Вилль Бертхольд - Гибель линкора «Бисмарк». Немецкий флагман против британских ВМС. 1940-1941
– Не могу вам сказать, – ответила фрау Мейерлинг. – Извините.
– Что же случилось, в конце концов? – спросил Пенцлау. Холодок от нехорошего предчувствия медленно пополз по его спине. Пересохло во рту. Инстинктивно он отпил из бутылки, но неприятное ощущение во рту сохранялось.
– Где моя жена? – повторил он вопрос.
– Лучше не спрашивайте, – твердила фрау Мейерлинг и все же рассказала.
Эмма несколько недель работала в ночном баре. Многие посетители, а прежде всего солдаты, пользовались ею. А недавно с ней был высокий, представительный мужчина в штатском. Они долго стояли на пороге дома, и она, фрау Мейерлинг, слышала каждое слово их разговора. Затем они…
– Нет, я не могу говорить, герр Пенцлау, – снова заартачилась женщина.
Он больше не слушал. Вскочил и, не прощаясь, пошел назад по длинной темной улице, но уже не спешил, как несколько минут назад. Теперь его целью был бар «Какаду». Швейцар посмотрел на него с подозрением. Матросы редко посещали это дорогое заведение. Пенцлау сдал свою шинель в гардероб и пошел по узкому коридору. Он беззвучно шагал по мягкой дорожке. На стенах висели зеркала. В них отражалось бледное лицо матроса. Он прошел через вестибюль. Сильно накрашенные девицы общались с офицерами, которые посматривали на него так же подозрительно, как и швейцар.
Пенцлау подошел к маленькому бару. За ним сидели две девицы. Та, что справа, оказалась Эммой. Она взгромоздилась на стойку, закинув одну ногу на другую, и курила сигарету, вставленную в длинный мундштук. На ней было платье, которое Пенцлау раньше никогда не видел, тонкое, короткое, из дешевого красного шелка. Она разговаривала с мужчиной, наклонившимся к ней. Эмма ударила его по руке, но тот только улыбнулся. Это была довольная улыбка.
Пенцлау сел за стойку. Эмма придвинула к нему меню.
– Что будете заказывать? – поинтересовалась она заученно.
И вдруг узнала его. Наигранная улыбка исчезла, сигарета в губах задрожала. Ею овладел страх.
– Ты, – произнесла она хриплым голосом. Эмма нервно поигрывала серебряным шейкером для коктейля, хотя его никто не заказывал.
Мужчина, сидевший напротив нее, внезапно заторопился. Встал, бросил коротко «До свидания» и ушел, даже не оплатив счет. Он избегал взгляда нового посетителя, как будто совесть его была нечиста. Сначала шел не спеша, но, удалившись на несколько метров, явно ускорил шаг.
– Почему ты не написал мне об отпуске? – поинтересовалась Эмма.
– Почему ты не сообщила мне, что работаешь в ночном баре?
– Мне нужно было чем-то заняться… Была такая скука. Я не могла больше находиться одна.
– Когда-то тебе у нас нравилось.
– Когда-то все было по-другому, – сказала она.
– Вот как, – произнес он. Его голос прозвучал глухо и невесело.
Ему пришлось ждать три часа. Наблюдать, как в бар заходили офицеры, брезгливо его оглядывали, отпуская сальные шутки в адрес Эммы. Он видел, как она улыбалась, перебрасывая нога на ногу, льнула к ним и не отказывалась от спиртного. Слышал пошлые слова и дешевые остроты. «Нет, Эмма не моя жена, – думал он. – Она стала совсем чужой. Это женщина, с которой я не хочу иметь ничего общего».
Они молча шли бок о бок в холодной утренней дымке к их дому. В окне показалась и исчезла тень фрау Мейерлинг. Они поднялись по лестнице и вошли в квартиру. Но там находился какой-то мужчина.
Неделя тянулась очень медленно. В голове Пенцлау неожиданно возникла мысль о немедленном отъезде. Однако он не хотел, чтобы его сослуживцы заметили в его поведении что-то неладное. Хотел скрыть свой позор.
Она проводила его до станции, стоя у вагона, переминаясь с ноги на ногу, будто хотела скорее избавиться от него. Разговор был ни о чем. Никто из них не хотел выяснения отношений. Все было кончено.
Поезд отошел от станции. Пенцлау смотрел в окно, пока мог видеть Эмму. Она, не задерживаясь, поспешила с перрона.
Пенцлау вернулся на «Бисмарк», который собирался в свой первый поход. Он даже обрадовался, когда услышал, что корабль уходит в море.
– Пойдем! – вернул его к действительности голос Бауэра 2-го. – Не сиди как мумия! Нельзя просто ждать, когда отбросишь копыта!
Старший матрос мгновенно пришел в себя. Окинул взглядом лежащие повсюду трупы товарищей. Ему показалось, что они закружились вокруг него с искаженными зелеными лицами. Пенцлау глядел сквозь кровавую пелену, сжимал губы и почти с интересом наблюдал за разрывами снарядов. Видел, как гибли товарищи справа и слева от него.
– Моя жена… это была она, – бормотал он себе под нос.
