Завтра в обед буду знать, – Гусейн протянул руку, – давай свое удостоверение, копию сниму.
– Держи, только там Георгий Победоносец. Это ничего?
– Сойдет. На всякий случай, среди салафиитов – бывшие православные не редкость. И это, рубашку с длинным рукавом возьми, только не шелковую.
– Гусейн, я тебе по старым временам скажу: бывшие атеисты чаще всего уходили к баптистам. И такие бляди платочки надевали, и пить-курить бросали! Тот же эффект. Как только на земле бардак, вспоминают о Боге. Библию пусть читают. Иов-многострадальный хорошо по этому поводу выразился. Кстати, если ты уж будешь меня прокачивать через своих имамов, то позволь и твою фамилию назвать моим «шейхам». Без обиды?
– Называй. Я после всех этих дебатов газетных – человек публичный. Хорошо, не девка! Может быть, даже к лучшему, вдруг узнают, с кем ты связался. И отговорят?
Аллахвердиев от души рассмеялся:
– Брат, так прокачивали лет двадцать назад. Если честно, то я сам не возьму в толк, зачем им это нужно. Только дурак может вводить в Дагестане чужой мазхаб. Тут своего-то не понимают толком. Или не знаешь, кто и как сюда ислам принес? И к кому. Просто человеку в горах – Магомет понятнее Христа.
– Это потому, что горы ближе к Богу, – сделав постное лицо, заключил Гусейн.
В гостиницу Аллахвердиев не пошел только потому, что, простояв минут двадцать на приморском шоссе у мрачного здания инфекционной больницы, не смог остановить такси. Зато дождался патрульной машины. Эта остановилась без всякой просьбы. Пока один из милиционеров искал знакомые буквы в загранпаспорте, второй, зайдя в тыл, прохлопал Акбара от спины до щиколоток и разочарованно бросил напарнику: «Э, чисто». Правильно, денег в Махачкале по вечерам он не брал еще с отроческих лет. Страж порядка благоухал курдючным салом и чесноком. Не иначе, хинкалом отужинал. Вспомнив, что буфета в гостинице нет, Акбар поплелся домой, благо было рядом. И правильно сделал: ночью в номер, где он поселился, метнули пару бутылок с зажигательной смесью. Поскольку алиби было полным, к тому же он запомнил номер патрульной машины и фамилию одного из милиционеров, особых объяснений в райотделе он не давал. На прощанье следователь буркнул, что вся смута в мире от газетных писак, и был немало удивлен, когда Аллахвердиев с этим охотно согласился и даже предложил всех журналистов переселить в ИТК за разжигание низменных страстей и любопытство.
– Я не шучу, товарищ майор милиции, одна Политковская чего стоит! Или тот же Измайлов.
– Вы знакомы, – ухватился следователь, – пишете в их газету?
– Нет, что вы, просто фамилии такие интересные. А Измайлов наш земляк, но лично не знаком, – поспешил откланяться Аллахвердиев.
Неумелая «наружка» у дома не очень обеспокоила. В его отсутствие побывал Гусейн и оставил записку следующего содержания: «Так бы и сказал! Нехорошо комедию ломать. Выезд в 14.00». Понятно, прокачали и повели. Это неплохо. Хуже, если ты – «неуловимый Джон», который «никому на хер не нужен».
