Анатолий Премилов - Нас не брали в плен. Исповедь политрука
Бой за Калицино вели несколько дней, но успеха мы не добились: здесь немцы сумели создать крепкий оборонительный узел. Тяжелые это были бои... Здесь же, под Калицином, мы встретили новый, 1942 год. Теперь дивизия была включена в состав 11-го кавкорпуса и получила задачу идти в тыл немецких войск.
В тылу немецких войск
В январские дни 1942 года, когда дивизия в составе 11 -го кавкорпуса отправилась в тыл немецкой группировки войск на Западном фронте, в состав корпуса входили три кавалерийские дивизии и гвардейская мотомехдивизия без материальной части, ею командовал генерал Чанчибадзе.[27] 18-я кавдивизия нашего корпуса называлась в простонародье «дивизией Ивановых». В ней трое из руководства (командир, начальник штаба и комиссар) носили фамилии Иванов. Корпусом командовал полковник Соколов. Нам так объяснили задачу корпуса: выйти в район шоссе Москва—Минск, здесь встретиться с частями гвардейского конного корпуса генерала Белова[28] и отрезать немецкие части, наступавшие на Москву. Конечно, теперь ясно, что такими силами замкнуть кольцо огромной немецкой группировки войск нам было не под силу. Но тогда бойцы корпуса об этом не размышляли, а шли по тылам немецкой группировки в район шоссе.
Морозной ночью, укрепившей лед на Волге, мы перешли на ее западный берег, обошли Зубцов, побывали на окраине Ржева, а потом резко повернули на юг. Шли, как правило, ночами, а на день, маскируя свои следы, останавливались в деревнях. Дороги были заметены снегом, и, чтобы не сбиться с заданного направления, мы брали проводников из местных жителей. Почти каждую ночь происходили короткие стычки с немцами. Здесь, к западу от Вязьмы, располагались тылы немецких войск. Немцы жили в деревнях, не выставляя охраны на ночь, и наши бойцы часто заставали немецких солдат врасплох, приводя их в ужас. Немцы принимали наших бойцов за партизан и не сдавались в плен, — тогда в коротких схватках их уничтожали. В одной деревне в ход пошли даже противотанковые пушки. В доме оказались немецкие портные, которые на предложение сдаться ответили пулеметным огнем! Командир 18-го кавполка майор Карпонос приказал артиллеристам подавить пулеметы. Артиллеристы ударили бронебойным снарядом, он пробил обе стены дома и не разорвался. Бой был коротким. Пулеметы замолчали, один из немцев вылез через соломенную крышу двора и пустился бежать. Его уложили навечно в снег, а два наших бойца пробрались через эту дыру в дом и добили остальных, лишь один сдался в плен.
В другой деревне в плен взяли трех солдат. Эти были очень словоохотливые и рассказали все, что знали о расположении тыловых частей: они лепетали фразу, ставшую потом самой главной фразой при попадании в плен: «Гитлер капут! Рус — гут». Немцы эти очень удивлялись, кто мы и как тут оказались. Им сказали, что мы регулярные войска, а не партизаны. Переводчику я сказал, чтобы тот перевел немцам: мы спустились с самолетов вместе с лошадьми, а пленные в ответ: «О/ Гут, гут!»
Много трудностей было в пути: стояли сильные морозы и почти все обмораживали щеки и носы. Заходя в дома после немцев, мы набрались вшей, и они докучали нам всю зиму. Надо было кормить людей и тысячи лошадей. Верхами ездили мало. Почти все обзавелись розвальнями и ездили в них по 5–6 человек. В политотделе верхом ездил только один Захаров на своем хорошо обученном гнедом. Шли длинными колоннами. Походные кухни двигались среди пеших кавалеристов. На огонек кухонь собирались погреться бойцы, свободные от выполнения боевых задач. Личный состав дивизии в своем большинстве был укомплектован жителями Кубани и Северного Кавказа. В ночной тишине часто неслись мелодичные песни. Очень любили кубанцы песню про Галю:
Ехали казаки от дома до края,Увидали Галю, забрали особой...
Как правило, я шел в голове колонны за передовым отрядом вместе с полковником Чудесовым, иногда ночью удавалось в санях вздремнуть часок-два. Политотдельцы ехали на нескольких санях, а замыкал колонну огромный воз, груженный сеном. Раз Крылов предложил мне лечь на это сено под брезент, я лег и скоро заснул, а проснулся от холода; не могу шевельнуть руками, они закоченели до локтей, а потом опухли. Больше ложиться на это сено я не стал.