Переживания старшего матроса Пенцлау длились чуть больше часа.
Затем в него попал снаряд.
Ручейки липкой крови медленно текли сквозь щели в люках и по трапам попадали в межпалубные помещения, где скапливались в ужасные цветные лужи. Она принадлежала погибшим, умирающим, искалеченным – офицерам, старшинам, матросам, лежавшим в беспорядке десятками и сотнями, с восковыми лицами и широко раскрытыми глазами между устремленными вдаль жерлами орудий. Море, посылавшее волны через борт корабля, смывало эти ужасные следы и уносило десятки трупов.
Те матросы, которые поднимались на палубу из освещенного электрическим светом и обогретого трюма корабля, в ужасе вскрикивали, блевали и убегали назад… туда, где не было возможности спастись. Но была ли вообще такая возможность?
Британские орудия продолжали грохотать, к «Бисмарку» неслись новые снаряды. Моряков германского флагмана продолжали разить осколки, они молча падали и умирали. Старший матрос Граблер присоединился к группе выживших в мясорубке сослуживцев – членов команд смертников. Кресла и столы были разбиты. Корабельную кассу опрокинули на пол, вокруг валялись запачканные кровью банкноты.
Старшина нагнулся, подобрал их и положил в пакет. Он дьявольски усмехнулся и пересчитал деньги. Для чего? Какой прок сейчас был от этих бумажек, когда наступило время для последней молитвы? Шесть-семь матросов поднялись наверх. Когда выбрались из люка, те, которые шли впереди, попытались вернуться, но задние напирали на них. Англичане сделали передышку.
– Сейчас наш шанс! – крикнул Граблер. – Идите дальше, не трусьте. Мы должны выбраться на палубу!
Старшина, шедший впереди, повернул назад с перекошенным лицом.
– Иди сам, – прохрипел он.
Граблер поднялся по металлическим ступенькам, пролез через узкий люк, закрыл глаза, затем открыл их и оглядел горы трупов перед собой, лежавших как куски нормированного хлеба. Погибшие товарищи, оставшиеся после взрывов фрагменты тел. Граблер поспешил вперед. Он спотыкался о трупы. Жестокое зрелище. Голова лежала отдельно. С широко раскрытыми, неподвижными глазами. Граблер заметил ее, обошел стороной, оглянулся, чтобы еще раз посмотреть. Затем побежал как сумасшедший, налетел на моряка, стоявшего неподалеку, схватил лейтенанта за правую руку и принялся трясти ее.
– Вы грязные убийцы! Свиньи! Это все, что вы можете делать! Вы ни на что больше не способны! Посмотри вокруг. Это ваша война! Убийцы, грязные убийцы!.. Преданы до смерти! – кричал он, срываясь на визг.
– Возьмите себя в руки, матрос! – одернул его офицер.
Снаряд! Оба моряка бросились на палубу. Офицер – в последний раз. Ему повезло, он умер мгновенно. Граблер лежал без сознания. Матросы, которые вышли вместе с ним из кубрика, осторожно подняли его. Боль вернула сознание. Он открыл глаза.
– Осторожней, – попросил он товарищей. – Ужасная боль.
Затем Граблер взглянул на окровавленную искалеченную руку. Увидел, что правый рукав его форменки лежит на палубе с торчащей из нее кистью, сжатой в кулак, которой он недавно тряс офицера и вытягивал в нацистском приветствии. Он никогда больше не сможет сделать это вновь. А через час станет покойником, одним из многих, и окажется под горой трупов.
Погибшие от огня противника и потери крови, смытые волнами за борт и утонувшие – такова судьба членов экипажа самого крупного в мире и современного линкора.
«Бисмарк» сильно накренился на левый борт. Главная мачта сломана. Надстройка в огне. Боеприпасы для зенитных установок, валявшиеся везде, то и дело взрывались. В башне Д разорвало одно из орудий. Боковая стенка разбита снарядами больших калибров. Волны перекатывались через верхнюю палубу. За башней лежала гора трупов, по высоте равная ей самой. Матросы, прятавшиеся за телами, были иссечены осколками.
Внезапно из-за туч выглянуло солнце и засияло, как в обычный день. Его лучи осветили убитых, раненых и отчаявшихся. Огонь противника прекратился.
«Бисмарк» выпустил последний снаряд. Больше он не мог защищаться. Почему командир корабля еще колебался? Почему не взорвал то, что осталось от линкора? Не дал шанс на спасение выжившим морякам?
Связь с большинством постов была утрачена. Офицеры направляли вестовых на нижние палубы для оповещения матросов о том, что корабль будет затоплен. Некоторые из них были совершенно изолированы. Находящиеся здесь люди были обречены уйти на дно вместе с кораблем. Возможно, из-за этого медлили с саморазрушением. Ремонтные бригады пытались открыть люки при помощи сварочных аппаратов. Матросы теперь десятками стояли на верхней палубе, стремясь воспользоваться передышкой в бою для оценки обстановки перед тем, как поступит приказ покинуть корабль. Назначили ответственных, которые должны были вывести матросов через два-три еще неповрежденных люка. Вниз направили офицеров, которые еще могли предотвратить панику.