По необходимости приходилось совершать марши и днем. Раз в ясный морозный день нашу колонну обнаружила немецкая авиация и начала бомбить и обстреливать из пулеметов. Личный состав потерь не имел, хотя от обстрела негде было укрыться, и мы лежали на снегу, а вот кони пострадали. Захарову пришлось пристрелить своего коня с перебитыми ногами. А конь у него был отличный: по его команде он опускался на колени передних ног, и Захаров с земли садился в седло. Мясо убитых коней шло в пищу.
В период марша политотдел постоянно направлял своих работников. Они разъясняли бойцам задачу дня или ночи, напоминали о бдительности, помогали организовать марш и поддерживать требуемую дисциплину, находились среди передовых отрядов и в арьергарде, информировали командование дивизии об итогах маршей, обеспечивали своим влиянием боевые действия разведчиков, проявляли заботу о питании бойцов, снабжении фуражом конского состава, вели разъяснительную работу среди населения, помогали активу сел и деревень выполнять постановления Советской власти, поддерживали связь с партизанами. Здесь, в тылу немецких войск, мы часто встречались с партизанами, помогали им оружием, патронами, а они нам продовольствием. Эти отряды партизан были небольшими. В лесной пересеченной местности с болотными большими урочищами партизаны делали налеты на немцев-тыловиков. Один из отрядов передал нам в политотдел более 40 000 рублей, собранных в Фонд обороны страны. Им выдали расписку, не пересчитывая деньги, и я приказал сержанту Багрию и двум бойцам под его командой доставить деньги в финансовый отдел армии. Но при сдаче, когда стали считать, недосчитались нескольких сот рублей — и тогда бойцы добавили свои до объявленной «круглой суммы».
Настроение личного состава было боевое. Никто не допускал уныния, не было ни дезертиров, ни трусов. Все рвались в бой и на любую схватку с немцами шли охотно и смело. При штабе дивизии был комендантский взвод, которым командовал лейтенант Снегирев. Он несколько раз обращался ко мне с просьбой отправить его в эскадрон воевать с немцами, очень тосковал по настоящей боевой работе. С помощью политотдела ему удалось осуществить желание, и он был направлен в полк. Здесь лейтенант очень скоро проявил себя как смелый, находчивый, храбрый и даже лихой командир. Получив в подчинение эскадрон, он стал для своих бойцов любимым командиром. Снегирев двигался параллельно маршруту дивизии, смело и лихо налетал на немцев в деревнях, причем делал это умело и хитро, ни разу не потеряв ни одного бойца! Был такой случай: под вечер его группа вошла в деревню и обнаружила, что на дверях некоторых домов мелом поставлены кресты, — выяснилось: это означает, что скоро сюда должны прибыть немцы на жительство. Снегирев решил устроить этим будущим квартирантам встречу и разместил своих бойцов в сараях на окраине деревни. Скоро на дороге показалась группа немцев, которых было больше, чем его бойцов. Немцы шли с оружием за спиной, не думая, что их ожидает засада. И когда немцы поравнялись с сараями, из одного ударили очереди. Кто из немцев не был убит, плюхнулись в снег и поползли к другому сараю, а им навстречу снова огонь из автоматов. Снегирев дал возможность уцелевшим хорошо промерзнуть — и перебил их всех, забрал их документы, оружие, боеприпасы и вернулся в дивизию. Летом его ранило, но он скрыл это и врачам не показывался. Случайно узнав об этом, я заставил его раздеться: на спине оказалась уже заживающая рана. Я спросил, почему он не ходил в санчасть, и Снегирев ответил, что лечить всякую царапину может сам, без врачей. Тем же летом, когда дивизия попала в окружение, его долго не было. Уже стали поговаривать — не ушел ли в партизаны, — но он появился. Он снова не потерял ни одного бойца, и все были одеты в немецкую форму. Он увел свой эскадрон в тыл немцев и там набил немецких солдат столько, сколько ему требовалось для переодевания своих бойцов. Он рассказал, а бойцы подтвердили, что они шли днем через деревни, занятые немцами. Немного зная немецкий язык, он покрикивал на своих солдат и прошел без происшествий. Таков был Снегирев. За свои боевые дела он получил орден Красного Знамени.
У нас в политотделе собирали материалы о геройских подвигах бойцов, начиная с подвига сержанта Лаптева, спасшего боевое знамя полка. Описание подвигов переписывалось тушью в тетрадь из плотной чертежной бумаги, и такой сборник о подвигах называли «Наши герои». Он пользовался большим спросом среди личного состава: его читали в эскадронах, взводах[29]. А части дивизии все шли и шли на юг в заданный район. Глубокой ночью 22 января в сильный мороз, когда я шел в голове колонны вместе с командиром дивизии, наш начальник полевой почты догнал нас и вручил мне письмо из дома от жены. Какая это была великая радость! Более 8 месяцев я не получал вестей из дома, и вот письмо! Теперь мне стало спокойнее.
